Джордж, Патти, Алекс Мардас и Нил Аспинал вылетели в Лос-Анджелес

1 августа 1967 г.

Джордж: «Лето 1967 года стало для нас летом любви. Тогда проводились музыкальные фестивали; повсюду, куда мы приезжали, люди улыбались, сидели на лужайках и пили чай. Большинство этих фестивалей были дрянными, их хвалили только в прессе. Но одно было ясно: мы чувствовали, что настроены на одну волну и с нашими друзьями – людьми в Америке, хотя они находились от нас в тысячах миль. Но это было не важно, ведь мы с ними были настроены на одну волну».

Ринго: «Разумеется, сцена происходящих событий была не столь уж и мала – Англия, Америка, Голландия, Франция, – но речь идёт о крупных городах. У меня в Уэйбридже работал один художник, Пол Дадли. Когда он приходил ко мне, то надевал бусы и афганскую жилетку, но если отправлялся на север Англии, то переодевался в цивильный коричневый костюм. Власть цветов была не так заметна, скажем, в Олдхэме или Брэдфорде и почти отсутствовала в Ливерпуле. Но я чувствовал, что она распространяется по всему миру».

Пол: «1967 год был счастливым для нас временем. Я помню наш успех, когда мы появлялись в лондонских клубах, ходили по магазинам, гуляли по Кингс-Роуд, Фулхэм-Роуд, ездили в Челси и Мейсонс Ярд, где находилась галерея «Индика» и книжный магазин. Почти все дни были солнечными, мы носили яркую одежду и маленькие солнцезащитные очки. Всё остальное было музыкой. Может быть, название «лето любви» звучит слишком беспечно, но то лето и в самом деле было счастливым».

Синтия: «Лето 1967 года стало свидетелем появления Битлов-философов. Регулярное потребление наркотиков открыло их тела и души для нового, космического сознания, далёкого от имиджа ранних «Битлз», символом которого была песня «Она любит тебя».

Джон был убеждён, что каждый должен испытать радость познания этой жизни, установив контакт со своим Я, ощутив принад­лежность своего тела и души к всеобщему космическому Универсуму. Он как будто открыл для себя новую религию. Да это и была религия, только познаваемая искусственными, меняющими сознание средствами. Это напоминало мне диснеевский фильм о природе, где снятые рапидом кадры показывают процесс роста и цветения. Артистические и творческие таланты Битлов расцвели как раз вот таким «рапидом». Психоделические и галлюциногенные свойства ЛСД были ими абсорбированы и направлены в музыку. Из слов и музыкальных звуков они создавали теперь красочные фантастические картины. Как музыкант и артист, Джон нашёл ЛСД полезным и творчески стимулирующим. Он был весь захвачен яркими образами-открытиями, являвшимися ему во время наркотических путешествий. Джон как будто снова превратился в маленького мальчика, бурно радующегося жизни и любви. Открыв шлюзы своего сознания, он вырвался из плена, в котором оказался благодаря славе. Было удивительно приятно наблюдать за происходившими в нём переменами. Раздражительность и нервозность уступили место любви и пониманию. Павлин распустил своё роскошное оперение: консервативные костюмы и галстуки уступили место ослепительным краскам разноцветных одеяний. Молодёжь как бы сбрасывала с себя старую шкуру, отбрасывая прочь годы подавленных эмоций и навязанных правил. Не прилагая никаких усилий, «Битлз» и «Роллинг Стоунз» стали во главе этой революции».

Карнаби-стрит, лето 1967 года.

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Джордж, Патти, Алекс Мардас и Нил Аспинал вылетели из Лондона в Лос-Анджелес».

Джордж: «В августе, через пару месяцев после поп-фестиваля в Монтерее, мы поехали в Америку».

Пол: «В тот год Джордж съездил в Сан-Франциско».

Нил Аспинал (для ежемесячного журнала поклонников «Битлз»): «Мы вылетели из Лондона в Лос-Анджелес самолетом полярной авиации. Мы, это Джордж с Патти, наш типа гений в электронике, приятель по прозвищу Волшебный Алекс, и ваш покорный слуга.

Харрисоны путешествовали как «Господин и госпожа Вейс». Так получилось, что это было имя человека, который должен был нас встретить и сопровождать в Калифорнии. Я имею в виду Ната Вейса – менеджера группы “Сёркл” и управляющего в Нью-Йорке корпорацией, известной как “Немперор Эртистс”.

Первой проблемой по прибытию стало отсутствие одного моего жизненно-важного чемодана, оставшегося в шести тысячах миль от нас в Лондоне».

Газета «Кей-Эр-Эл-Эй», 26 августа 1967: «Битл Джордж Харрисон в сопровождении своей жены Патти в наряде хиппи, напоминающим одежду американских индейцев, прибыл в международный аэропорт Лос-Анджелеса. «Немного по делам и для развлечения». Самого молодого участника «Битлз» встречала группа из примерно трёхсот поклонников и нескольких журналистов.

Джордж признался, что у него нет планов на длительное пребывание в Лос-Анджелесе: «Я рассчитываю пробыть здесь не более пяти дней. У меня нет никаких планов, просто приехал, чтобы побыть немного в спокойствии. Знаете, я хочу повидаться с несколькими друзьями и некоторыми людьми. Это единственное, ради чего я здесь. И ещё несколько дел, касающихся бизнеса».

На вопрос, почему «Битлз» решили отказаться от гастролей, Джордж ответил: «Достаточно трудно объяснить это в нескольких словах. Есть много того, что нам нравится. Видите ли, мы взрослеем как физически, так и умственно, и нам нужно расти, а гастроли слишком однообразны. Думаю, многие это понимают. Сейчас у нас больше возможности экспериментировать с музыкой и в целом заниматься намного большими делами, что мы всегда хотели.

Знаете, чтобы сделать что-то новое, нужно от чего-то отказаться, а гастроли были тем, от чего мы получали меньше всего удовольствия, потому что они стали слишком утомительными. С ними было связано слишком много политики, в то время как всё, что мы на самом деле представляем, это всего лишь популярная группа, которая поёт для поклонников. Но стало слишком много политики, которая, знаете, в итоге привела нас к решению отказаться от гастролей».

Один репортер сказал, что ходят слухи о том, что «Битлз» собираются выпустить новый альбом со «старым битловским звучанием», однако Джордж опроверг этот слух, заявив: «Мы всегда пытались развиваться, так что всё, что я могу сказать, это то, что не знаем, каким будет наш следующий альбом. Но что бы мы ни делали, мы стараемся изо всех сил».

Недавно Харрисон вместе с другими тремя «Битлз» подписал петицию к правительству Англии, призывающую к легализации марихуаны. Петиция была также подписана шестьюдесятью одним гражданином Великобритании и адресована министру внутренних дел Рою Дженкинсу. Публикация на правах рекламы появилась на странице лондонской «Таймс». Когда его спросили, почему он поддерживает легализацию марихуаны, Харрисон ответил: «Думаю, что если кто-то может купить ящик виски «Джонни Уолкер» и выпить его, и это будет полностью в рамках закона, тогда, полагаю, что любой у себя дома в частном порядке должен иметь право курить марихуану. Знаете, я думаю, что марихуана не вреднее обычного табака или алкоголя, чая или кофе, или чего-либо в этом роде. Всё это наркотики, стимуляторы, понимаете. Дело в том, что следует определить, что является просто стимулятором, а что заставляет физическое тело жаждать этого. Нельзя марихуану приравнивать к героину. Я думаю, что употребление марихуаны растет во всём мире. Не только в Америке и Великобритании. Везде. И это не только марихуана, знаете ли. Марихуана – это то, что подхватило общество, но проблема не в ней. Дело в том, что молодёжь хочет от жизни чего-то большего, чем что-то материальное, что они получают от общества. Они ищут чего-то большего, и это естественная часть происходящей эволюции».

Ожидается, что во время пребывания в Лос-Анджелесе Харрисон посетит концерт Рави Шанкара в Голливудской Чаше».

Нил Аспинал (для ежемесячного журнала поклонников «Битлз»): «В Лос-Анджелесе было ещё только утро, когда из аэропорта мы направились в дом, который арендовали на неделю».

Патти: «Мы арендовали дом на улице Блю-Джей».

beatlesbible.com: «Аренда дома была организована Брайеном Эпстайном, который позвонил адвокату «Битлз» Роберту Фицпатрику, чтобы узнать, можно ли сдать дом в аренду. Фитцпатрик убедил владельца дома, ещё одного адвоката в сфере развлечений по имени Людвиг Гербер, одолжить Харрисону его резиденцию в Лос-Анджелесе. Людвиг Гербер был бывшим полковником армии США, много лет занимавшийся делами джазовой певицы Пегги Ли. Он также был кинопродюсером и юристом».

Нил Аспинал (для ежемесячного журнала поклонников «Битлз»): «Дом принадлежал одному адвокату, который в это время отдыхал на Гавайях. Это был небольшой, но очень красивый и компактный дом с небольшим овальным бассейном, расположенный на голливудских холмах Голливуда на улице под названием «Проезд голубой сойки». Разве названия не могут быть живописными?

Долгий перелёт всех утомил, но Патти достаточно долго не ложилась отдохнуть, чтобы позвонить своей сестре Дженни, которая жила в Сан-Франциско на западном побережье».

Джошуа М.Грин (автор книги «Здесь восходит солнце»): «Сестра Патти – Джени и её муж, ударник Мик Флитвуд, жили недалеко от Хейт-Эшбери».

Дженни Бойд: «Я начала общаться с «Битлз» ещё с того времени, когда Патти стала встречаться с Джорджем. Мы часто ходили вместе в популярные ночные клубы Лондона».

Джордж: «Дженни Бойд – сестра Патти, в то время жила в Сан-Франциско, и она решила вернуться в Англию. Мы должны были повидаться с ней. Мы, это Дерек и Нил, не совсем волшебный Алекс, я и Патти».

Стив Тёрнер (автор книги «Запись трудного дня»): «Дерек Тейлор, бывший сотрудник пресс-службы «Битлз», который в то время работал в Лос-Анджелесе, должен был их навестить».

Нил Аспинал (для ежемесячного журнала поклонников «Битлз»): «Джейн сказала, что вылетает к нам. Джордж позвонил нашему хорошему другу Дереку Тейлору, которому пришлось записать подробную инструкцию, как к нам добраться».

Дерек Тейлор (пресс-агент «Битлз» в 1964 году): «Джордж позвонил и сказал: «Мы здесь».

– Где? – спросил я.

– Проезд голубой сойки, – ответил он.

– Где это? – уточнил я.

– Не знаю. Где-то на холмах.

– Неважно, – сказал я. – Спрошу у полицейского. Их вокруг много.

Я отправился на их поиски, и пока он ждал, пытаясь акклиматизироваться, то сел за орган в холле и начал: “Пожалуйста, не задерживайтесь… Мои друзья заблудились… Лос-Анджелес в тумане… Они спросят у полицейского… Там много людей, у кого можно спросить”».

Джордж: «Дерек Тейлор задерживался. Он позвонил и сказал, что опаздывает. Я объяснил ему по телефону, что дом находится на улице Блю-Джей, и он ответил, что сможет его найти. Если что, то спросит у копов. Так что я ждал его и ждал. Из-за полёта я чувствовал себя очень усталым, но не хотел ложиться спать до его прихода. Был туман, и он всё опаздывал и опаздывал. Чтобы не заснуть, забавы ради, чтобы скоротать время ожидания, я написал песню о том, как ждал его на улице Блю-Джей. Там в углу стоял маленький орган «Хэммонд», на который я не сразу обратил внимание, так что я поигрался на нём, и появилась эта песня».

Дерек Тейлор (пресс-агент «Битлз» в 1964 году): «К тому времени, когда я добрался до них, песня была фактически полностью написана. Конечно, я чувствовал себя очень неловко, потому что меня ждали страдающие от смены часовых поясов люди, а я опоздал на встречу с ними часа на два».

Дэйв Рыбачевски (автор книги «История музыки Битлз»): «В доме до сих пор хранится орган «Хэммонд», на котором Джордж написал песню, хотя владелец сказал, что “когда он в последний раз его включил, то из него пошёл дым”».

Дэйв Рыбачевски (автор книги «История музыки Битлз»): «В 2012 году дом был выставлен на продажу по цене 4 599 000 долларов. Неплохо для “небольшого арендованного коттеджа”».

Джок Маклин (дорожный менеджер «Битлз» в США): «Когда Джордж приехал в Калифорнию, мне поручили забрать певца и автора песен Гарри Нильсона – многообещающего нового артиста в те дни, и отвезти его на встречу с мистером Харрисоном в дом, который он снимал, на улице Блу-Джей-Уэй в Голливудских холмах. Ходили разговоры о том, что мистер Нильсон, возможно, присоединится к зарождающейся компании «Битлз».

Джордж говорил о том, как замечательно всё это будет, пытаясь убедить Гарри присоединиться к компании. Всё было замечательно, пока Гарри не сказал: «Единственное, я не думаю, что мною мог бы управлять гей». Разгневанный мистер Харрисон дал мне знак, после чего Гарри сразу же был вынужден покинуть дом. Джордж, как и все «Битлз», безмерно поддерживал Брайена. Для них он был мужчиной».

Джон Лар (автор книги «Навострите уши: биография Джо Ортона»): «Через несколько месяцев сценарий фильма «На пределе», предназначенного «Битлз», вернули Ортону без каких-либо комментариев, хотя ему хорошо заплатили».

Из дневника Джо Ортона: «Сценарий вернули без объяснений, почему. Никакой критики сценария, и, судя по всему, у Брайена Эпстайна тоже нет комментариев. Ну и хер с ними».

Пол: «Причина, почему мы не приняли сценарий «На пределе», состояла не в том, что он был слишком сложным для понимания, и всё такое. Мы не взяли его, потому что он был гейским. Мы не были геями, а в нём на самом деле всё было об этом. В целом он был довольно простым. Брайен был геем, так что он и гомосексуальная тусовка могли бы оценить его, и мы не были против геев – просто мы, «Битлз», не были геями».

Том Бонд: (автор публикации «За кулисами, лучшие фильмы, которые никогда не снимались»): «Свингующие шестидесятые, возможно, были эпохой свободной любви, но следует помнить, что это не была свободная любовь для всех, особенно для лондонского сообщества гомосексуалистов. Гомосексуальные отношения были уголовным преступлением вплоть до августа 1967 года, когда в парламенте был принят Закон о сексуальных преступлениях, и очевидно, что даже самые либеральные члены британской творческой революции испытывали некоторые опасения по поводу слишком близкого общения с такой успешной творческой личностью, как с геем Ортоном».

Йоко: «Как только фильм «Задницы» был завершен, его запретили для публичного показа».

Дезмонд Моррис (директор лондонского института современного искусства 1967-1968): «Йоко пришла ко мне в Институт современного искусства, которым я тогда заведовал. Молодая художница и скульптор, она пыталась добиться признания и, зная, как нелегко пробудить интерес к своим работам, хотела, чтобы я, глава института, организовал показ её последнего авангардистского фильма. Назывался фильм просто: «Йоко Оно, № 4». Как и все её ра­боты, он был вопиюще провокационным, и очень немногие согласились бы уделить ему время. Но наш институт для того и существовал, чтобы поддерживать самых отъявленных провока­торов в современном искусстве, и я обещал сделать всё возможное, чтобы ей помочь».

Йоко: «Тогда было сделано заявление, что я и две тысячи молодых лондонцев устроим демонстрацию перед цензорским бюро с требова­нием разрешить демонстрацию фильма».

Дезмонд Моррис: «Не без труда мы договорились о показе фильма в одном из общественных кинотеатров лондонского Вест-Энда».

Альберт Голдман (автор книги «Жизни Джона Леннона»): «1 августа, благодаря специальному разрешению, выданному Советом Большого Лондона, в «Джейси Татлер» состо­ялась премьера фильма Йоко Оно «Фильм номер 4 (Задницы)», сборы от которой пошли в пользу Института современного искусства».

Йоко Оно: «В конце концов я получила «добро» цен­зора, и мы показали фильм. В то утро я стояла там вместе с Тони, моим тогдашним мужем, и дочерью Кёко. Тони нес её на плече, а у меня в руках был букет прекрасных желтых нарциссов. Когда мы пришли, там не было никого, кроме журналистов. «А где все? Мы слыша­ли про две тысячи», – спросили журналисты. «На­верное, ещё спят», – ответила я. Они рассмея­лись. Я попросила, чтобы цветы передали лорду «X», который был цензором моего фильма.

Мы втроём и журналисты подождали какое-то время, потом от цензора пришла девушка и предложила мне подняться с ней. Когда я вошла в кабинет, он уже был украшен присланными мною цветами. Дверь закрылась перед носом любопытных улыбающихся сотрудников. Мне предстояла беседа наеди­не. Никаких обещаний не было дано, но у меня зародилась надежда, что лорд «X» пересмотрит своё решение».

Дезмонд Моррис (директор лондонского института современного искусства 1967-1968): «Когда зрители обнаружили, что фильм Йоко Оно состоит исключительно из демонстрации с очень близкого расстояния трёхсот шестидесяти пяти пар голых ягодиц (по пятнадцать секунд на каждую пару), в зале нача­лась чуть ли не гражданская война. Вид нескончаемой череды мерно колыхав­шихся задов действовал завораживающе.

Когда на огромный экран выплыла тридцать шестая пара ягодиц, один из зрителей, не в силах больше себя контроли­ровать, прыгнул на сцену и принялся ласкать огромные выпуклости, что маячили на экране. Это был незабываемый вечер. Анализируя сейчас работы Йоко шестидесятых годов, начинаешь понимать, что она лет на тридцать опередила своё вре­мя. Представления и инсталляции, что она устраивала, не находили понимания у тех, кто видел их тогда, а когда в де­вяностые этот жанр стал флагманом современного искусст­ва, её работы так и остались во многом недооцененными».

Из интервью Скотта Макдональда с Йоко Оно:

Скотт Макдональд: Полнометражный вариант фильма «№ 4 (Задницы)» всё ещё поражает.

Йоко Оно: Думаю, что понимание обществом этого фильма определялось тем, что тогда происходи­ло в мире вообще и в мире кино в частно­сти. На самом деле это очень интересный фильм. Как-то я написала о том, что любой фильм стоит «похоронить» лет на пятьдесят. Фильмы – они как вино. Если любой, да­же непритязательный фильм, предать забвению на пятьдесят лет, то после этого времени он становится интересным. Достаточно даже просто идущих людей в кадре: история придаёт всему необыкновенный вес.

Скотт Макдональд: Когда вы снимали свой фильм, одна только мысль показать множество задниц была совершенно возмутительной. Это ведь та часть тела, которая не слишком ценится и не вы­ставляется напоказ. Теперь всё изменилось. Теперь вид ягодиц, по крайней мере, некоторых, стал привычным. В этом фильме меня порадовало то (может быть, потому что у меня всегда был какой-то комплекс неполноценности по пово­ду собственных ягодиц), что за всё то время, пока идёт фильм, посмотрев на сот­ни других, понимаешь, что на экране нет ни одной идеальной задницы, которая сгодилась бы для рекламы джинсов. Понимаешь, что у всех она не идеальна. Думаю, сегодня фильм произвел бы столь же сильное впечатление, как тогда, хотя и в другом смысле.

Йоко Оно: Видите ли, этот фильм не только о задницах, но и о том ритме, которого тогда не было в кино, даже в авангардистском. Это нечто новое, но я помню один прекрасный фильм, где статичная камера снима­ла стену всё более и более крупным планом…

Скотт Макдональд: «Длина волны» Майкла Сноу?

Йоко Оно: Именно так, Майкл Сноу. Невероятно пре­красный фильм, настоящая революция. Фильм о задницах – это нечто другое, но, полагаю, он не менее революционен. Он о ритме, о движе­нии. Ритм в этом фильме сопоставим с рит­мом в рок-музыке. Его до появления рока не было даже в мире музыки. Он больше других напо­минает биение сердца. Потом, в 1970-м году, я попыталась ещё раз ухватить его в картине «Вверх по ногам в беско­нечность», но в «№ 4» получилось намного лучше. Может быть, дело в яго­дицах. В этом фильме присутствует первичная энергия.

Скотт Макдональд: Вы что-то отбирали или использовали весь отснятый материал? Действительно их было триста шестьдесят пять?

Йоко Оно: Нет, не отбирала. Задниц было меньше трёхсот шестидесяти пяти. Отправной точкой для всех моих фильмов служили очень наглядные понятия. Я имею в ви­ду, что в фильме «№ 4» существует мно­го уровней воздействия. Один из них политиче­ский, но изначально мне просто хотелось заполнить экран каким-то одним предметом, чем-то, что постоянно было бы в движении. Во всех известных мне фильмах я ни разу не видела, чтобы ка­кой-то предмет постоянно заполнял собой экран. Всегда есть фон. Вот я и подумала, что если полностью убрать фон, то можно достигнуть эффекта, что движется весь экран. Мне просто хотелось испы­тать это ощущение. А ещё мне показалось, что движение четырех зон задницы должно завладеть вниманием.

Альберт Голдман (автор книги «Жизни Джона Леннона»): «Несмотря на суровые выступления критиков, «Фильм № 4» оставался гвоздем сезона, сначала в «Джейси Татлер», а затем в кинотеатре «Тайм» недалеко от Бэйкер-Стрит».

Йоко Оно: «Йонас Мекас (прим. – американский поэт и кинорежиссёр, один из лидеров «нового американского кино» и родоначальник нью-йоркского киноавангарда) однажды сказал, что если все зрители ушли с вашего представления, значит, вы достигли успеха или что-то в этом роде. В мире авангарда многие из нас разделяли это чувство. Это означало, что вы не пали настолько, чтобы развлекать зрите­лей, но предприняли успешную попытку пробудить в них сильные ощущения, к которым они не были готовы. Вопрос стоял так: искусство против раз­влечения.

В этой традиции снят фильм о ягодицах. Я не думала, что он станет так популярен. Наверное, он пришёлся по душе англичанам, потому что они любят пародию. Почти каждый день какая-нибудь английская газета отпускала шуточку в адрес кар­тины. Часть моих серьёзных друзей-авангардистов решила порвать со мной отношения, сочтя, что я продалась.

Фильм стали называть «Задницы», но вообще-то его название «Фильм № 4». «Почему «№ 4»? «О чём фильмы 1, 2, 3?» – обычно спрашивали жур­налисты. «Фильмов № 1, 2, 3 нет, мне просто понравилась цифра 4», – отвечала я в таких случа­ях.

– Почему ягодицы трёхсот шестидесяти пяти человек? – был другой типичный вопрос.

– А кто считал? Если вы, так вам это­го делать не следовало.

– А что же нам следовало делать?

В разных уголках земли «Фильм № 4» вы­зывал в основном смех у людей, большинство из которых его даже не видели. Они хихикали уже от одной мысли о нём. Позднее я узнала, что хихикали даже за железным занавесом. Не удивительно, что друзья-художники порвали со мной от­ношения. Фильм противоречил понятию об искусстве как таковом. Но самым большим снобом была всё-таки я. Всему миру, включая авангард, я говорила: «А ну вас!» Я будто испытывала со­стояние сильной наркотической эйфории, но одно­временно и чувство одиночества».