Продолжение работы над композициями Hey Jude и Not Guilty

8 августа 1968 г.

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Продолжение работы над композициями “Эй, Джуд” (Hey Jude) и “Невиновен” (Not Guilty)».

Марк Льюисон (автор книги «Сессии записи Битлз»): «18:40-6:30. Студия 2 “И-Эм-Ай”, Эбби-Роуд. Продюсер: Джордж Мартин; звукоинженер: Кен Скотт; помощник звукоинженера: Джон Смит.

Сессия началась с создания новых мономиксов композиции “Эй, Джуд”.

Кен Скотт (звукоинженер “И-Эм-Ай”): «Я пошел в студию “Трайдент”, чтобы посмотреть, как “Битлз” исполняют “Эй, Джуд”, и был совершенно потрясен этим. Она звучала невероятно. Пару дней спустя, вернувшись на Эбби-Роуд, я пришёл задолго до группы. Ацетатные диски были уже готовы, и я решил послушать один из них. На разном оборудовании, с разными уровнями регулирования частоты звука и разными настройками песня звучала просто ужасно, совсем не так, как в студии “Трайдент”.

Потом, когда я сидел в аппаратной второй студии, вошёл Джордж Мартин.

– Джордж, ты в курсе, какую фигню вы записали в “Трайдент”? – спросил я.

– Да? Как это звучит?

– Честно говоря, звучит ужасно!

– В смысле?

– Нет никаких высоких частот, абсолютно никаких высоких частот. Как будто перед динамиком висит какая-то штора.

В этот момент вошёл Пол Маккартни, и Джордж сказал ему: “Кен считает, что ‘Эй, Джуд’ звучит ужасно”. Взгляд, брошенный Полом на меня… если бы взглядом можно было бы убить, то это была одна из таких ситуаций. Как бы то ни было, они спустились в студию, определённо обсуждая это. Один за другим пришли все остальные “Битлз” и присоединились к ним. Мне было видно, как они разговаривают, смотрят в мою сторону, затем снова обсуждают, и снова поглядывают на меня. Я подумал: “О Боже, сейчас меня вышвырнут из студии”. Наконец, они все вошли в аппаратную и сказали: “Хорошо, посмотрим, так ли все плохо, как ты говоришь. Бери плёнку, и мы послушаем”. К счастью, они со мной согласились, это действительно звучало плохо. Остаток вечера мы провели, пытаясь отрегулировать и получить более высокие частоты. Но какое-то время мне хотелось заползти под камень и умереть».

Джефф Эмерик (звукоинженер “И-Эм-Ай”): «В тот день Джордж [Мартин] увидел меня в коридоре и попросил помочь.

– Джефф, ты сейчас сильно занят? – спросил он.

– Нет, пошёл ужинать, – ответил я.

– Хорошо. Не мог бы ты зайти, и кое-что послушать?

Джордж открыл дверь аппаратной, и я увидел четырех очень недовольных Битлов, собравшихся вокруг растерянного Кена Скотта, настраивавшего элементы управления оборудованием, которое мы называли “регулятор кривой выходного уровня”. Песня, которую они слушали, называлась “Эй, Джуд”. Качество записи было плохим, без каких-либо верхних частот.

Когда воспроизведение закончилось, Джордж сказал: “У меня здесь гость, который сможет помочь”. Пол был первым, кто меня заметил; он широко улыбнулся и помахал мне рукой из задней части комнаты. “Ах, блудный сын возвращается!” – радостно воскликнул Джон. Даже Джордж Харрисон тепло пожал мне руку и тихо сказал: “Привет, Джефф. Спасибо, что заглянул – мы очень признательны”.

Парни записали и свели этот трек в студии “Трайдент” несколько дней назад, – объяснил Джордж Мартин, – и у нас возникли некоторые трудности с тем, чтобы он звучал правильно. Не мог бы ты попробовать? Кен [Скотт] поднял глаза от консоли. “Я слушал треки в ‘Трайдент’, и они звучали нормально, – сказал он мне с тревогой, – но, когда мы вернулись сюда… ну, ты можешь сам услышать, насколько это плохо”. Очевидно, что-то в студии “Трайдент” было неправильно настроено, и единственной надеждой спасти эту запись было добиться результата огромным количеством выравнивания высоких частот. Я подошел к консоли, и Кен жестом пригласил меня сесть. Джон Смит несколько раз перематывал ленту, пока я работал за пультом. В конце концов мы добились того, чтобы трек звучал довольно хорошо, хотя в нём всё ещё не было того эффекта присутствия, который характерен для большинства записей “Битлз”, сделанных на Эбби-Роуд. Я, возможно, не сделал ничего такого, чего не сделал бы сам Кен. Думаю, что всё, что им действительно было нужно, – это моё одобрение. Все четверо “Битлз” горячо поблагодарили меня, когда я уходил».

Бобби Овсински (автор публикации “Белый альбом: нерассказанная история”): «Ко времени последующих сессий “Битлз” в студии “Трайдент” было обнаружено, что отчасти проблема была связана с тем, что американские магнитофоны студии были настроены на кривые эквализации стандарта НАБ, принятого в США, тогда как “И-Эм-Ай” использовала британский стандарт Си-Си-Ай-Р. В последствии ленты студии “Трайдент” всегда копировались в “И-Эм-Ай” с правильной настройкой НАБ во время воспроизведения».

Марк Льюисон (автор книги «Сессии записи Битлз»): «Были созданы ещё три мономикса “Эй, Джуд”. Они имели номера 2–4, последний из которых будет выпущен как сингл.

Затем группа вернулась к композиции “Невиновен”, работу над которым они начали во время предыдущей сессии. В этот день они записали 51 дубль в дополнение к уже записанным 46. Бас-гитара Пола Маккартни записывалась на первую дорожку, барабаны Ринго Старра на вторую, электрогитара Джорджа Харрисона на третью и клавесин Джона Леннона на четвертую дорожку.

Хотя в протоколе сессии указано, что всего был записан 101 дубль, в регистрационном листе указано, что 97 дубль был последним.

Затем было сделано четыре промежуточных сведения (98–101), и дубль 99 был временно отмечен как лучший. Однако 9 августа будет сделано новое сведение (дубль 102), которое станет основой для дальнейших наложений.

В конце сессии были сделаны копии мономастеров композиций “Эй, Джуд” (Hey Jude) и “Революция” (Revolution), которые забрал Джордж Мартин».

Кен Мэнсфилд (руководитель “Эппл Корпс” в США): «Во время дебюта “Эппл” все были согласны с тем, что первый сингл “Битлз” на новом лейбле должен был стать настоящим хитом. Они раздумывали над тем, какая песня выйдет в качестве первого сингла “Эппл” – “Революция” (Revolution) или “Эй, Джуд” (Hey Jude). Было очевидно, что “Эй, Джуд” имела преимущество, но её продолжительность составляла более семи минут, а это всё ещё была эпоха менее чем трёхминутных записей, и сорок ведущих радиостанций набирали слушателей, проигрывая наибольшее количество хитов за час. Пол Маккартни был бизнесменом, он боялся, что радиостанции не будут ставить такую длинную песню. Я сказал, что отвезу её в Америку, встречусь с программными директорами радиостанций и узнаю их мнение о том, имеет ли нам смысл нарушать правила.

Я проиграл её нескольким доверенным менеджерам радиостанций, которые были единодушны в своём мнении, что “Эй, Джуд” станет хитом. Я позвонил Полу и сказал, что мы должны это сделать».

Тони Санчес (друг «Роллинг Стоунз»): «Идея создать клуб “Везувий” появилась у нас с Миком и Китом после того, как мы получили гигантский счет от “Спикизи”. Кита бесило, что клубы, понимая, что ему и Мику не до мелочных споров, стараются содрать с них побольше. Он неохотно бросил на стол десяток пятифунтовых ку­пюр и повернулся ко мне. “Слушай, парень, похоже, пришло время открывать нам свой собственный ночной клуб, чтобы у нас не вымога­ли понапрасну деньги”.

На самом деле создание собственного клуба было моей мечтой. Я прекрасно знал, что содержание ночного клуба – это довольно прибыльное занятие. Кроме того, у меня было много богатых и знаменитых друзей. В общем, я чувство­вал, что идея будет иметь грандиозный успех. За месяц я нашел себе партнёра из старых приятелей, и мы вместе подыскали подходящее место на Тоттенхэм-Корт-роуд: по­луподвальное помещение в ужасающем состоянии, с лох­мотьями обоев и оголенными проводами, свисающими с потолка. Мы решили, что отремонтируем его сами и об­ставим по собственному вкусу.

Стоунзы находились в Лос-Анджелесе, где записывали оконча­тельный вариант альбома “Банкет нищих”, однако вско­ре собирались вернуться, чтобы 26 июля 1968 года отпраздновать двадцатипятилетие Мика. Я позвонил всем нашим общим друзьям и предложил совместить день рождения с открытием “Везувия”.

К празднику всё было готово. В большие серебряные чаши был разлит пунш с мескалином. На подносах были раз­ложены пирожные с гашишем. Для тех, кто любит курить, около каждого кальяна имелись маленькие самокрутки с гашишем. Меня беспокоило только одно: по соседству располагал­ся полицейский участок на Тоттенхэм-Корт-Роуд. До него было всего триста метров, и если каким-нибудь любопыт­ным полицейским придет в голову совершить у нас обыск этой ночью, они могут упрятать за решетку почти всех бри­танских суперзвёзд.

Однако я держал свои страхи при себе и только наказал трём крепким испанским парням никого не пускать без моего разрешения. По крайней мере, думал я, успею смыть большую часть наркотиков в унитаз до того, как полиция сломает дверь.

Одним из первых прибыл Пол Гетти Второй со своей ошеломительно красивой молодой женой Талитой, одетой в исключительно прозрачное пла­тье, на котором, казалось, вообще не было швов. Они жили в Чейн-Уолк, совсем рядом с Миком, и были его старыми друзьями. Потом пришёл сам Мик. Он театрально появился в послед­нюю минуту, но зато с первой, сигнальной записью альбома “Банкет нищих”. Его выход с трепетом ждал весь мир, потому что от него практически полностью зависело музыкальное будущее группы, ибо все, кто знал музыкальный бизнес, сходились на том, что если Роллинги не запишут хороший альбом сейчас, то, скорее всего, не запишут таковой во­обще.

Затем пришли Чарли Уоттс вме­сте с Джоном Ленноном и, наконец, одним из последних появился Пол Маккартни. В это время все разговоры вертелись вокруг альбома “Банкет нищих”, который стал, несомненно, лучшим альбомом группы. Пол незаметно вручил мне пластинку и сказал: “По­смотрим, Тони, как тебе понравится наша новая запись”. Я сразу же поставил пластинку в аудиосистему, и в клубе заиграла песня “Эй, Джуд”.

Пол: «Помню, я принёс в “Везувий” ацетатную пленку. Это был один из клубов на Тоттенхэм-Корт-Роуд, закрывающихся в три утра. И поскольку был вечер, то есть самое подходящее время, уговорил диджея поставить эту песню».

Тони Санчес (друг «Роллинг Стоунз»): «Я поставил её на проигрыватель, и медленное крещендо “Эй, Джуд” бук­вально потрясло весь клуб. Затем я перевернул диск на другую сто­рону, и мы услышали голос Джона Леннона, поющего “Революцию”. Когда мы прослушали всё, я заметил, что Мик выглядит раздраженным. “Битлз” опять оказались на шаг впереди. Джаггер был явно раз­досадован тем, что его оттёрли на второй план в собственный день рождения».

Пол: «Помню, как Мик Джаггер подошел ко мне и сказал: “Это как две песни, старина. Сначала идёт сама песня, а потом – ‘на-на-на’. Круто”».

Питер Браун (персональный помощник “Битлз”): «Очень скоро день рождения превратился во всеобщую наркотическую вакханалию. Пирожки с гашишем сделали своё дело, и даже обслуживающий персонал едва держался на ногах».

Тони Санчес (друг «Роллинг Стоунз»): «Вечер закончился, когда Роберт Фрэзер, который как раз только что закончил курс лечения от наркотической зависимости, вынул из кармана своего вельветового пиджака полиэтиленовый пакетик и предложил Джаггеру затянуться».

Кристофер Сэндфорд (автор книги «Мик Джаггер – просто крутой»): «Фрэзер был одним из тех, кто оказывал на Джаггера влияние».

Тони Санчес (друг «Роллинг Стоунз»): «В какой-то момент ко мне, шатаясь, подошёл Джон Леннон. Зрачки у него были расширены, глаза широко раскрыты. Он попросил меня вызвать такси, чтобы отправиться с Йоко домой. Я предупреждал всех ребят, рабо­тавших у меня, чтобы они не прикасались ни к пирожным, ни к пуншу. Однако они, видимо, были настолько возбуж­дены тем, что видят столько рок-звёзд разом, что не удержались ни от того, ни от другого. Наиболее нормальным выглядел портье, его я и попросил поймать машину для Джона. Он кивнул и растворился в ночи.

Спустя полчаса он всё ещё не вернулся, а Джон уже спрашивал, где такси. Я объяснил, что полчаса назад послал портье на поиски такси, на что Джон пробормотал: “Что ж надо быть за че­ловеком, чтобы полчаса искать такси на Тоттенхэм-Корт-роуд?”. Леннон начал нервни­чать. “Что это за портье, которым нужно полчаса, чтобы найти такси на Тоттенхем-Корт-роуд?” – бушевал он.

Я бросился ко входу и послал за такси ещё одного из ребят. Прошло двадцать минут. Его тоже не было. Тогда я поднялся наверх и послал третьего, предупредив его на­последок: “Видишь, эти два идиота словно сквозь землю прова­лились, и Джон нервничает. Ради бога, найди такси за пять минут и возвращайся. Это не так уж и сложно”. Но он, конечно, не вернулся. Джон и Йоко начали сер­диться. “Что значит пропали? – возмущался Джон. – Что это за клуб такой, где пропадают официанты?” Меня начала охватывать паника. Уж не забирали ли их всех в Скотланд-Ярд, как только они выходили из дверей клуба?

Позже я выяснил, что на улице их просто хорошо “накрыло”. Виной тому был свежий воздух, смешанный с мескалином и гашишем из пирожных, которые они съели. Один из них выпал из пространства и времени на двенад­цать часов, а придя в себя, обнаружил, что лежит посреди клумбы с розами в парке Сент-Джеймс.

Подошёл Мик и спросил, почему Джон раскричался. Когда же он услышал сагу об исчезающих официантах, то расхохотался и протянул мне ключи от своей машины, роскошного тёмно-синего “Астон Мартин Д-86” с тонированны­ми стеклами. Я попросил двоюродного брата, который за­шел повидать меня, отвезти Джона с Йоко домой.

Заядлый поклонник их творчества, он с радостью ухватился за эту возможность. Джон и Йоко сели сзади, а он залез на сиде­нье водителя. Но тут начались проблемы. Машина, развивавшая до 200 километров в час, была сделана по последнему слову техники, но разобраться в ней было довольно сложно. Брат никак не мог найти, ни куда вставлять ключи зажигания, ни где хотя бы включается свет внутри салона. И, что было ещё хуже, машина была припаркована на желтой линии, что по закону запрещено.

Внезапно в окно постучал дюжий полицейский. Джон к тому времени вынюхал довольно много кокаина и, решив, что их сейчас начнут обыскивать, осторожно сбросил ма­ленький пузырек с кокаином на пол. Под кайфом были все трое, так что они просто замерли в панике, с ужасом взирая на полицейского. Полицейский любезно улыбнулся.

– Добрый вечер, сэр, добрый вечер, мадам. В чём про­блема, молодой человек?

Брат рассказал, что не может завести машину, ибо взял её у друга, но никогда не водил таких раньше. Полицейский сел за руль, завел машину, вышел и пожелал им всем при­ятно добраться домой, Джон вздохнул с облегчением и принялся искать на полу кокаин, однако никак не мог его найти. Он встревожился.

– Это машина Мика Джаггера, и полицейские могут обыскать её в любой момент, – сказал он. – Я не могу оста­вить здесь кокаин. Это было бы нечестно.

Пока Джон обшаривал пол в поисках заветного порош­ка, мой брат экспериментировал с управлением машиной. В какой-то момент он резко нажал на педаль газа, и маши­на, взревев, ринулась вперед. Всех тряхнуло, а Джон поте­рял равновесие и свалился с сиденья. В этот момент они проезжали мимо станции метро “Уоррен-Стрит”.

– Остановись! – крикнул Джон. – Мы выйдем. Попро­буем добраться домой так. А ты найди кокаин и спрячь.

Спустя несколько минут брат вернулся в клуб, и я рас­спросил его, докуда он подвез Джона. Когда он ответил, что только до “Уоррен-стрит”, я был в недоумении.

– Ты имеешь в виду, что он заставил меня послать трёх людей на поиски такси, а потом взял автомобиль Джаггера, и всё это ради того, чтобы проехать каких-то четыреста мет­ров?

– Нет, нет, – сказал брат, – он хотел ехать дальше, но испугался, увидев, как я вожу.

Моего брата действительно сложно было назвать надеж­ным водителем. Когда я рассказал эту историю присутствующим, все хохотали до слёз.

К часу ночи исчез уже весь обслуживающий персо­нал. Пропал бармен. У дверей тоже никого не осталось. Исчезла куда-то и девушка-гардеробщица. Когда Пол Маккартни с Линдой пожелали мне спокойной ночи, я, извинившись, объяснил, что им придется самим искать свою одежду. (прим. – возможно, что Тони Санчес ошибается на счёт Линды).

– Ничего, Тони, – махнул рукой он. – Не беспокойся. Это был потрясающий вечер.

Однако, когда Пол вошёл в тёмную гардеробную, то споткнулся о кого-то, лежащего на полу. Первой его мыс­лью было, что парочка гостей без комплексов ре­шила заняться любовью на толстом мягком ковре, усти­лавшем пол. Однако, присмотревшись внимательнее, он понял, что там, в полумгле, только одно тело, а не два. И этот человек лежал не шевелясь, что выглядело доволь­но зловеще.

– Тони, иди сюда скорей, – взволнованно позвал Пол. – Кажется, у тебя могут быть проблемы.

Я вошел в гардеробную, отделанную чёрным пластиком, и, нащупав выключатель, включил свет. На полу, на спине, подложив под голову вместо подушки чьё-то пальто из волчьих шкур стоимостью порядка тысячи фунтов, лежала моя светловолосая девушка-гардеробщица. Безмятежная улыб­ка блуждала по её губам.

– Ещё одна жертва пирожных с гашишем, – расхохо­тался Пол.

Когда я дополз до кровати в своей квартире в Мэйда-Вэйл, пространство уже плыло у меня перед глазами, слов­но я смотрел на всё с катера, качающегося на бурных вол­нах. “Начало хорошее, – думал я с удовлетворением. – Наконец-то я стану действительно богатым и по-настояще­му свободным и независимым”».

Из интервью журналу “Пипл” (1980 г.):

Ковальский: “Роллинг Стоунз” для вас представляли серьёзную конкуренцию, или были вторичны и плелись в хвосте?

Джон: Нам надо было побить Элвиса, а что касается Стоунзов, то как группу мы их никогда не воспринимали. Был Мик Джаггер, и некоторую опасность он представлял. Но, опять же, я заявляю, что не ему было ругать “Битлз”. Собственно, размолвка с ним и получилась из-за этого. Мы с Полом после его заявления сочинили и отправили послание; не очень обидное, но всё же… Оно было такое: “Мик, хрюшка ты неумытая, сучок еловый, мы видим тебя насквозь! Неужели в твою головёнку пришла мысль посягнуть на наши ‘бриллианты’?! Берегись, Мик, хороший расклад по малому квадрату есть только на “творческом кладбище”, и тогда уже никто, старина, не вспомнит о тебе…”

Ковальский: Ха, ха, отличная телега! Я что-то слышал об этом.

Джон: Мы просто решили нигде не говорить об этом, но, видимо, Джаггер обиделся, и нам было бы вдвойне неприятно напоминать себе о собственном скотстве. Я говорю, мы тогда были большие свиньи. А теперь представь, как мы могли пинать друг друга! Правда, ведь не скажешь, что такие милые ребята, как Пол и Джон, могут сказать тебе нечто такое, что выведет тебя из равновесия на несколько месяцев?

Ковальский: Коварные интриганы!

Джон: Ещё какие!

Ковальский: А что ты можешь добавить к общему содержанию “Стоунз”?

Джон: Ну, ты уже сказал, что они были вторичны по отношению к нам. Любой наш хит, который выходил двумя месяцами раньше, чем у них, являл собой и соль их шлягеров. Не хочу сказать, что они были плагиаторами, просто дух песен они брали наш. Вот так. Про “Стоунз” можно ещё сказать, что им не хватало той интеллигентности, что ли. Она у нас была несмотря на то, что мы были провинциалы. Мы могли обольщать как девочек, так и бабушек. Всякий раз наше появление на сцене или на телевидении вызывало улыбку умиления.

Ковальский: Может, это происходило потому, что “Стоунз” нарочито объявили себя альтернативой “Битлз”?

Джон: На всякое “Битлз” есть свое “Стоунз”. Дело в другом. Полагаю, что они просто прикрывали пустые места. Иногда бывают такие периоды, когда хочется уйти в оппозицию. Чем, на мой взгляд, страдает сейчас антивоенное движение и молодёжное, потому что бо́льшая часть людей, составляющих их, просто ушли в оппозицию из-за невозможности что-то сказать новое, или реализоваться в этой жизни. Не каждый из них со значком – пацифист. Не каждый, кто слушает Леннона или Дилана – демократ. Мне всегда были противны ложь и лицемерие, в особенности лицемерие внутреннее. Однажды настал момент, когда я понял, что длинные волосы меня раздражают. “Они просто бесят меня и делают уродом!” – пронзила меня мысль. И я засмеялся, потому что представил себя со стороны, как в зеркало посмотрел на улице. Я хочу сказать, что то, что я делаю теперь – не противоречит моим внутренним желаниям. Это важно для любого человека. Большинство вещей в нашей жизни – стереотипы, рефлексы, матрицы. В Америке демократия, отчасти – рефлекс. В Англии добропорядочность – стереотип.