19 декабря 1962 г. (среда)
Клуб «Звезда», декабрь 1962.
Вольфганг Корт (журналист): «19 декабря 1962 года в Гамбурге Эрика Волерс (Erika Wohlers) принесла в Отделение молодежи девочку, чтобы зарегистрировать ее под именем Беттина. Отцом девушки она указала никому не известного музыканта Пола Маккартни».
Эрика Волерс.
Айрис Колдуэлл: «Когда Пол был на гастролях, он писал мне прекрасные любовные письма, и подписывал их Пул Маккуби (Pool McCoobie), а меня он называл Харрис, потому что это походило на Ирис».
Бэрри Майлз: «Выступление в гамбургском клубе «Звезда» (The Star-Club, Grosse Freiheit, Hamburg)».
Бэрри Майлз: «На афише клуба «Звезда» группа фигурировала среди других исполнителей, таких как Кэрол Элвин (Carol Elvin), «Незнакомцы» (The Strangers) и «Тони Шеридан и звездный ансамбль» (Tony Sheridan & The Star Combo). Возглавляла афишу декабря группа американских рокеров «Джонни и Ураганы» (Johnny & The Hurricanes)».
Предположительно в этот день произошел знаменитый инцидент, когда Джон появился на сцене в кальсонах и сиденьем от унитаза на шее (кадры художественного фильма).
Джон: «Несколько концертов я отыграл в одних трусах – это случилось в большом клубе, в «Звезде», когда там были Джерри, «Лидеры» и все остальные ливерпульцы. Нам удалось по-настоящему завести публику в тот раз. Я вышел в трусах, с сиденьем от унитаза на шее и тому подобными украшениями. Я был просто не в себе! Я должен был выступить с Джерри Марсденом. Мне предстояло сыграть соло на барабане, чего я никак не мог сделать, потому что вообще не умею играть на барабанах».
Ики Браун (Icke Braun, знакомый «Битлз» по Гамбургу): «Джон часто опаздывал к выходу на сцену. Тогда ему кричали по немецки: «Квазимодо, на сцену!». Обычно эти слова говорил Пол на немецком языке. Еще был случай, когда Джона застукали с девушкой в ванной. И он вышел на сцену полуголый, а на шее у него висело сиденье от унитаза. Но мы все смеялись, считая, что это было смешно».
Джонни Хатч: «Это было какое-то безумие – то, что мы вытворяли, пьяные и наглотавшиеся таблеток. Перед началом выступлений мы засыпали прелюдии в свои глотки целыми тубами. Я видел Джона с пеною у рта – столько таблеток он порой проглатывал».
Ринго: «Нам было всего по двадцать два года, мы по-прежнему принимали прелудин, любили выпить и могли стерпеть все, что угодно за возможность выходить на сцену и играть. Немцы не терпели только одного: перерывов в концертах, а продолжать выступления можно было, как мы и делали, в любом состоянии».
Джон: «На сцене мы устраивали отличные представления. Мы ели, курили, бранились».
Ринго: «В то время было в порядке вещей оскорблять слушателей. Они понимали, что мы говорим, и отвечали нам тем же, но любили нас. Не скажу за всех немцев, но гамбургские, те самые, которые окружали нас, как Хорст Фашер, Руди и еще несколько парней, были действительно крутыми – не знаю, живы они сейчас или нет».
Ики Браун (Icke Braun, знакомый «Битлз» по Гамбургу): «Со сцены часто звучали «Хайль Гитлер» и тому подобные вещи. Это было очень некрасиво, и я не находил это таким смешным. Он делал это не для того, чтобы произвести впечатление или что-нибудь в этом роде. Он просто хотел подразнить нас. И он ни на кого не держал зла, я в этом уверен».
Тони Шеридан: «Когда ты попадаешь за границу, ты не связан с теми условностями, которые окружают тебя дома. Ты наслаждаешься определенной свободой, как бы обретаешь новую свободу. В некотором роде, мы почувствовали себя вольготно и могли вести себя грубо и нахально. Мы говорили немцам отвратительные вещи. Они не понимали, а мы веселились. Это было весело, потому что внутри себя мы не держали на них зла. Мы просто веселились».
Хорст Фашер (менеджер клуба «Звезда»): «Джон Леннон? Он был ужасен. Он был скверный. Он был дерзкий. Но как только ты узнавал его поближе, то понимал, что у него было доброе сердце. Пол Маккартни был очень милым. У него было открытое лицо, и он всегда улыбался. Он любил шутить и высмеивать людей. Люди часто его забавляли. Да, он был смешной парень. Джордж Харрисон был тихим парнем. В основном он был объектом издевательств Джона. Он громко смеялся и был рад, когда другие тоже получали свою порцию насмешек. Я всегда считал, что Пит Бест не смог бы стать одним из тех, чем позже стала эта легендарная группа. Вероятно, поэтому ему пришлось уйти. Он был одиночкой».
Ринго: «Играть мы должны были в независимости от того, как плохо мы себя чувствовали. Я слышал, как музыканты говорили: «Выруби меня, я больше не могу». Потому что иначе их могли избить прямо на сцене. Но каждый раз, когда выступление заканчивалось, все они просто рыдали. Меня потрясала чувствительность гамбургских немцев. Пока мы играли, они разыгрывали из себя крутых, но, когда наше время истекало, все эти здоровые парни плакали и умоляли нас: «Не уходите!» Хорст Фашер плакал навзрыд. А ведь еще недавно нам твердили: «Делайте шоу, черт бы вас побрал! Делайте шоу!». Это нам накрепко вбили в голову».
Аудитория гамбургского клуба «Звезда».
Пол: «В группе «Искатели» (The Strangers) играл один парень по имени Гарри. Он вымотался и сидел за кулисами клуба «Звезда», очевидно утратив всякое тщеславие и силы, в отличие от нас. Продолжать играть он не желал и потому просил вырубить его. Помню, я не понимал этого и думал: «Да, все мы устали, но, если ты готов уйти со сцены и бросить свою группу, с тобой что-то не так; наверное, тебя и вправду пора вырубить!».
Клаус Вурман: «Битлз» обычно играли до четырех, пяти или шести утра, а спали — когда только было время. Если до семи утра им не удавалось оказаться в постели, спать хотелось до трех дня. Это был целый рабочий день — то есть, в их случае, целая рабочая ночь. Днем они отсыпались, потому что вечером, в восемь или девять, снова должны были быть в клубе. После выступлений они так уставали, что буквально валились с ног. Бывало и так, что уснуть не давал разлившийся в крови адреналин. Если мы оставались на ногах, то отправлялись чего-нибудь поесть — к «Гарольду», в «Чаг-У» или в какую-то другую кофейню. Учитывая время дня, это можно было бы назвать завтраком. Обычно завтраки бывали очень забавны.
Перед тем как вырубиться, все становились глуповатыми и суетливыми. Один раз такое случилось с Джоном прямо посреди завтрака. Все прочие уже вырубились, и мы с Джоном сидели в «Чаг-У» как «последние из могикан». Несколько посетителей пили кофе перед тем, как отправиться на работу. Джон рассказывал какую-то смешную историю, увлеченно чертя в воздухе зажженной сигаретой, — и вдруг остановился, что-то пробормотал и уронил голову на полную еды тарелку. Я засмеялся, думая, что это одна из его типичных шуточек, но он не поднимал голову. Глаза оставались закрытыми, а дыхание стало тяжелым. Потом он захрапел. Я огляделся, не зная, что делать; к тому же я и сам хотел спать. Я даже испугался, как бы он не поранился: очень близко к его глазу лежал нож. Потом я заметил в его руке горящую сигарету и решил оставить все как есть. «Сам проснется, когда догорит сигарета», — подумал я и переключился на симпатичную яичницу у меня на тарелке. Господи, что только не занимает мысли человека в экстраординарной ситуации! Спустя несколько минут он проснулся, выругался на обожженные пальцы и принялся уплетать свою глазунью так, будто ничего не случилось. — Вся жратва остыла!».
Джон, рисунок Клауса Вурмана.
Джордж: «По-моему, сам Гамбург и время между поездками в Гамбург, когда мы стали популярными на берегах Мерси, – это было здорово. Но Гамбург оставил больше воспоминаний, потому что там были такси «Мерседес-бенц» и ночные клубы. Там жизнь била ключом. Это время запечатлелось в моей памяти, как черно-белые джазовые фильмы пятидесятых.
Теперь, оглядываясь назад, я вынужден признать, что гамбургский период граничил с лучшим временем в истории «Битлз». У нас не было никакой роскоши, ванных комнат и одежды, мы были неряшливы и ничего не могли себе позволить, но, с другой стороны, мы еще не успели прославиться, поэтому не знали, сколько минусов приносит с собой слава. Мы могли быть собой, делать все, что мы хотим, и никто не писал об этом в газетах. Мы были вправе, если захотим, мочиться, на кого пожелаем, хотя на самом деле мы так никогда не поступали. (Джон вовсе не отливал на головы монахинь – мы просто мочились с балкона на пустынную улицу в половине пятого утра.) Мы были такими же, как все люди, могли отлично проводить время и просто играть рок».
Пол: «В Гамбурге мы часто думали: «Надо накопить денег, пока мы здесь, – на случай, если этим все и кончится». Но мы так и не сделали этого, хотя меня часто беспокоило то, что у нас нет ничего на черный день, что нам приходится искать работу, часто заниматься тем, чего мы не хотим делать, а денег у нас нет и нет. Гамбург для нас – одно из ярких воспоминаний молодости. Но, по-моему, со временем любое воспоминание становится ярче. В Гамбурге нам жилось здорово, но, думаю, я почувствовал себя лучше только потом, на следующем этапе нашей карьеры, когда стали популярными наши записи».
Джон: «Мы часто вспоминаем о Гамбурге, «Пещере» и ливерпульских дансингах потому, что именно там мы раскрылись в музыкальном отношении. Там мы и стали артистами, мы играли потрясающий классический рок; в Великобритании с нами никто не мог сравниться. К тому времени, как мы начали играть в театрах, нам пришлось сократить выступления с одного или двух часов до двадцати минут, повторять одно и то же двадцатиминутное выступление каждый вечер. Внезапно оказалось, что нам надо уложиться в эти двадцать минут, исполнить все наши хиты, отыграть всего два концерта за вечер, поскольку театр вмещал только несколько тысяч человек. Мы всегда тосковали по тем временам, когда играли в клубах. Позднее мы приобрели опыт записи песен, но это совсем другое – мы были уже настолько уверены в себе, что в любых условиях могли создать нечто достойное».
Из интервью Пола Маккартни журналу «Саундз» во второй половине 1987 г.:
Де Кёртис: Вначале «Битлз» не считали то, чем занимаются, настоящим искусством?
Пол: Лишь после того, как мы обеспечили себе некоторую коммерческую базу, мы начали заниматься настоящим искусством. Но Джон учился в художественном колледже, Джордж и я – в гимназии. Ринго, правда, нет, но ему и не нужно было формального образования, он окончил, как сам выразился, «университет жизни». Поэтому мы были, так сказать, на голову выше многих других групп.
Художественный колледж давал очень много. Ты начинаешь немного разбираться в архитектуре, в живописи, а это всё вещи, формирующие хороший вкус. Ты иногда ходишь и в театр, а уж этого музыканты других групп никогда не будут делать.
Мы высмеивали другие группы, которые ничем таким не интересовались. Однажды в Гамбурге мне в руки попала книга стихов Евтушенко. Мне прислала её подружка. Мы сидели в раздевалке, где все хранили саксофоны и аппаратуру. Мы ждали своего выхода, когда саксофонист из другой группы постучал и спросил разрешения войти. Мы сказали: «Входи! Входи!» Мы сидели в разных позах, а я читал: «The yellow flower graces thoughtlessly the green steps…» А парень шёл мимо нас чуть ли не на цыпочках: «Простите, я не хотел мешать…»
Билл Харри: «Сомнения Эдриана Бэрбера [музыканта группы «Большая тройка» (The Big Three)] относительно организационных способностей Эпстайна оказались верными. 19 декабря 1962 Брайен Эпстайн организовал для «Большой тройки» прослушивание в «Декке», где они записали песню Риччи Барретта (Ritchie Barrett) «Другой парень» (Some Other Guy) в студии 2».
Джонни Густафсон (музыкант группы «Большая тройка»): «На самом деле это было демонстрационная запись для «Декки». Мой голос на пленке совершенно исчез. В тот день рано утром мы приехали из Гамбурга и были брошены в «декковскую» студию 2, располагавшуюся в подвальном помещении. Это было ужасно. Мы квакали, как старые лягушки. Эппи (прим. – Брайен Эпстайн) не позволил нам сделать это заново, и мы совсем озверели. Низких частот не было, и звук барабанов был просто ужасен».