14 сентября 1968 г.
Журнал “Мелоди Мейкер” (14 сентября 1968 г.): «Группа “Битлз” планирует провести телешоу в прямом эфире. Пол Маккартни сказал, что в ближайшее время возможно их живое выступление: “Идея петь вживую сейчас стала для нас гораздо привлекательнее – мы начинаем скучать. Позже в этом году мы проведём в прямом эфире телешоу. Не знаю насчет концерта, но это может произойти. Мне нравится идея снова выступить на сцене, и я знаю, что остальные чувствуют то же самое”».
Тони Бэрроу (пресс-агент группы): «Битлы были очень довольны результатом видеоклипов “Эй, Джуд” и “Революция”, и они решили, что следующим логическим шагом было бы организовать своего рода телевизионный концерт продолжительностью 45-60 минут».
Кит Ричардс (группа «Роллинг Стоунз»): «Трудно сейчас собрать единую картину того времени, середины 1960-х, потому что никто особо не соображал, что происходит. На всё опустился какой-то новый туман, у всех было полно энергии, и никто не соображал, что с ней делать. Конечно же, от такого постоянного кайфа, от пробования того и сего народ, включая меня, нахватывался всяких смутных идей. Типа знаете, “порядки меняются”. Меняются, но на что? К чему? К 1968-му все стало заворачивать в сторону политики, никуда от этого не денешься. И в сторону всякой мерзости. По головам пошли гулять дубинки. Большая вина Вьетнамской воины в этом повороте, ведь, когда я первый раз приехал в Америку, они как раз начали призывать пацанов. Между 1964-м и 1966-м, а потом 1967-м настроения американской молодежи поменялись радикально. А когда случился расстрел в Кентском университете в мае 1970-го, дела совсем испортились. Рикошетом задело всех, в том числе и нас. Никто бы не написал песню “Уличный боец” (Street Fighting Man), если б не Вьетнамская воина. Во всём начала проступать определенная новая реальность.
И тогда это превратилось в жизнь по формуле “они против нас”. Раньше никогда бы не поверил, что Британской империи приспичит докопаться до музыкальной группы. Что это за угроза такая? У вас флоты и армии, а вы спускаете своих злобных шавок на кучку трубадуров? Мне это впервые показало, насколько неуверенно себя чувствуют люди из истеблишмента и правительства. И с какой обидой они реагируют на что-нибудь, что, честное слово, не стоит выеденного яйца. Но как только они унюхивают угрозу для себя, им не успокоиться – они начинают всюду искать внутреннего врага, половину времени не понимая, что это они сами и есть! Так что это правда была атака на общество. Сначала нам пришлось пойти войной на индустрию развлечений, а потом и государство приняло нас всерьез – после “Уличного бойца”.
Вкус того времени остался в книжке нашего друга Стэнли Буга “Настоящие приключения группы ‘Роллинг Стоунз’”, который в то время работал у нас уполномоченным летописцем. В Окленде в конце 1960-х или начале 1970-х он подобрал листовку со следующей прокламацией: “Ублюдки слышат, как мы включаем вас на наших маленьких радиоприемниках, и понимают, что им не уйти от крови и огня Анархической революции. Под вашу музыку, дорогие ‘Роллинг Стоунз’, которую будут играть строевые рок-н-ролльные оркестры, мы будем сносить тюрьмы, освобождать пленников и вооружать неимущих. Выколем ‘Гори, детка, гори/ на жопах тюремщиков и генералов”.
Как если бы “Уличный боец” (Street Fighting Man) или “Дай мне укрытие” (Gimme Shelter) возвели в крайнюю степень. Но, без дураков, поколение было странное. Странность в том, что я с ним вырос, но вдруг получилось, что я не участник, а наблюдатель. Эти парни росли на моих глазах, и на моих глазах многие из них умерли. Когда я впервые приехал в Штаты, я познакомился с кучей классных чуваков, совсем молодых, позаписывал их телефонные номера, а потом вернулся два или три года спустя – наберёшь кого-нибудь, а он в трупном мешке, прямиком из Вьетнама. Огромное их число перемололо в порошок, как мы все знаем. Вот тогда-то меня и дернуло за яйца. Помнишь, тот классный светловолосый чувачок, гитарист офигенный, и прикольный такой, мы с ним здорово веселились? А в следующий приезд – всё, нет чувачка.
Политика прилипала к нам независимо от желания, один раз – совсем левым способом в виде Жана-Люка Годара, великого французского киноноватора. Почему-то ему дала по голове движуха, которая происходила в том году в Лондоне, и он захотел сделать что-то дико не похожее на всё, чем занимался раньше. Он, наверное, принял немножко того, чего ему не следовало принимать как нетренированному. Хотел привести себя в нужное настроение. Если честно, по-моему, никому так и не удалось разобраться, ради какой хрени он всё это затеял. По случайности фильм “Сочувствие к дьяволу” оказался ещё и хроникой рождения в студии нашей одноименной песни. Из довольно раздутой фолк-телеги под Дилана после множества дублей она превратилась в рок-самбу – прошла путь от порожняка до хита через постепенное смешение ритма, которое Жан-Люк зафиксировал на всех этапах. В фильме слышен голос Джимми Миллера, который недоволен первыми дублями: “Грув-то где?” Грува не было. На плёнке остались редкие инструментальные перетасовки: я играю на басу, Билл Уаймен – на маракасах, а Чарли Уоттс даже ноет “у-у” на подпевках. Как, впрочем, и Анита, и, кажется, Марианна тоже. Ну это ещё ладно. Я рад, что он это заснял. Но Годар! Я просто своим глазам не верил – он выглядел как французский банковский служащий. Чего он, на фиг, вообще добивался со всем этим? Никакого продуманного плана, кроме как выбраться из Франции и зацепить кусочек лондонской тусовки. Фильм был фуфло полнейшее: девы на темзской барже, кровь, дохлая сцена с какими-то чёрными братками, они же “Черные пантеры”, которые перекидывают друг другу винтовки на автосвалке в Батерси. Притом, что до тех пор Жан-Люк Годар выпускал очень мастерски сработанные, почти хичкоковские вещи. Не забудьте, конечно, что время на дворе стояло такое, когда прокатывало всё, что угодно. Докатывалось ли оно в результате до чего-то путного – это уже другая история. То есть я хочу сказать, уж кого-кого, но с чего вдруг эта хипповская мини-революция в Англии могла заинтересовать Жана-Люка Годара? Да ещё так, чтобы захотеть перевести её в художественную форму? Я так думаю, что кто-то подсунул ему чуток кислоты, и его на целый тот год понесло – под парами идейного перевозбуждения.
По крайней мере, он мог похвастаться, что запалил студию “Олимпик”. Первая студия, где мы записывались, раньше была кинозалом, и, чтобы рассеять свет, потолочные лампы залепили для Годара папиросной бумагой на скотче – а жарили они вовсю. И прямо посреди съёмок – по-моему, на каких-то вырезанных кусках это даже можно видеть – бумага и потолок вместе с ней начинают заниматься с бешеной скоростью. Все эти тяжелые осветительные конструкции начинают валиться с потолка, потому что огонь пережег крепежные тросы, вырубается свет, сыплются искры. Какое, в пизду, сочувствие к дьяволу! Валим отсюда нахер! Это были последние дни Берлина, все в бункер. Конец фильма».
Джон Винер (автор книги «Вместе! Джон Леннон и его время»): «Жан Люк Годар присоединился к хору критиков “Битлз” сразу же после завершения работы над фильмом в сентябре 1968 года. “Андерграундная” газета «Интернешнл Таймс» попросила его дать оценку политическим перспективам левых в Англии. “Там всё нормально, – ответил он, – потому что в Англии достаточно богатых людей с мозгами и широкими взглядами. К сожалению, очень немногие находят своим широким взглядам нужное применение, потому что они, как правило, развращены деньгами. Они могли бы многого добиться, но ничего не происходит. Возьмите хотя бы ‘Битлз’”.
Джон был уязвлён. “Это детский лепет! Это говорит человек, которому просто не удалось заманить нас поучаствовать в его картине”, – сказал он в своем первом интервью журналу “Роллинг стоун”.
Корреспондент, однако, не отстал от Джона и заметил, что Годар критиковал их за то, что они отказались от политического активизма, за то, что они “больше не пытаются взорвать истэблишмент”.
“А чем же, он думает, мы занимаемся? – парировал Джон. – Ему бы лучше перестать смотреть свои фильмы и оглянуться вокруг”».