1 мая 1963 г.
Дмитрий Мурашев (dmbeatles.com): «Альбом «Пожалуйста, доставь мне удовольствие» (Please Please Me) 6-я неделя в «Первой десятке» (UK New Musical Express)».
Дмитрий Мурашев (dmbeatles.com): «Тони Бэрроу (Tony Barrow) становится пресс-агентом «Битлз».
Тони Бэрроу: «Когда я только принял предложение работы Брайена Эпстайна [в конце 1962 г.], моей первостепенной задачей являлось узнать о битлах так много, как это было возможно, прежде чем развернуть новое пышно названное «Отделение прессы и рекламы «НЕМС Энтерпрайсиз». Этим я занимался до 1 мая 1963 года, даты, с которой – по соглашению между ним и мной – я должен был начать работать. В качестве части выбранного мною для себя графика обучения, я наблюдал, как группа проходила через утомительную повторяющююся из раза в раз работу по созданию их второго сингла на «Парлофоне». Продвинутые технологии записи нынешних дней позволили бы им закончить эту работу вчетверо быстрее, но, в начале шестидесятых самая малейшая ошибка означала «остановку на полном ходу», возврат в самое начало и запись всей песни ещё раз. Инстинктивно я согласился с предсказанием Джорджа, что «Пожалуйста, доставь мне удовольствие» (Please Please Me) доберётся до вершины списков популярности, и я надеялся, что мы убеждены в этом не силой постоянного повторения этой мысли.
Вскоре после того, как я передал своё уведомление в «Декку», я приступил к поиску подходящего помещения для размещения моего нового пресс-офиса. Дик Джеймс знал, что один его друг, композитор и исполнитель-клавишник Джо «господин фортепиано» Хендерсон вот-вот освободит небольшую комнату возле центра лондонской Монмут-Cтрит. Я чувствовал, что её расположение на краю Ковент-Гарден и близко к Денмарк-Стрит было замечательным, а удобства были, эээ, приемлемыми. Привыкший к ценам на аренду жилья в Ливерпуле, Эпстайн пришёл в ужас от того, как мало это место предлагало нам за его деньги – полторы отчасти полуразрушенных комнаты над сомнительно выглядящем магазине с занавешенной задней комнатой, в которой продавались бывшие в употреблении секс-журналы.
Помню, я улыбнулся, когда увидел, что это здание называется «Дом быта». Было решено переехать на Монмут-Стрит, и я лишился соблазнительного света и древней кушетки, но удержал превосходный письменный стол «господина фортепиано» ручной работы, престижную штуку, в которой было встроенное коктейль-бюро. Я считал себя модным, и что у меня хороший вкус, когда я заставил свой подоконник рядом оранжевых и зелёных пластиковых цветов в горшках. Я также решил, что следую моде, наняв американца, Джо Бергмана, как первого человека в свою команду. Эпстайн сказал мне не покупать никаких высококачественных устройств, потому что он получил что-то из одного из своих магазинов в Ливерпуле. Это оказалась довольно неполноценная система низкого качества, которая стояла нетвёрдо на длинных металлических подставках, и к которой по-прежнему был прикреплён ценник «НЕМС» с надписью «УЦЕНЕНО ДО 33 ФУНТОВ».
Филипп Норман: «Одним из первых дел, порученных Тони Бэрроу, была реорганизация клуба поклонников «Битлз», которым руководила Фреда Келли из офиса «НЕМС» в Ливерпуле. Фреда уже не справлялась с просьбами о принятии в члены клуба, приходившими десятками тысяч: с мешками писем; рулонами бумаги, мягкими игрушками и другими знаками внимания, которые ежедневно доставлялись в офис и к ней домой. Тони Бэрроу разделил клуб на «Северный регион», возглавляемый Фредой в Ливерпуле, и на «Южный регион», которым руководила с Монмут-Стрит девушка по имени Беттина Роуз. Бэрроу также придумал «Национального секретаря Энн Коллингхэм», чья факсимильная подпись появлялась во всех выпусках новостей о «Битлз». Для девушек британских островов «Энн Коллингхэм» была реально существующей посредницей между ними и их кумирами».
Первый лондонский офис «НЕМС» и Брайена Эпстайна на Монмут-Стрит (Monmouth Street 13). Здесь же было лондонское бюро официального клуба поклонников «Битлз».
Тони Бэрроу: «Так как я запустил в работу новый битловский пресс-офис в Лондоне, и эти четыре парня стали в нём частыми гостями. Летом 1963 года они нередко заглядывали к нам без предупреждения и приглашения с предложением поесть или выпить после работы. Обед в самую последнюю минуту. У нас был выбор из хороших ресторанов в районе Монмут-Стрит, включая превосходное французское местечко «Мон плезир» через несколько домов от офиса. Не осмеливаясь рисковать, чтобы не оказаться смущёнными, особенно перед Валери, Пол и я предпочитали более низкопробный мясной ресторан вместо того, чтобы проверять наши школьные знания французского. С точки зрения битлов, можно было быть довольным хорошо прожаренным куском филе и большой порцией жареной картошки. Джон, Джордж и Ринго также внезапно заскакивали и проводили время с девушками, которые разбирали их фанатскую почту. Джордж часто неистово флиртовал с девушками из нашей команды, и им это нравилось по-крайней мере так же сильно, как и ему в те старые добрые докомпьютерные дни!
С мужчинами и с женщинами, близкими друзьями и едва знакомыми, у Джорджа была одна любопытная привычка – подходить очень близко, даже если он начинал самую несерьёзную болтовню. Он стоял лицом к лицу, глаза в глаза, часто не более чем в нескольких сантиметрах от другого человека, и говорил всегда настолько тихо, что у свидетелей этого создавалось полное впечатление, что он делится секретной информацией огромного значения, которая требует абсолютной конфиденциальности. Но более вероятно, что он говорил о своей самой новой гитаре или следующей машине, которую ему хотелось бы купить. На сцене он обычно меньше бросался в глаза, чем Джон и Пол. Главные осветительные прожектора освещали Джона или Пола, тогда как Джордж оставался позади, в тени, прямо перед ударной установкой Ринго или рядом с одним из ведущих вокалистов. Обычно его голова была опущена, когда он играл, что заработало ему у некоторых фанатов репутацию стеснительного и угрюмого. Правда же была в том, что он был сосредоточен на своей игре.
Примерно в то время я обнаружил, что у Пола была особенная причина быть очарованным тем фактом, что мы переняли офис, который прежде занимал Джо Хендерсон. Несколькими годами ранее, когда популярность Хендерсона была на своём пике, и его сингл «Спойте вместе с Джо» располагался высоко в хит-парадах поп-музыки, Пол взял одну свою раннюю подругу по прозвищу «Хэррис», с которой он познакомился в «Пещере», чтобы лично увидеть этого клавишника в театре «Империи» на Ливерпульской Лайм-Стрит. Пол смутил свою пассию, спев к её изумлению вместе со звездой во всю свою глотку. Это было почти в конце их красивых отношений. Я и не пытался использовать это в качестве основы какой-нибудь статьи, потому что, во-первых, Брайен Эпстайн ненавидел видеть в печати что-либо о подругах ребят, а во-вторых, я не думал, что для имиджа Пола будет хорошо, если открыть, что он является тайным фанатом «господина фортепиано». «Хэррис» – настоящее имя Айрис Колдуэлл – была сестрой Рори Сторма, который был лидером ведущей мерсисайдской группы под названием «Ураганы», и, к зависти своих приятельниц по «Пещере», встречалась короткие промежутки времени с Джорджем и Полом, хотя ни те ни другие отношения не достигли серьёзной стадии. Позже Айрис вышла замуж за Шейна Фентона, рок-н-ролльщика, который в семидесятые изменил своё имя на Элвин Стардаст и имел хит №1 «Ревнивый характер».
Когда на горизонте возник Ринго, Джон, Пол и Джордж были вместе почти пять лет – особенно долгое время для лет раннего взросления. Джон был прав – Ринго освоился в роли битла, как будто он был послан на землю именно для этого, но это было поверхностное изменение, которое так и не компенсировало его позднее появление. Думаю, он старался изо всех сил преодолеть свой комплекс неполноценности, но, волнуясь, лишь делал всё хуже. Ринго обычно хранил молчание, пока кто-нибудь не заговаривал с ним. И приватно и публично остальные трое с готовностью принимали его, как равного, но всегда было подспудное чувство, к первоначальному объединению был присоединён посторонний связями, которые никогда не были настолько надёжными, как те, что связывали вместе первоначальную тройку. Ринго говаривал мне: «Я часто думаю, что делает такой оборвыш, как я, со всем этим?» Подобно остальным, Ринго был полностью оплачиваемым музыкантом, которого многие считали лучшим ударником в кругах Мерси-бита.
В отличие от других битлов, он был неспособен делиться воспоминаниями о хороших и не очень моментах самой ранней истории группы и не мог полностью включаться в разговоры о том периоде. Когда Ринго появился, совершенно новый контракт с «И-Эм-Ай» уже был на блюдечке с голубой каёмочкой. Он не застал все надежды и душевные муки, которые сопровождали шестимесячные поиски Брайена Эпстайна соглашения на запись. Вдобавок к этому было и его осведомлённость о том, что его предшественник в «Битлз» пользовался значительной популярностью среди ливерпульских фанатов.
Я обнаружил, что Ринго редко бывает инициатором разговора, если это только не было просьбой зажечь свет или чего-либо такого же банального. С другой стороны, если я пытался начать более содержательный диалог, он был полностью готов принять вызов. Я нашёл его весёлым собутыльником, и мне нравилось его сдержанное чувство юмора.
Его застывшее, неулыбающееся выражение лица часто приводило к тому, что он казался несчастным, но он настаивал, что он совершенно доволен, но он не может отвечать за выражение своего лица. Его лицо просто не выглядит счастливым: «Моё лицо может выглядеть не слишком довольным, но всё остальное от меня довольно». Как-то он сказал мне вполне серьёзно: «Я никогда не осознавал, что у меня большой нос, пока не стал известным, и один парень из «Еврейских хроник» не позвонил мне. Мне пришлось объяснить, что я не еврей». Неизбежно, Ринго получал меньше фанатской почты, чем остальные, просто потому, что фанаты чувствовали, что знают его не очень хорошо.
Джон был последним из великолепной четвёрки, кого я узнал хорошо. Сначала мне казалось невозможным установить хоть мало-мальски хорошие взаимоотношения с этим нахальным парнем, у которого было столь напыщенное мнение о себе, и, казалось, столь невысокое мнение обо мне. На протяжении нескольких месяцев со времени нашей первоначальной встречи большая часть наших словесных контактов носила односторонний характер, – Джон постоянно отпускал злые шутки на мой счет. Мне казалось, что он смеётся не вместе со мной, а приглашает остальных посмеяться надо мной. Я находил его желчный юмор ужасным, но, зная, что у его вспыльчивости короткий фитиль, и что он ловко орудует кулаками, когда ему перечат, я не осмеливался отвечать ему в том же ключе из страха вызвать в нём худшее.
Было неудобно видеть, что он обходится с чувствительным Брайеном Эпстайном настолько же плохо и даже хуже, доводя беднягу до слёз на глазах у остальных из нас. Хуже всего, что я не видел ни одной причины, которая объяснила бы его явно неприязненное отношение ко мне. Всё это делалось во имя юмора, но – как замети я – Джон был единственным, кто смеялся. Я старался изо всех сил не позволить этому испортить наши рабочие отношения, но – тогда, как я быстро привязывался к остальным, с которыми мы становились друзьями легко и непринуждённо – было невозможно прорваться через барьер, который Джон воздвиг между нами. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что этот барьер был там для защиты Джона – не оружием, а щитом, за которым он укрывался, пока изучал людей. Правдой было то, что он был неуверен в себе и во всём сомневался. Конечно же, группа знала это задолго до того, как узнал я, – возможно, именно поэтому они не обращали внимания на его отвратительное поведение и оставляли его в одиночестве расстраивать и шокировать людей. Думаю, что в глазах Джона каждый новый человек, с которым он сталкивался, был для него врагом, пока не доказывал обратного. Хвастовство и словесные оскорбления были его способом воспрепятствовать развитию каких-либо отношений, которые могли оказаться неприятными для него. Названием этой игры было «Достань другого ублюдка раньше, чем он достанет тебя»!
Его во многом не понимали, главным образом, по его собственной вине. Он выстроил кирпичную стену из чистой бравады, чтобы отгородиться, в постоянном страхе не соответствовать чему-либо. Он утверждал, что не является жестоким человеком, но я, например, находил его юмор в нескольких случаях весьма мучительным. У тех, кто был рядом с ним, от помощников и до его возлюбленных, был точно такой же суровый выбор – не обращать внимания на его внезапные приступы плохого настроения и язвительные замечания или просто оставить Леннона в покое. Он говорил то, что думал, и имел в виду то, что говорил. Затем он часто стремился к чему-то новому в страхе, что ему будет скучно. Если – как, например, я – вы находились рядом достаточно долго для этого, то вы обнаруживали, что когда он не задирался и не бушевал, Джон мог быть исключительно деликатным. В его характере присутствовала по-настоящему нежная сторона. Он был трудным для раскалывания орешком, но если вы пробивались через защитную скорлупу, то внутри прятался парень с добрым сердцем. В нём также была жилка философа. Он говорил мне: «Мы не умираем до конца, пока не умрёт самый последний человек на земле, который помнит нас». Хотя и оригинальное, но это довольно мудрое замечание. Я считал Джона запоздалым пижоном и преждевременным панк-рокером, но на протяжении моих первых лет с ним в середине шестидесятых, я не замечал никаких оснований предполагать, что в семидесятых он превратится в проповедника мира и поборника любви во всём мире».
Стивен Дэйвис: «Однажды американский продюсер Фил Спектор, изобретатель «Стены Звука», «первый магнат среди подростков», как назвал его Том Уолф, приехал в Лондон. На Эндрю Олдхэма произвел неотразимое впечатление его антураж: лимузины, телохранители, мышцы, пистолеты, но в еще большей степени — его деловая хватка. Спектор сказал Эндрю, что если тот когда-нибудь найдет группу, продюсером которой захочет стать, то должен сам записать ее и отдать запись в звукозаписывающую компанию, сохраняя за собой права собственности и контролируя процесс. Эндрю арендовал офис на Риджент-Стрит у агента Эрика Истона, тридцатишестилетнего бывшего театрального органиста и ветерана различных шоу. 1 мая он взял с собой Истона в Ричмонд, чтобы показать ему «Стоунзов».
Кристофер Сэндфорд: «1 мая Джонс отправился в Раднор Хаус на улицу Риджент, где находился офис Истона, чтобы обсудить денежный вопрос. Переговоры длились недолго».
Стивен Дэйвис: «Они заманили Брайана Джонса на Риджент-Стрит, где он уступил им руководство группой, подписав от ее имени договор о менеджменте на три года (предусматривавший отчисление 25% всех доходов менеджерам). Вначале Истон заявил, что хочет избавиться от Джаггера, потому что тот не умеет петь. Брайан вроде бы не возражал, но Эндрю горой вступился за Джаггера, и тот остался».
Кристофер Сэндфорд: «Брайан [Джонс] покинул резиденцию импресарио с проектом контракта и направился в ближайшее кафе, где его нетерпеливо ожидали Джаггер и Ричардс (мнением Уоттса и Уаймена никто не поинтересовался)».