18 июня 1966 г.
Из дневника Альфа Бикнела: «Вернулся домой только к трём утра, так что это был один из тех спокойных дней после поздней ночи. Джин немного беспокоится по поводу предстоящих гастролей, но я полагаю, что этого и следовало ожидать».
Пит Шоттон (друг детства Джона Леннона): «В 1966 году даже вечеринки становились всё более редкими, ибо Джон всё больше и больше превращался в отшельника. Начальное трепетное волнение от славы осталось далеко позади, а сверкающая поп-сцена постепенно перестала его занимать. При этом Джон оставался страстным искателем новых направлений и новых воплощений. Саркастические строки о «человеке из ниоткуда, сидящем в своей земле ниоткуда» фактически были адресованы не кому иному, как ему самому.
По мере того, как Джон всё глубже прятался внутри своей раковины, казалось, что мои визиты становятся для него всё более желанными. Как только наступал воскресный вечер, он неизменно пытался уговорить меня не уезжать, и приходилось напоминать, что наш супермаркет едва ли останется процветающим деловым предприятием, если директор не откроет его утром в понедельник. Впрочем, иногда я всё же устраивал дела в Хэйлинге так, что мог проводить с Джоном и будние дни. Наверное, в 1966 году я виделся с ним чаще, чем кто-либо, за исключением членов семьи, хотя он с ними почти не контактировал, и, конечно, остальных Битлов.
В личной жизни в Кенвуде Джон всячески старался избегать даже видимости однообразия и рутины. Если он был вдохновлён, утомлён или голоден, то предпочитал, естественно, работать, спать или есть. А если рядом оказывался я, он зачастую стремился провести всю ночь за разговорами и играми – в подобных случаях он редко появлялся из спальни раньше двух часов дня. Как можно заключить из песен «Я так устал» (I’m So Tired) и «Я просто сплю» (I’m Only Sleeping), единственным занятием, которое Джон ненавидел больше, чем ложиться в постель, было вылезти из неё на следующий день. Поэтому он иногда вообще не ложился спать, а ночью долго не «отключался» после того, как прекращали работу обе британские телестанции. Но, по крайней мере, в одном Джон был предсказуем: всякий раз, когда он всё же решал идти спать, то неизменно тянулся за коробочкой, в которой хранился гашиш. «Ну, Пит, пора спать», – говорил он, скручивая себе свой дорогой «ночной колпак».
Точно так же Джон мог ночью потребовать еду, – словно это было самое обычное для этого время. Он по-прежнему считал процесс приёма пищи всего-навсего жизненно необходимым процессом, с которым нужно заканчивать самым быстрым и бесцеремонным способом. Его вкусовые предпочтения отдавались таким основным английским продуктам питания, как яйца, бифштекс, бекон, жареный картофель и хлеб с маслом, а также большому количеству продукта американских утренних сериалов: глазированным хлопьям. Не удивительно, что уже с конца 1965 года на прежде стройной фигуре Джона начало проглядывать заметное брюшко.
Однажды мне довелось принять важный телефонный звонок от телеведущего Дэвида Фроста в тот момент, когда Джон принимал душ. С этой новостью я ворвался к нему в ванную. Затрудняюсь сказать, кто из нас был больше испуган и удивлён: Джон, который при внезапном вторжении отпрыгнул за километр, или я, который давно уже не видел его голым.
– Это что ещё за хреновина у тебя там отвисает? – спросил я.
– Да, он становится жутким, это верно, – согласился Джон. – Надо с ним что-то делать, не то стану настоящим толстеньким баобабиком!
Второй причиной полноты Джона явилось то, что его единственным физическим упражнением был бег до спасительного лимузина во время гастролей «Битлз». В «Кенвуде» же, где он лишь изредка удосуживался прогуляться по саду, его энергозатраты обычно не превышали усилий на то, чтобы переключать каналы телевизора.
Если бы в то время его полностью предоставили себе, он, наверное, месяцами сидел бы на диване, смотрел телевизор, слушал пластинки и читал книги, журналы, и главное – газеты. Он выписывал все крупные британские газеты и по воскресеньям их хватало на то, чтобы занять его внимание на весь день. В отличие от большинства людей, Джон не ограничивался какими-то отдельными статьями или определенными наиболее интересными разделами. Он в буквальном смысле прочитывал все воскресные газеты от первой страницы до последней.
Другим его любимым занятием в «Кенвуде» были настольные игры. Многие ночи напролёт мы с Джоном провели за долгими играми в «Монополию» и игре по всеобщему захвату под названием «Риск». Они доставляли ему такое удовольствие, что он сделал в крупнейшем магазине игрушек заказ на все подобные игры, имеющиеся у них.
Также Джон увлекался игрушечными гоночными машинками «Схейлэкстрик» и купил целых 20 наборов. «Если собираешься чем-то заняться, – заметил он, – лучше к этому подготовиться основательно». Две большие комнаты в чердачном помещении были отремонтированы с таким расчётом, чтобы они смогли вместить самые фантастические из виденных мной наборы гоночных машин, дополненные мостами и холмами из различных подручных предметов, установленных под сотни звеньев игрушечной трассы. Для большего эффекта Джон даже установил там динамики, издававшие правдоподобные звуковые эффекты сумасшедшей автогонки. Однако уже через несколько недель он полностью потерял к ним интерес и больше даже не смотрел в их сторону.
В конце концов, эти экстравагантности вызвали большое недовольство битловских бухгалтеров, намекавших, что при такой скорости трат у Джона может ничего не остаться на тот день, когда пресловутый «мыльный пузырь», наконец, лопнет.
– А это мои деньги, – огрызнулся он, – и я буду покупать, тратить и делать с ними всё, что мне вздумается.
Но, по-моему, сами бухгалтера обходились с его деньгами с не меньшей бесцеремонностью. В конце 1964 года, вскоре после того, как он купил свой первый подержанный «Роллс», я съездил вместе с ним по делам в офис его бухгалтеров и с восхищением посмотрел на три превосходных новеньких «Роллс-Ройса», припаркованных рядом на улице.
– Охренительные тачки, правда, Джон?
– Ага, – сказал он. – Это наших бухгалтеров.
– Ты хочешь сказать, что эти три «Роллса» принадлежат тем самым счетоводам, которые говорят, что ты можешь купить себе только подержанный? Но ведь эти деньги зарабатываешь ты. По всей справедливости они должны иметь подержанные «Роллсы», а у тебя должно быть три новых. Разве это не они работают на тебя, а не ты на них!?
– Да, чёрт, это и правда немного странно, – согласился он. – Никогда раньше не смотрел на это с такой стороны.
Вскоре после этого один из доверенных финансовых консультантов «Битлз» уговорил их создать на Багамских островах убежище от налогов. На это мероприятие Брайен Эпстайн выделил более 750 000 фунтов. По словам Джона, с тех пор никто не видел ни тех денег, ни того консультанта. Уже тогда было совершенно ясно, что Брайен, несмотря на всю свою преданность «Битлз», был не слишком проницательным бизнесменом. А что касается Джона, то он вообще был самым бездарным из встречавшихся мне по части контроля за финансами.
Но, как бы то ни было, все эти дорогие игрушки и развлечения не могли избавить от скуки и неугомонности «Человека Из Ниоткуда». Для того, чтобы бороться со скукой, Джон даже попробовал подбить меня помочь ему совершить великое ограбление.
– Думаю, я вполне могу стащить Бриллиантовую Корону, – сказал он. – Ведь «Битлз» могут пройти куда угодно. А меня не заподозрит никто.
– Но главное тут не в том, чтобы войти туда, – возразил я, – а в том, чтобы выйти оттуда.
– Всё равно. Мне чертовски хочется это сделать, – упорствовал он. – Я просто балдею от мысли, что нам может сойти с рук кража чего-то грандиозного.
– Ну что же, давай, раз тебе так хочется, – рассмеялся я. – Буду потом навещать тебя в тюрьме.
В ретроспективе подобные эпизоды не кажутся удивительными. Всегда экстравагантный по стандартным меркам, Джон в возрасте 25 лет достиг всего того, за что большинство борется всю свою жизнь. И, как и другие молодые миллионеры британской поп-сцены, в том числе и Джордж Харрисон, которого из-за его всепоглощающего интереса к индийской музыке и религии тоже сочли немного «чокнутым», Джон ощущал потребность найти для себя новые цели, чтобы не свихнуться окончательно.
– Чем больше у меня есть, чем больше я вижу, и чем больше испытываю ощущений, – признался он как-то ночью, – тем меньше я понимаю, кто я есть и какого черта ради живу».