16 сентября 1962 г.
Бэрри Майлз: «Вечернее выступление в клубе «Пещера» (The Cavern), совместнос группами «Джазмены красной реки» (The Red River Jazzmen) и «Джерри и Лидеры» (Gerry & The Pacemakers)».
(условная дата)
Морин: «Как-то вечером я сидела с подругой в «Пещере», и та заявила, что мне слабо поцеловать Пола. «Я ответила, что это ей слабо. А она опять – мне слабо, – в общем, мы поспорили. Тогда я протиснулась к артистической и, когда вышел Пол, поцеловала его. Моя подружка так огорчилась и возревновала, что разревелась. А мне-то на самом деле больше всех нравился Риччи. Пола я поцеловала на спор. Поэтому я дождалась, пока выйдет Риччи, и поцеловала его тоже».
Хантер Дэвис: «Ринго ровным счетом ничего не помнит ни о поцелуе Морин, ни об автографе».
Ринго: «Тогда это было в порядке вещей – все эти поцелуи. Начиналось с просьбы об автографе, следующий этап – дотронуться до кого-нибудь из «Битлз», а потом дошло и до поцелуев. Бывало, пробираешься на сцену – и вдруг оказываешься в чьих-то объятиях. Я и Морин принял за одну из таких назойливых мух».
Синтия: «Однажды, помню, я yжe легла, Джон запер дверь и стал раздеваться, и тут зазвонил звонок у парадной двери. Мы его проигнорировали, надеясь, что откроет кто-нибудь другой. Звонок гремел всё настойчивее, и нам стало ясно, что придётся идти выяснять, кто там. Мы оба немножко нервничали, потому что было уже около полуночи. Когда Джон открыл дверь, на пороге стояли два типа весьма «крутого» вида.
«Здорово, братан!» – пробормотал один с очень сильным ливерпульским акцентом. – Мы тут с моим корешем хотим узнать, дома ли Кэрол».Чувствуя себя неловко в этой ситуации, Джон поспешил ответить: «Извини, друг, ты наверно, ошибся, здесь нет никого с таким именем». Хотя было очевидно, что ответ их не удовлетворил, они пробормотали «спасибо» и вроде бы собрались уходить. Джон закрыл дверь в вестибюль (наружная дверь оставалась открытой для других жильцов) и вернулся в спальню. Какое-то время всё было тихо, а затем раздался страшный грохот, от которого мы оба выпали из кровати и шлёпнулись на пол. В дверь молотили так, что я удивилась, как она выдерживает. Молотьба сопровождалась страшными угрозами. Мы с Джоном прижались друг к другу, как испуганные дети.
«Что, чёрт возьми, происходит?» – закричал Джон, побледнев лицом. Я вцепилась в одеяло и подтянула его к подбородку. «Что им надо, Джон? Они, наверно, не в своём уме. Что делать?» – кричала я, по-настоящему испугавшись. «Мы тут как в ловушке. Если бы можно было проникнуть в другую комнату, я хотя бы взял нож и защитил нас. Бог знает, чего им надо. Проклятые лунатики».
Страхи наши росли в той же мере, в какой усиливалась колотьба в дверь и лязг металлических предметов, всовываемых в замок. Этот шум то и дело перекрывался угрозами этих головорезов: «Мы знаем – она там, ты, грязный сводник! Дай только добраться до тебя, мы разорвём тебя на части! Отдай нам её, а не то…». Выносить все это больше не было сил. Я, наконец, вновь обрела голос и, собрав все силы и всё оставшееся мужество, отчаянно заорала на всю улицу: «Эй вы, там! В этой комнате, чёрт вас подери, нет других женщин, кроме меня, и зовут мэня не Кэрол, чёрт возьми, а Синтия, и, к вашему сведению, я на третьем месяце беременности!».
Произнеся эту пламенную речь, я, обессилев, упала на кровать, дрожа, как осиновый лист. Только тут до меня дошло, что стоит мертвая тишина. Невероятно! Я напрягла слух и уловила еле слышимое бормотание. Потом мы услышали звук удаляющихся шагов. Наконец с шумом захлопнулась парадная дверь. В ту ночь мы с Джоном долго не могли уснуть».