30 января 1961 г.
Бэрри Майлз: «Выступление группы «Битлз» в зале «Лэтхом» (Lathom Hall, Seaforth, Liverpool)».
beatlesbible.com: «В зале «Лэтхом» группа «Битлз» выступала 14 мая 1960 как «Серебряные Битлз»; 7, 20, 21, 28 и 30 января; 4, 6, 10, 11 и 25 февраля 1961. Здание было построено в 1884 году как кинотеатр и располагалось в ливерпульском районе Сифорт (Seaforth)».
(условная дата)
Полина Сатклифф: «Брат всегда волновался за меня, и ему не хотелось тащить меня с собой, усаживать рядом со сценой на заледеневшую батарею – я совсем невысокого роста, так что это хоть как-то позволяло ему приглядывать за мною. Порой он поворачивался к залу спиной, скорее, чтобы скрыть свою не слишком умелую игру на гитаре, чем показать свою крутизну. Однажды я покинула свой насест, когда один из громил «тедди» пригласил меня на танец. Он был мил и совершенно безобиден, никаких там цепей и кастетов. Когда Стюарт обернулся и не нашел меня на обычном месте, он запаниковал, но следующее, что он увидел — как «тедди» провожает меня к моему месту, мило благодарит и усаживает обратно на батарею. Я помахала Стюарту, и он немного расслабился. Для меня те времена казались вполне невинными. После выступлений Стюарт отводил меня домой, а потом шел прогуляться с Джоном и остальными. Я была слишком юна, и, помимо всего прочего, была его младшей сестрой, так что не могла быть свидетелем их прогулок. Но я могла присутствовать на концерте и потом рассказывать матери все их секреты – о том, например, что они были не только популярны, но могли сыграть и спеть песню от начала и до конца; для всей семьи это казалось большим достижением. И, похоже, это несколько утешило маму Милли. Она с опасением относилась к дружбе Стюарта и Джона, хотя находила последнего милым и довольно обаятельным. И все же ее всепоглощающим чувством был страх. Интуитивно она чувствовала, что что-то здесь не так, само чувство было необъяснимым как для нее, так и для всех нас. Моя мать была достаточно умна и опытна, чтобы заметить перемены, но это было своего рода предвидение, от которого бежали мурашки. Откуда оно пришло? Почему она боялась того, что Стюарт станет рокером?».
Синтия: «Я была с Джоном почти на всех их «гигах» и «чесах». Иногда он тоже шёл туда со страхом, потому что сарафанное радио донесло до него, что местные «тэды» собираются устроить ему «облом». Их «Джуди» (подружки) стали обращать на Битлов слишком много внимания, и «тэдам» это было не по нутру. Особенно опасными точками были Батл, Лизерлендская ратуша и Гарстон. Местные «крутые ребята» ждали удобного момента, чтобы «всадить носок» в Леннона, Маккартни, Харрисона и Сатклиффа. В таких случаях «гиг» не доставлял ребятам никакой радости. Их не покидало напряжение, граничившее с паникой.
Хуже всего приходилось мне, как единственной тогда женщине в битловском окружении. Фанатичные поклонницы Джона Леннона принимали меня очень не ласково. Я разрушала их мечты и фантазии. В те дни самым опасным для меня местом был дамский туалет. Входя туда, я всякий раз на полном серьёзе думала, что мне не выйти оттуда целой и невредимой, или, ещё хуже, что живой мне вообще не выбраться. Поэтому я старалась держаться как можно более неприметно и держать рот на замке. Я дружелюбно улыбалась, а если надо было обязательно что-то говорить, пускала в ход по возможности идеальный ливерпульский акцент – чтобы они, не дай бог, не подумали, что я изображаю жз себя важную леди. Я очень боялась какой-нибудь провокации. Мне, конечно, было далеко до этиx девиц. Они могли убить меня одним взглядом. Охваченная будоражащим возбуждением «живых» выступлений, я стала постепенно погружаться в совершенно необычный новый стиль жизни».
Алан Уильямс: «Это была эра Билла Хейли и «Комет», «Рока круглые сутки» и «Джунглей школьных досок». Рок-н-ролл стал синонимом насилия, в полном соответствии с утверждениями «учёных мужей». Я уверен, что рок-н-ролл и в самом деле порождал скандалы и бунты. Музыка собирала воедино склонных к насилию молодых людей и провоцировала беспорядки на сексуальной почве. Атмосфера в этих крохотных, находившихся в муниципальной собственности танцзалах, разбросанных по всему Мерсисайду, в особенности, там, где играли ансамбли, дышала вульгарным сексом и дикими всплесками эмоций. Музыка служила катализатором. Бац! По малейшему поводу вспыхивали драки, лилась кровь, начинались избиения ногами, выбивание глаз и поножовщина. Объектами подобных атак часто становились сами музыканты.
Местные подростки, глядя, как их подружки весь вечер вешались на шею музыкантам, спешно вооружались и залегали в засаде. Самым опасным для ребят был момент, когда они уходили со сцены и направлялись к своим автомобилям. Многим из них приходилось осваивать приёмы арьергардного боя, пробивая себе дорогу к фургону, чтобы затем, на визжащих шинах, мгновенно сорваться с места.
Девчонкам музыканты представлялись парнями из другого мира, более обаятельными, возбуждающими, экзотичными и сексуально гораздо более привлекательными. Очень часто девчонки самого раннего подросткового возраста запрыгивали в фургоны, чтобы предаться сексуальным утехам с музыкантами перед тем, как последние возвращались в город. Они жаждали секса немедленно, и неважно, с одним ли из членов группы или со всем ансамблем сразу. В фургонах просто расцветала «групповуха».
Времена были действительно жестокие. Взять, хотя бы, Гарстонские Бани, известные всей округе как «Кровавые Бани». Гарстон – жестокий район, и от того, что там творилось на танцах, волосы порой вставали дыбом. Полиция и близко не подходила к этому месту. Они держались мнения, что все эти беспорядки носят эндемичный характер. Едва удерживаясь от того, чтобы не разнести этот танцзал к чёртовой матери, они были убеждены, что лучшей политикой служило полное невмешательство. Следовало предоставить этих «ублюдков» самим себе, и тогда они, может быть, поубивают друг друга.
В Гарстонские Бани на работу принимались целые взводы вышибал, которые пытались создать хотя бы видимость порядка. Они носили толстые чёрные кожаные перчатки и тяжёлые деревянные дубинки. Подростки, приходящие в «Кровавые Бани», никогда не были для них «уважаемыми клиентами». Они были врагами. Танцы в Гарстонских Банях представляли собой некий «кровавый спорт». Любой посторонний посетитель, зашедший «на огонёк», чтобы слегка развлечься, очень скоро ощущал себя «звездой» вечера, лёжа на носилках в карете скорой помощи и пытаясь сообразить, что же именно его ударило. Чем безжалостнее была драка, тем больше это нравилось местной шпане. Шайки были прекрасно организованы. Там были свои «генералы», «лейтенанты» и простые «солдаты». На танцы они приходили тактически подготовленными, экипированные словно «коммандос» или «зелёные береты» для рейда по вражеским тылам. Сначала была драка, потом танцы. Если вышибалы не пускали внутрь какую-либо шайку, стремясь предотвратить возможные беспорядки, где-нибудь на пустыре или в одном из заброшенных зданий немедленно собирался «военный совет» с членами дружественной группировки, где в подробностях отрабатывались детали предстоящей «операции».
Я был свидетелем одной из таких «военных операций». Для членов банды под названием «Тигры» вход в зал был временно закрыт после того, как один из их «солдат» запустил урной в окно в порыве подросткового энтузиазма. Другая банда, которую называли «Танками» из-за того, что они сражались сплочённой фалангой, взяла на себя задачу помочь отвергнутым «Тиграм» проникнуть в зал. Самих «Тигров» совершенно не интересовали ни сами танцы, ни даже возможность потрепаться с девчонками. Они просто хотели войти. Потому что их не пускали. Первыми явились «Танки», купили билеты, вошли внутрь и даже сделали несколько па со своими подружками. Вышибалы слегка расслабились, не забывая, однако, о предстоящем сражении с «Тиграми», которые обязательно должны были попытаться проникнуть в зал.
«Тигры» нагрянули в полном вооружении: велосипедные цепи, дубинки, ножи, опасные бритвы, ботинки с металлическими носками. Они даже не попытались «проникнуть». Они просто ринулись в атаку, вопя, как краснокожие индейцы. Первую волну нападавших вышибалы отразили. Их ряды слегка дрогнули, но держались они храбро. В этот момент с тыла на них двинулись «Танки». Девчонки с визгом разбегались с их пути. «Танки» обрушились на вышибал. Последние, видя, что их предали, что враг не только перед ними, но и сзади, героически развернулись лицом к новой угрозе. Это была тотальная, кровавая война.
Я смотрел на всё это из дверей гардеробной, как можно ниже пригнув свою ливерпульско-валлийскую башку, чтобы стать ещё незаметнее. Учтите, этим ребятишкам было не больше 14-16 лет, но они были твёрже самого твёрдого корабельного дерева. Вышибалы, атакованные со всех сторон, бросились на них со своими дубинками. Подростки достали своё оружие, и полилась кровь. У меня до сих пор звучит в ушах хруст кожи о кость от удара ботинком. Тошнотворное шлёпанье дубинок, проламывающих черепа. Перед глазами до сих пор стоят яркие брызги разлетающихся кровавых сгустков. Я заметил одного паренька, от горшка два вершка, идущего на вышибалу с ножом в руке. Вышибала взмахнул дубинкой, и паренёк рухнул на пол – его лицо превратилось в кровавое месиво. Переносица была раздроблена. Он лежал и визжал, дёргаясь во все стороны. Вперёд вылетели два парня, подхватили сражённого товарища и поволокли его из водоворота схватки в безопасное место.
В этот вечер «Тигры» и «Танки» потерпели поражение. Вышибалы обратили их в бегство, хотя и их ряды несколько поредели. «Чёрт побери!» – выругался один из вышибал. – «Это же не дети, это какие-то твари, мать их…! Что же, чёрт возьми, из них получится, когда они вырастут?!». В самом деле. Если они, конечно, будут достаточно удачливыми, чтобы дожить хотя бы до совершеннолетия.
Я вышел из танцзала и пошёл по тротуару. Впереди под фонарём стояла небольшая группа подростков. Похоже, они были из тех, кто принимал участие в сегодняшнем побоище. Я перешёл на другую сторону дороги и направился к своему запаркованному автомобилю. Только я вставил ключ в дверку, как услышал голос одного из ребят. Беда. Надо быстрее убираться отсюда. Запрыгнуть в кабину и делать ноги. По какой-то непонятной причине я решил не удирать. Я обернулся. Один из парней смотрел на меня с другой стороны улицы. «Мистер, вы не могли бы подойти и посмотреть?». «На что?» – вырвалось у меня. Я не желал ни во что не ввязываться. Естественная реакция любого городского жителя. Ничего не вижу, ничего не слышу.
Я перешёл мостовую. Под фонарём на асфальте лежал совсем юный паренёк лет четырнадцати. У него были длинные светлые волосы и ангельские черты лица. Свет падал на его нежную тонкую кожу. «Что с ним?». «Мы не знаем», – сказал парень, который заговорил со мной. – «А вы как думаете, мистер?». «Он очень плох. К тому же, без сознания. Вам лучше отвезти его в больницу». «Нет», – покачал головой вожак. – «Фараоны только этого и ждут, чтобы узнать наши имена».
Я опустился на колени и осторожно повернул голову паренька. На затылке пальцы наткнулись на что-то тёплое и липкое. Осмотрев его, я обнаружил глубокую рану у основания черепа. «Давайте отнесём его в мою машину. Я отвезу его в больницу. Он серьёзно ранен». «Я уже сказал вам, мистер, мы и близко не подходим к больницам», – нахмурился вожак. «Тогда я ничем не могу помочь». Дело оборачивалось скверно. «Я не имею медицинской подготовки. Мальчику нужен врач. Он может умереть. Вы не знаете, что именно у него повреждено. Может быть, сотрясение мозга. Никогда нельзя сказать точно при такой травме». «Хорошо, мистер, если вы ничем не можете помочь, идите своей дорогой. Спасибо. О’кей?».
Я не хотел оставлять паренька, но что я мог сделать? Вожак стаи предложил мне удалиться. Если я буду настаивать, то вполне возможно, утром на этом месте найдут моё тело, а не этого парнишки. «Ладно. Желаю удачи», – сказал я. Я вернулся к машине и завёл мотор. Они внимательно наблюдали за мной.
Я отъехал и сделал круг по кварталу, чтобы посмотреть, что они будут делать со своим раненным приятелем. Они потащили тело туда, где был вход в одно из заброшенных зданий. Они несли его по улице, словно похоронная процессия.
На следующий день я просмотрел все местные газеты в надежде найти хоть какую-то информацию о вчерашней драке или, хотя бы, сообщение о чьей-либо смерти в больнице. О смерти подростка лет четырнадцати. Ничего. Ни единого слова. Всё-таки, они были странные и ненормальные, эти ребята. В них даже было что-то от классических героев древности. Шпана, не более того. Но у них свой кодекс чести. Правда, очень жестокий кодекс».