1 апреля 1948 г.
(условная дата)
Хантер Дэвис: «Риччи выписался из больницы семилетним мальчиком».
Ринго: «Элси, так я звал свою мать, временами приходилось тяжело. Она пыталась меня воспитать, как могла. Мы жили в бедности, но никогда не были нищими. Мне повезло: я был у нее единственным ребенком. Она могла уделять мне много времени».
На фото: Ринго с матерью Элси и Мэри Мэгуайер (?) возле дома № 10 на Эдмирал-Грув. Хантер Дэвис датирует этот снимок концом 48, началом 49 года. Скорее всего, фото сделано после выхода Ринго из больницы.
Хантер Дэвис: «Риччи вернулся в школу «Сент-Сайлас». На уроках он никогда не отличался особой сообразительностью, но после года, проведенного в больнице, отстал совсем безнадежно, не умел ни читать, ни писать».
Ринго: «Я был плохим учеником, потому что редко ходил в школу, так как очень много болел в детстве. В то время в школах не было занятий для отстающих, а я всегда отставал по меньшей мере на год. Ни один учитель ни разу не обнял меня и не сказал: «Я позанимаюсь с тобой отдельно, сынок». Я просто оставался на второй год. Я любил шутить и старался дружить с самыми сильными мальчишками в классе, чтобы они защищали меня. Постепенно я возненавидел школу, прогуливать ее стало еще легче. Мама отправляла меня на уроки, а я просто гулял по парку вместе со школьными друзьями. Мы сами писали объяснительные записки, но из-за неграмотности всегда попадались».
Алан Клейсон: «Кроме матери, заботу о Риччи взяла на себя жившая по соседству Мэри Мэгуайр, которая была всего на четыре года старше его; по словам Ринго, Мэри стала ему ближе, чем родная сестра. Она присматривала за Риччи, пока Элси бегала с одной работы на другую, еле сводя концы с концами (например, она разливала эль «Тетли» за барной стойкой крошечного паба «Эмпресс».
Ринго: «Мама работала, ей было некогда заниматься со мной, поэтому учила меня девочка, которая присматривала за мной, – Мэри Мэгуайр. Она была дочерью маминой подруги Энни, она сидела со мной, когда мама уходила в паб или в кино».
Мэри Мэгуайер: «Я присматривала за ним и по субботним вечерам, когда наши матери куда-нибудь уходили. Они оставляли нам лимонад и сладости. Однажды он снял рубашку, и я красками разрисовала ему всю спину. Теперь все это кажется глупостями. Однажды он привел познакомить со мной девочку. Риччи категорически настаивал, что ее зовут Желатина. Я всегда любила его. С ним было легко, как с его матерью, — всегда спокойный, доброжелательный, веселый. У него были прекрасные огромные голубые глаза. Я даже не замечала, что у него большой нос, пока много лет спустя об этом не заговорила печать, и только тогда я увидела, что нос-то действительно великоват. Я командовала им вовсю, ведь я была на четыре года старше. Риччи стал настолько своим в нашей семье, что кто-нибудь то и дело стучал в нашу дверь и говорил: «Ваш Риччи натворил то-то и то-то». Когда он ел вместе с нами и на обед было тушеное мясо, я всегда вынимала из его тарелки лук. Он терпеть не может лук, я всегда ругала его за это».
Хантер Дэвис: «Если бы не Мэри Мэгуайер, он так никогда бы и не научился читать и писать».
Мэри Мэгуайер: «Когда Риччи вышел из больницы, я начала учить его читать и писать. Он вовсе не был тупицей — просто много пропустил. Мы организовали все как следует. Я занималась с ним два раза в неделю, а его мать давала мне за это деньги на карманные расходы. Я купила «Книгу для чтения» Чемберса, мы садились за стол в их кухне и читали».
Ринго: «Мэри учила меня читать по книге «Конь Доббин» (я умею читать, но грамматики не знаю и пишу слова так, как слышу). Мне жаль, что я мало чему научился, – мои знания слишком ограниченны. Я не знаю ни слова по-латыни. А Джон изучал латынь и рисование».
Мэри Мэгуайер: «У Риччи было трудное детство. Разбитая семья, две тяжелые болезни. Я только позволяла себе робко надеяться, что он будет счастлив. Не надо никаких успехов, ничего такого – ох! Просто пусть он будет счастлив».
Ринго: «Читать я научился, когда мне было лет девять».
