15 октября 1960 г.
Алан Уильямс: «В период их урочной работы в «Кайзеркеллере», «Битлз» записали свою самую первую пластинку (прим. – некоторое преувеличение Алана Уильямса. 12 июля 1958 г. в домашней студии Филипса группа «Кворримен» записала две песни: «Несмотря на все опасности» (In Spite of All the Danger), и «Будет день» (That’ll Be The Day). Если только Уильямс не имел в виду, что тогда группа еще не называлась «Битлз»)».
Пол: «Это было одно из наших первых посещений студии».
Алан Уильямс: «Я был их режиссером, продюсером и агентом, всё в одной маленькой упаковке».
Филипп Норман: «Когда в следующий раз Алан Уильямс приехал в Гамбург, Джон и Пол встретили его просьбой помочь им найти студию, где они могли бы записаться».
Алан Уильямс: ««Скажи, Эл, как ты смотришь на то, чтобы записать пластинку?». «Пластинку? Какую пластинку?». «Ну, такую, с дырочкой в середине!». «Я понял, понял, а что записывать?». «Нас с Уолли, певцом у Рори». «Почему Уолли?». «Он чертовски хорош»».
Пол: «Мы проникали в демонстрационные студии при первой возможности. Одна была в Гамбурге, и мы отправились туда с «Ураганами» — или чтобы подыграть Лу, исполняющему у них баллады, или чтобы записать песню «Лихорадка», самый известный шлягер «Ураганов» во всех клубах».
Алан Уильямс: ««Кто будет за это платить?» – спросил я. «Ты». «О!»».
Пол: «Помнится, Рори, который был в какой-то мере антрепренером, собрал на запись деньги».
Алан Уильямс: «Вот так мы «решили» записать самую первую пластинку «Битлз». История, мы на твоих страницах!
Филипп Норман: «Они хотели записать несколько песен с членом группы Рори Сторма, парнем по имени Уолли, обладавшим чудесным вокальным диапазоном – от баса до фальцета».
Бэрри Майлз: «Сценическое имя Уолтера Эймонда (Walter Eymond) – вокалиста и бас-гитариста, – было Лу Уолтерс, но все его знали как Уолли».
Алан Уильямс: «У Рори Сторма, ведущего вокалиста «Ураганов», был в группе ещё один паренёк, обладавший очень приятным голосом. Звали его Уолли. У него был фантастический вокальный диапазон, и «Битлз» были им очарованы. Сам будучи когда-то опытным певцом, я считал, что у Уолли в этом плане достаточно большой потенциал. Возможно, с поддержкой «Битлз», мы могли бы выдать что-то новенькое».
Алан Клейсон: «Амбициозный Сторм, который сам не принимал в этом активного участия, заявил, что запись была чисто экспериментальной — чтобы поразвлечь ребят и потешить самолюбие очкастого Уолли».
Бэрри Майлз: «В записи ему помогали Ринго (группа «Ураганы»), Джон, Пол и Джордж».
Джордж: «Мы записались с Лу Уолтерсом. Он был бас-гитаристом Рори Сторма. Этот парень считал, что он умеет петь».
Бэрри Майлз: «Стюарт был там в качестве наблюдателя, так как не играл достаточно хорошо, чтобы участвовать в записи».
Джонни «Гитара» Берни: «Алан не считал, что наша группа будет достаточно хороша для записи, и дал нам в помощь «Битлз»».
Алан Уильямс: «Они [«Битлз»] сочли необходимым известить Пита Беста о том, что на этой записи барабанщиком у них будет Ринго Старр. Они убедили его, что для этого подойдёт только Ринго, потому что он знает весь репертуар Уолли. Питу это не понравилось, но, как говорится, ему пришлось с этим согласиться».
Филипп Норман: «Студия, которую подыскал Алан Уильямс, была ателье звукозаписи, находившимся за Центральным вокзалом».
Пол: «Мы отправились тогда все вместе».
Алан Уильямс: «Мы погрузили всю аппаратуру, барабаны, гитары, микрофоны, пиво и несколько бутербродов в мой автомобиль, за рулём которого я был во время моего очередного приезда в Гамбург. Мы приехали в студию звукозаписи под названием «Акустик», о которой я где-то слышал, и где люди могли записать на пластинку поздравления для рассылки родственникам и друзьям. Ну, знаете, что-то вроде: «Привет, мам, это я. У нас всё хорошо, и мы надеемся увидеть тебя на Рождество. Как ты? Малыш шлёт тебе свою любовь. Скажи что-нибудь маме… гули-гули-гули … ну, вот, пока всё. Мам, передай привет Джо, Джону, Саре, Сэмми, Альфу, Дотти, Лулу…» и так далее».
Ганс Улаф Готтфридссон: «Студия «Акустик», которой управлял некий господин Бреул (Breul), была частной студией, расположенной в офисе на пятом этаже большого семиэтажного здания «Клокмэнн», в доме 57 на улице Кирченалле (Kirchenalle 57), рядом с центральным железнодорожным вокзалом Гамбурга».
Akustik Studio, Kirchenallee 57, Hamburg.
Алан Уильямс: «Студия располагалась прямо позади Центрального вокзала Гамбурга. Рейтинг у неё, естественно, был очень маленьким. Кто знает, может быть, сегодня у них большой бизнес. Имя «Битлз» ничего не значило для её сотрудников. Для них они были просто ещё одним самодеятельным коллективом, который хотел записать пластинку. Возможно, с целью поисков работы или для отправки записи своим английским друзьям.
«Вы тоже хотите отправить послание?». «Не-а, мы не хотим отправлять послание». «Если я захочу отправить послание, я напишу письмо». «Послушай, Эл, скажи им, что мы музыканты». «Не очень большое помещение для студии звукозаписи, а?». «Ты-то откуда знаешь? Ты же никогда не был в студии!». «Эй – а что это за забавная аппаратура вон там, в углу?». «Это их кофеварка, тупица!». «Ха-ха». «О’кей, мальчики, давайте начинать».
Уолли был маленьким худым пареньком с мышиного цвета волосами и говорил он очень тихо. Но голосовой диапазон его был феноменальным. От фальцета до глубокого баса. Именно это и привлекало в нём «Битлз». И, кроме того, это была их первая сессия звукозаписи. В помещении не было отдельной зоны под ударную установку, что было нормой для любой студии. Мальчики, с Уолли в центре, столпились вокруг микрофонов и запись началась».
Джонни «Гитара» Берни: «Алан Уильямс захотел, чтобы наша группа записала три песни в исполнении нашего блестящего вокалиста Лу Уолтерса: «Лихорадку» (Fever), «Лето» (Summertime) и «Песнь сентября» (September Song)».
Алан Уильямс: «Любимыми песнями Уолли были «Лихорадка» и «Лето». Уолли так нервничал, что забыл слова к песне «Лето». «Давай Уолли, какого х**!». «Ты же её пел, наверное, миллион раз». «Теперь ты е*ёшь нам мозги!». «Дайте мне минуту, ребята… Я нервничаю». «Черт тебя возьми, Уолли…». «Эй, кто-нибудь, дайте ему таблетку!». Я: «Спокойно, ребята, спокойно, он сейчас будет в полном порядке. Дайте ему минуту. Давай, Уолли, вспоминай, ты же знаешь слова!».
Ринго сидел за барабанами, вертя в руках палочки. Так много колец на пальцах, что он вряд ли смог бы поковырять у себя в носу. Его первая запись с «Битлз». Впервые вся четвёрка «Битлз», которой суждено было потрясти мир, собралась в одной студии звукозаписи – студии такой же большой, как кухня моей тётушки Фанни дома в Дингле. Но это была «студия звукозаписи»!
Мне оставалось лишь смотреть на часы и тревожиться о том, чтобы ребята вовремя попали на сцену «Кайзеркеллера». Мне не хотелось попадать в неприятную ситуацию с Бруно Кошмидером. У меня складывалось впечатление, что неприятности с ним были всегда. Этот конфликт поколений, казалось, напрочь сносил его мерзкую старую башку. Уолли, наконец-то, собрал слова в кучу, и «Битлз» включились в процесс.
Затем они с небольшими заминками сыграли «Лихорадку». Звукоинженеры проиграли нам запись. Всё было великолепно. Всё, кроме звучания Ринго на ударных. Из-за того, что у него не было отдельных микрофонов, его барабаны гремели, как два кокосовых ореха, стукающихся друг об друга. Или что-то вроде того приспособления, которое используют в радиопьесах для передачи звука скачущих лошадей. Мы от души над этим повеселились, но сам Ринго, естественно, был не слишком этим доволен. «Черт побери, Эл», – произнёс он, – «это в самом деле я?». «Битлз» принялись подтрунивать над ним. «Да, это ты, Ринго». «Цок-цок-цок, старушка Джиль, проскачи хоть пару миль!». «Нет, это одинокий ковбой!». «Звучит, как последняя атака Кастера…». «Ну, и х** с ним!». Голос Уолли и вправду звучал классно. У него всё отлично получилось. А у нас появилась пластинка».
Ринго: «Мы записали «Лихорадку» и еще один трек».
Бэрри Майлз: «Таким образом, это был первый случай, когда Джон, Пол, Джордж и Ринго играли все вместе».
Алан Уильямс: «На самом деле, к тому времени «Битлз» – за исключением барабанщика Пита Беста – уже хорошо знали Ринго Старра. Они пили и расслаблялись в одной компании, и «Битлз» часто говорили о Ринго. «Он чертовски крут!». «Мы могли бы поработать с ним в Ливерпуле, когда вернёмся». «У него есть стиль». «У него есть драйв, Алан». Неприветливому и угрюмому Питу Бесту эти разговоры не нравились. И, конечно же, вскоре придет день, когда место Пита займет Ринго. Если я правильно помню, всего инженеры студии «Акустик» сделали четыре демонстрационных диска».
Джонни «Гитара» Берни: «Я сидел там, и смотрел, как изготавивались шесть или семь экземпляров «Лета»».
Алан Уильямс: «Инженер извинился за то, что ему пришлось сделать её на скорости 78 оборотов. Он использовал диски, на оборотной стороне которых разместилась торговая реклама какого-то парня, продающего кожаные вещи, типа дамских сумочек и туфель. Как вам сторона «В» первой «битловской» пластинки? Я заплатил за запись, «цок-цок-барабаны и прочее», десять фунтов».
Джордж: «Он [Лу Уолтерс] заплатил сам за пластинку, как мы сделали это в Ливерпуле с пластинкой «Будет такой день» (That’ll Be The Day)».
Джонни «Гитара» Берни: «Потом Алан спросил: «Кто хочет купить пластинку?».
Алан Уильямс: «Битлз» были поражены собственным звучанием, которое они воспроизвели на записи. Теперь они хотели сделать свою собственную пластинку. Только «Битлз». Без Уолли. Я посмотрел на часы. «В другой раз, ребята. Через пару минут вы уже должны быть на сцене». «Забудь про Кошмидера!». «Давайте сделаем нашу запись». «Мы сами за это заплатим». «Какие-то жалкие десять фунтов!». Я: «Деньги значения не имеют. Время поджимает. Вы знаете, каков Бруно».
Последовало несколько ужасных фраз по поводу бедного, старого Бруно Кошмидера. Его германские уши должны были бы свернуться в трубочку. «Мы должны вернуться на Репербан, парни. Ну же, отдавайте нам наши пластинки, мы уезжаем». «Черт тебя побери, Алан!». «Да, давай, Эл! Будь человеком!». «Посмотрите на долбанные часы. Поехали, мальчики». «Ты будешь жалеть об этом, Эл!». «Нет, не буду. А вот вы будете жалеть, если Бруно Кошмидер натравит на вас своих псов».
В общем, мы так и не записали ещё одну пластинку с «Битлз» и без Уолли в студии «Акустик» за гамбургским Центральным вокзалом. Я остался глух к мольбам «Битлз» и погнал их вместе с инструментами к машине. Мы загрузились и помчались назад, на Гроссе-Фрайхайт, как раз, чтобы мальчики успели выйти на сцену и не испортили настроение Бруно Кошмидеру. Каким же я должен выглядеть идиотом, что не прислушался к их просьбам! Сегодня они могли бы обладать огромной коллекционной ценностью, если бы вы смогли раздобыть хотя бы один. У меня один был. У Ринго тоже».
Ринго: «В Гамбурге я записал с Рори пластинку. Где-то существует потрясающая ацетатная пластинка, экземпляр которой я бы хотел иметь».
Алан Уильямс: «К Рори и Уолли тоже попало по одному. Свой я потерял, и знаю, что Ринго тоже утратил свой экземпляр. Свою пластинку я, как обычно, посеял где-то на вечеринке, после того, как хорошенько набрался.
Это случилось в Лондоне, несколько лет спустя. Я собирался передать свой диск Ринго. Он хотел сделать с него копию. По пути к Ринго я оказался в компании с какими-то знакомыми по шоу-бизнесу, которые сказали, что направляются на вечеринку, где будут певцы Джек Джонс и Тони Беннетт. Всегда готовый разделить с друзьями выпивку и веселье, я присоединился к ним на этой шикарной сходке и продолжал веселиться, пока не набрался в дугу. Я все время твердил себе: «Легче, не нажрись, не потеряй пластинку. Она нужна Ринго». М-да, Ринго её, конечно, не дождался. Спиртное лилось рекой. Я принимал свою дозу, и тревоги не ощущал. Одной рукой я прижимал пластинку к груди, а другой заливал алкоголь себе в рот. Должно быть, в какой-то момент, я стал делать это как-то по-другому. И всё. И всё! И всё…».
Бэрри Майлз: «Выступление групп «Битлз» и «Рори Сторм и Ураганы» в клубе «Кайзеркеллер»».
Полиция на Гроссе-Фрайхайт следит за выполнением комендантского часа для подростков, фото 1964 года.
Алан Уильямс: «Представители гангстерского сословия, присутствующие в любом местном заведении, нанимали стрелков, чтобы поддерживать закон и порядок своими методами. Полиция философски полагала, что если убийство касается ограниченного бандитского круга лиц, а «гражданских» это никак не задевает, то нет смысла уделять много времени каким-то следственным действиям. Расследования по поводу групповых убийств были редкими и краткими. Все швейцары и вышибалы носили оружие в плечевых кобурах. Я обнаружил это однажды вечером, когда я разговаривал с владельцем одного из клубов, с которым мы подружились. «Как, чёрт возьми, этот малыш-вышибала возле входа умудряется поддерживать порядок? Он же ростом от горшка два вершка». «Не переживай по поводу его роста», – улыбнулся мой приятель. – «У него тут кое-что есть». Он похлопал себя по плечу.
Он обратился к крохотному вышибале. «Покажи ему», – сказал он, указывая на плечо вышибалы. «Всё в порядке», – кивнул он, когда маленький вышибала подозрительно окинул меня взглядом. Паренёк засунул руку под пальто и вытащил самый большой пистолет, который я когда-либо видел. В его крохотном кулачке он выглядел настоящей пушкой. Пальцы с трудом охватывали рукоятку. Это был автоматический пистолет 45-го калибра, стоящий на вооружении американской армии. Подобное оружие было специально разработано для того, чтобы снести вашу голову с плеч с близкого расстояния. Или проделать дыру в вашем теле размером с обеденную тарелку. Неплохо иметь у себя в кармане такое милое средство убеждения.
«Видишь ли», – сказал мой приятель, когда парнишка засовывал этот образчик артиллерии назад в кобуру, – «когда у него такая штука, он круче любого другого вышибалы по соседству». «А полиция?» – спросил я его. – «Разве их не беспокоит присутствие всяких странных личностей, постоянно таскающих с собой оружие? Там, откуда я приехал, это в высшей степени незаконно». «Полиция в это не вмешивается. Это наша епархия. Мы сами справляемся. А эти ребята просто помогают нам, если чьё-то поведение выходит за установленные рамки. В такие районы, как наш, делаются крупные финансовые вливания. Куча денег вкладывается. Большие люди, которые обеспечивают нам крышу, не любят, когда их «бабки» подвергаются риску. Они знают нужных людей. Нужные люди знают полицию. Всё разумно. Всё схвачено».
Джордж: «Недостаток ночных клубов Гамбурга в том, что почти все официанты и бармены были гангстерами, крутыми ребятами, задирами, поэтому там постоянно вспыхивали драки.
Самая популярная песня, под которую обычно начинались драки не только в Гамбурге, но и в Ливерпуле, называлась «Хали-гали». Каждый раз, когда мы играли ее, начиналась драка. В Ливерпуле дерущиеся дубасили друг друга огнетушителями. В субботу вечером все сбегались из разных пабов, и «Хали-гали» была гарантирована.
Помню, в Гамбурге часто применяли оружие со слезоточивым газом. Однажды ночью мы унюхали запах сигарет «Плэйерс» и «Кэпстен» и догадались: «Ага, должно быть, где-то здесь англичане!». В клуб действительно забрели солдаты. Помню, как я советовал одному не приставать к барменше: она была подружкой менеджера клуба, крутого парня. Но солдат напился, начал к ней приставать, и уже в следующую минуту грянула «Хали-гали» и началась драка. Из-за слезоточивого газа нам пришлось прекратить выступление».
Пол: «Повсюду околачивались матросы».
Джон: «Когда мы чуяли присутствие в клубе каких-нибудь представителей «британского дипломатического корпуса», мы уже наверняка знали, что, прежде чем кончится вечер, завяжется драка. Глотнув спиртного, они обязательно начинали вопить: «Вперед, Британия!» или «Вперед, Помпеи!». Словом, банды британских ублюдков обязательно доводили дело до драки. Вечер кончался тем, что, подравшись с официантами из-за счета или просто так, они валялись кругом полумертвые. Причем официанты пускали в ход и финки, и дубинки. Обычный финал в таких случаях. В жизни не встречал больше таких бандюг».
(Кадры художественного фильма).
Синтия: «Джон писал, что в зале нередко можно увидеть, как кто-нибудь достает из кармана складной нож с откидным лезвием, а официанты, в целях поддержания порядка, носят на поясе налитую свинцом полицейскую дубинку. Для Ливерпуля это было неслыханно, и хорошо, что родители ребят ничего не подозревали. Что касается меня, то я, конечно, ни словом не обмолвилась об этом ни маме, ни кому-либо еще».
Джордж: «У них были дубинки со свинцом внутри и кастеты. За углом находился магазин, где можно было купить все это. Они затевали драки, и лупили друг друга до полусмерти, а потом виновника вышвыривали через заднюю дверь. Час спустя он возвращался с подкреплением, и тогда кровь лилась рекой. Это случалось постоянно, особенно когда в городе появлялись войска. В город прибывали матросы и солдаты, напивались, и это неизбежно заканчивалось кровью и слезами. В том числе и слезами музыкантов – слезоточивый газ пускали нам в лицо».
Пол: «Официанты отличались жестокостью – иначе было нельзя, драки вспыхивали постоянно, время было сумасшедшее. Но нам это нравилось».
Стюарт Сатклифф: «В одном я с тех пор абсолютно уверен: я ненавижу жестокость. В тех краях ее слишком много…».
Тони Шеридан: «В этих клубах атмосфера всегда была накалена до предела, жуткие драки с поножовщиной были обычным делом. Правда, было и неписаное правило – музыканты играли, что бы ни происходило, и их, как правило, не трогали».
Алан Уильямс: «Несмотря на эти, казалось бы, жёсткие обстоятельства (или, скорее, благодаря им!), район Сан-Паули-Репербан-Гроссе-Фрайхайт был относительно безопасным местом. Если вы не совали нос, куда не надо, а просто заходили сюда поразвлечься, с вами было всё хорошо. Посетитель, заглянувший в этот квартал вкусить местных деликатесов, имел примерно такой же шанс быть ограбленным или избитым, как если бы он находился в Лондоне во время написания этой книги. Задумайтесь над этим. Учитывая то, как сегодня обстоят дела в Лондоне, у него было бы гораздо больше шансов остаться целым и невредимым в Гамбурге.
Таково было время и место, когда здесь появились ребята из Ливерпуля. Они потребляли слишком много «колёс», пили слишком много алкоголя и работали до рассвета, оттачивая свой музыкальный стиль, вскоре ставший известным всему миру».
Клубная жизнь Гамбурга (кадры кинохроники, 1960-е г.).