16 августа 1960 г.
Бруно Цериотти (Bruno Ceriotti, историк): «Группа «Рори Сторм и Ураганы» (Rory Storm And The Hurricanes) выступает в Пулели, в танцевальном зале «Рок-н-Калипсо» дома отдыха «Батлин» (Rock ‘n’ Calypso Ballroom, Butlin’s Holiday Camp, Pwllheli, North Galles).
Состав группы: Эл Колдуэлл (он же Рори Сторм), Джонни Берн (он же Джонни «Гитара»), Ти Брайен, Уолтер «Уолли» Эймонд (он же Лу Уолтерс), Ричард Старки (он же Ринго Старр)».
Бэрри Майлз: «В этот день группа «Битлз» в сопровождении Алана Уильямса, его жены, ее брата и Лорда Вудбайна покинули Ливерпуль и выехали в Гамбург на старом автофургоне Уильямса».
Алан Уильямс: «У «Битлз» не хватало средств, чтобы поехать в Гамбург поездом, так что я снял потрёпанный зелёно-кремовый фургон, в который, как я надеялся, мы все сможем поместиться. В списке числились: Берилл, моя жена – очаровательная темноволосая ливерпульская девушка китайского происхождения; Барри, её брат; Лорд Вудбайн, как обычно, отправляющийся поразвлечься; Джон, Джордж, Пол, Стюарт, плюс неприветливый и угрюмый Пит Бест. Приличная нагрузка для старенького фургона».
Джордж: «Кажется, мы встретились возле клуба Аллана Уильямса «Джаккаранда», где стоял фургон. Нас было пятеро, не считая самого Аллана, его жены Берил и Лорда Вудбайна».
Алан Уильямс: «Было около 10 часов утра, когда, наконец-то, появились «Битлз», волоча за собой свой нищенский багаж. Потрёпанные и подранные чемоданчики и сумки. Пёстрая компания, сэр. Чертовски пёстрая. Одежды у них было немного – возможно, пара перемен нижнего белья, несколько рубашек и свитеров. Для Гамбурга они прикупили себе по новому чёрному свитеру от «Маркса-и-Спенсера» плюс запасные тенниски для работы на сцене (обычно они носили свои тенниски или кеды до тех пор, пока они не разваливались у них прямо на ногах). Класс, настоящий класс!».
Хантер Дэвис: «Музыканты были в черных свитерах, джинсах и теннисных туфлях, а в багаже находились новые сценические костюмы».
Алан Уильямс: «Пол одел короткую куртку с меховым воротником мехом наружу. Стюарт был в толстом свитере и как всегда носил тёмные очки в стиле Джеймса Дина. Мы все были в неописуемом прикиде, готовые к этой некомфортной поездке. По счастью на крыше фургона был багажник, иначе, наша поездка в Гамбург превратилась бы в настоящий ад. Мы закрепили сверху целую кучу оборудования и решили, что трое сядут впереди и семеро сзади, на боковых скамейках».
Филипп Норман: «Их багаж имел довольно семейный вид, и был приторочен к крыше автомобиля. Пол также взял с собой новую, очень дешевую, но солидную на вид гитару и маленький усилитель «Элпико», кстати, принадлежавший Художественному колледжу. А Джордж Харрисон вез с собой противень домашних лепешек, испеченных матерью».
Алан Уильямс: «Оставшееся пространство будет использовано для багажа личного. Я взял с собой на борт небольшой спиртовой примус, чтобы мы могли выпить чаю во время остановок. Я полагал, что таким путём мы сможем хотя бы немного сэкономить. Мы планировали покупать в пути только хлеб и сыр и, возможно, иногда стаканчик-другой пива в баре или кафе. Мы должны были быть экономными. Недостаток денег был эндемичен для нашего образа жизни в те дни. Всё делалось с пустыми карманами. Абсолютно всё.
«Битлз» были в такой заднице, что попросили меня об авансе. Пол сказал: «Послушай, Эл, нам нужны деньги, чтобы купить всякие мелочи, бельё, зубные щётки и прочее. Как насчёт того, чтобы ссудить нам несколько фунтов, пока мы не доберёмся до цели? Мы их тебе вернём. Ты же нас знаешь». Да, я знал их. Они все были хорошими ребятами. Они бы обязательно отдали бы мне долг – если бы вспомнили о нём! Итак, я выдал им на всех 15 фунтов. У меня всё ещё хранится расписка. Она написана на бланке «Джаккаранда Энтерпрайсез» (так называлось моя антрепренерская компания). На нём значилось: «А.Р. Уильямс – «Р» значит Ричард – если кому интересно – Слэйтер-Стрит, 23, Ливерпуль, 1». «Получена от Аллана Уильямса сумма в 15 фунтов в качестве аванса за предполагаемый ангажемент в Гамбурге. Обязуемся возвратить». Расписка была подписана Стюартом Сатклиффом и Полом Маккартни «от имени Битлз».Всё официально. Чёрт побери, подумайте только о тех суммах, которые прошли через их руки через несколько лет. Я так и не получил назад свои 15 фунтов. Как насчёт долга, мальчики?
«Битлз» пообещали заплатить мне 10 фунтов за путешествие. Естественно, потом. Этих денег я тоже так никогда и не получил, что в итоге стало одним из немаловажных факторов, приведших к нашему с ними расколу. Я хочу кое-что сказать. Пол, я знаю, что сейчас (прим. – 1997 год) у тебя много денег. У меня до сих пор лежит расписка, что ты должен мне 15 фунтов, которые ты так мне и не заплатил! По-моему тебе пора раскошелиться. Наверное, я единственный человек в мире, кому миллиардер должен деньги!».
Из интервью с Аланом Уильямсом в 2004 году (Киев):
Алан Уильямс: О да, вы наступили на мою любимую мозоль! Мало того что я отвез их на гастроли в Гамбург в собственном фургончике, укомплектованном аппаратурой (у ребят совершенно не было денег), так еще и одолжил 50 фунтов на еду. По тем временам — деньги немалые. И что вы думаете? С концами! А именно Пол божился вернуть! Не знаю, как ему спится последние сорок лет, но икает он уж точно регулярно! Еще мы договорились, что каждый из них заплатит мне по 10 фунтов за бензин. До сих пор жду (смеется).
Алан Уильямс: «Парни восторженно шумели по поводу своей первой поездки за пределы Англии. «Наконец-то!». «Давайте устроим концерт в пути!». «Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес!» – изрёк какой-то шутник. «Эй, Гамбург, готовься! Мы едем к тебе!». «Эй, Гамбург, надейся, что мы едем к тебе!» – скорректировал кто-то фразу».
Синтия: «Берегитесъ, фрицы, мы «идём на вы!». Мне было мучительно тяжело прощаться с Джоном. Co времени нашего знакомства я никогда не была от него дальше, чем на расстоянии двадцатиминутной поездки на поезде. Мы оба страшно радовались, что подвернулся такой хороший шанс, как поездка в Германию, но расставаться было все равно мучительно больно.
Мысль о том, что теперь придётся бог знает сколько месяцев торчать дома, без Джона, приводила меня в отчаяние. Единственным спасением было с головой окунуться в заброшенную учёбу и работу. Мама с восторгом встретила возвращение блудной дочери. Она никогда не одобряла мою связь с Джоном и хотя теперь ничего не сказала, я уверена, что она надеялась на справедливость поговорки: «С глаз долой – из сердца вон».
Джон: «Когда мы собрались в первую поездку в Гамбург, я оставил там [в квартире Стю] все свои пожитки».
Алан Уильямс: «Берилл была занята проверкой, не забыли ли мы чего-нибудь, а Лорд Вудбайн стоял рядом, смеясь над какой-то шуткой. «Парень», – похлопал он себя по бедру, – «Ну и поездку ты затеял! Я имею в виду, почему Гамбург и «Битлз»? Нет, ты и в самом деле рехнулся!».
Оглядываясь назад, я полагаю, что это была почти сюрреалистическая ситуация. Вот я, бывший водопроводчик, бывший кто-только-не-придумаешь, однажды коммивояжёр, однажды торговец липовыми драгоценностями – маленький черноволосый неудавшийся певец, собирающийся в Гамбург с пятью молодыми парнями из Ливерпуля, у которых с собой ни шиша нет. В довершении ко всему, на борту у нас был Лорд Вудбайн, знаменитый исполнитель калипсо из Порт-оф-Спейна и 8-го района Ливерпуля. Господи боже, ну и банда! Давайте устроим концерт в пути, как уже кто-то предлагал!
«Битлз» попросили меня написать их имена на кузове зелёно-кремового фургона, чтобы все знали, что они уезжают на гастроли. Настроение у них было «пан или пропал». Мне не удалось это выполнить, но они уже настроились на то, чтобы на потёртых боках фургона красовалось что-то вроде рекламных плакатов. Они заявились в «Джак» и припрягли всю обслугу для приготовления клея из муки и воды. Они вырезали заголовки из старых газет, целую кучу которых натаскали из мусорных ящиков на Слэйтер-Стрит, и составили слова «Битлз» и свои пять имён. Эти полоски они прикрепили к фургону с помощью доступного и простого в производстве мучного клейстера. Затем они отошли назад, и залюбовались своей работой. «Классно!». «Это – мы, ребята, знаменитые «Битлз»!». «Похоже на татуировку, мать её!». «Смоется после первого же дождя!». «Да, ну, прилипло как дерьмо к бумажке!».
После того, как мы загрузили фургон и все уселись, я сказал: «Хорошо, сейчас мы прокатимся по кварталу, чтобы увидеть, как машина будет вести себя в дороге». Я хотел убедиться, что груз сбалансирован, а тормоза фургона достаточно эффективны, чтобы справиться со всем этим лишним весом».
Джон: «Алан Уильямс повез нас в своем фургоне».
Джордж: «Так или иначе, мы дали в Ливерпуле всего несколько концертов, а потом уехали в Гамбург».
Синтия: «Расцеловав Джона на прощание и заливаясь слезами, я махала вслед их микроавтобусу, пока он не скрылся за поворотом. Здесь, в Ливерпуле, я еще могла быть уверена в Джоне, но Гамбург… Я ничего не знала об этом городе, о том, какие там девушки. Будет ли Джон по-прежнему любить меня, когда вернется?».
Алан Уильямс: «Битлз» уезжали без оркестра, но не без слёз прощания. Обильные материнские слёзы, как положено, уже тогда были пролиты в дверях ближайшей лавки на Слэйтер-Стрит. Мы этого не видели, но мама Стюарта Сатклиффа, Милли, стояла там, оплакивая своего малыша Стю, отправляющегося в Гамбург, где рядом с ним не будет его нежно любящей мамочки. Позже она говорила, что не хотела устраивать сцены и, тем более, огорчать Стюарта. Они простились дома, и Стюарт уехал. Он даже не догадывался, что Милли следовала за ним, чтобы не расставаться со своим мальчиком до самого момента отъезда. Одинокая женщина, плачущая и утирающая слёзы, не отрывающая глаз от своего сыночка».
Полина Сатклифф: «Ни Джойс, ни я не помним день отъезда Стюарта. Это был обычный, ничем не примечательный день. Стю не жил с нами постоянно, поэтому его отсутствие не казалось неестественным. Я не стояла и не махала ему платочком вслед. Мать, конечно же, провожала своего сына, но делала это незаметно от него, стоя в дверном проеме магазина. Она не хотела, чтоб Стю увидел ее и расстроился. Я сказала матери: «Надеюсь, он не видел тебя, иначе ребята его засмеют». Она ответила, что была очень осторожной. Нет сомнений, мать плакала, провожая Стю».
Алан Уильямс: «Мы проехали по Болд-Стрит, потом по Лайм-Стрит, и вернулись назад. Всё это с достаточно медленной скоростью, в то время как я качал ногой педаль тормоза, проверяя, проверяя и проверяя. Несмотря на проверку, вскоре выявилось ещё одно серьёзное упущение. Я никогда раньше не водил автомобиль на континенте. Они там ездят по «неправильной» стороне дороги – по правой. Я не задумывался об этом, отправляясь в поездку. Я был уверен, что мы выживем. «Битлз» об этом тоже не задумывались. Они были слишком возбуждены, чтобы обращать внимание на что-то ещё».
Джордж: «Ехали мы в тесноте. Сидений в фургоне не оказалось, сидеть пришлось на усилителях».
Алан Уильямс: «У «Битлз» не было разрешений на работу в Германии, и парни ехали туда под видом студентов. Должен признать, что они походили на школяров больше, нежели Дерри Уилки и его ребята. Но вот великий момент настал, и я был счастлив тронуть с места расшатанные старые колёса нашей колымаги. Наконец-то мы отбыли, направляясь к берегам пролива и парому. Когда мы выезжали на Слэйтер-Стрит, толпа парней выдала нам вслед неуклюжее приветствие, заметив имена «Битлз» приклеенные мукой и водой к ободранным бокам фургона. «Дорогу знаменитым «Битлз»!» – кричали они. Ответ не заставил себя долго ждать. «Прощай Ливерпуль, привет Гамбург!». «Ах, милашку Мэгги Мэй в воронке увёз злодей, и ей Гамбурга не видеть никогда», – пели ребята, выбивая ритм на футляре от гитары. Этими короткими ободряющими воплями мы старались поддержать наше приподнятое настроение. Мы едем к успеху, говорили мы. Впрочем, Ливерпуль не умолял нас остаться.
В Лондон вела старая автострада А5, начинающаяся на Уотлинг-Стрит. По дороге мы остановились на привал. Я вытащил свой спиртовой примус, и мы вскипятили себе по чашке чаю. Под ласкающим летним солнцем мы уплетали сэндвичи, которые приготовили для нас девушки в «Джаке», а ребята подняли возню на ближайшей лужайке, играя в ковбоев и индейцев, издавая боевые кличи и нарезая круги по пёстрому, сладко-пахнущему полю.
Я обошёл фургон, проверил багаж на крыше, проверил подкачку колёс и прочее. «Битлз» до этого не было никого дела, они дурачились, играя на залитом солнцем поле. Счастливое, счастливое время для всех нас. Подростки на увеселительной прогулке – анекдот, да и только. Мы вернулись на шоссе и поехали в Лондон, чтобы забрать герра Штайнера».
Бэрри Майлз: «В Лондоне они сделали остановку для еще одного пассажира, Герра Штайнера (Herr Steiner), австрияка, работавшего в кофе-баре «Рай и Ад» (Heaven & Hell), расположенного на Олд-Комптон-Стрит (прим. – кафе, находящееся рядом с клубом «Ту айс»). Он должен был выступать в качестве переводчика с Кошмидером».
Алан Уильямс: «А по пути через Лондон к парому мы должны были ещё захватить того самого Герра Штайнера из кафе «Рай и Ад». Штайнер отправлялся в Гамбург, чтобы работать у Бруно Кошмидера переводчиком. Он ждал нас у дверей «Рая и Ада» со всеми своими вещами, увязанными в скромный узелок. Он испытал нечто вроде шока, когда узрел, насколько тяжело нагружен фургон. Очень дотошный и педантичный парень был этот Герр Штайнер. Но он запрыгнул на борт, и мы выехали из Лондона. Таково было начало нашей исторической поездки. «Битловская» аппаратура и десять человек на борту. Путешествие явно не в пульмановском стиле. Зато дёшево. Мы смотрели только вперёд, скрестив пальцы на удачу.
Мы выехали на Нью-Хэйвенское шоссе. Нью-Хэйвен – это порт у пролива. Проехав через Фулхэм, мы проскочили через Митчем, Кройдон, Коулсдон, Катергем, Блайндли-Хит, Нью-Чепель, Фелбридж, Ист-Гринстед, Форест-Роу, свернули направо к Уич-Кроссу, затем – на Дэйнхилл, Фернерс-Грин, Хейворд-Хит, Чейли, Куксбридж, Льюес и далее вниз, к Нью-Хэйвену. Мы прибыли как раз вовремя, чтобы успеть к ночному парому».
Джордж: «Мы доехали до Харвика (Harwich)».
Филипп Норман: «В Ньюхэйвене, откуда они должны были отплыть в Голландию, докеры поначалу отказались грузить на судно этот сверхтяжелый фургон».
Алан Уильямс: «Портовые грузчики поначалу нанесли нам тяжёлый удар. Они бросили один долгий взгляд на фургон с багажом и музыкальными инструментами на крыше и потрясли своими нахмуренными лицами. «Ха», – сказал бригадир грузчиков, – «это будет очень непросто, ребята». Леннон спросил: «Да? А что не так, дружище?». Бригадир уставился на этого ливерпульского сопляка, затем снова на фургон. По его лицу было понятно, что он старался подбирать слова. «Хм, нам ещё не попадались похожие фургоны с такой кучей дерьма на крыше. У нас может не получится зацепить его крановыми стропами». «Да, ладно», – умолял Леннон. – «Попробуй, дружище! Корабль вот-вот отойдёт». Бригадир отдал несколько приказов, и крановый паук завис над фургоном, длинная стрела портового крана темнела в вечернем небе. «Ну-ка, попробуем, мальчики», – сказал бригадир.
Через секунду наш старенький фургон был облеплен дюжиной дюжих докеров. Они сумели-таки зацепить стропы за колёса. Но без пассажиров внутри, крыша фургона явно перетягивала. Когда кран слегка тронул стрелу, для нас наступил действительно ужасный и неприятный момент. Фургон перевалился с боку на бок, но, в конце концов, удобно устроился в сетке и стропах, как усталая старая леди, усаживающаяся в своё любимое кресло у камина».
Алан Уильямс: «Дальнейшая погрузка фургона на борт парома прошла без приключений. Мы заторопились на корабль, чтобы увидеть его, уже покоящегося на упорах. Мы снова вздохнули. «Битлз» очень переживали за свои гитары и ударную установку. «Слава Богу, всё в порядке!». «Чёрт побери, я думал всё, хана!». «Давайте надеяться, что те ребята на другом берегу смогут его выгрузить». «Ну, раз уж он погружен, то его точно здесь не оставят!». «Сплюнь!».
Ребята носились по кораблю, исследуя его самые укромные уголки – стоянку, комнаты отдыха, наконец, скамейки, на которых им предстояло провести ночь в попытках заснуть. Впрочем, они бывали и в гораздо худших местах. В подвальчике Лорда Вудбайна, например. На неудобства эти ребята внимания не обращали. Они могли заснуть и на бельевой верёвке.
Мы стояли у борта – пятеро ливерпульских парней, моя жена-китаянка, Лорд Вудбайн – певец калипсо из Вест-Индии, Герр Штайнер – педантичный немец, и Барри – мой шурин-китаец. Довольно разношерстная кучка путешественникова, всматривающаяся в темную полоску английского берега, исчезающую за горизонтом. Один из «Битлз» начал тихонько напевать «Прощай, черный дрозд», эту ностальгическую песенку. Мы все присоединились к нему: «Сложи свои заботы и печали. Мы уезжаем и тихо поём. Прощай, черный дрозд. Никто здесь не будет любить тебя. Никто здесь не поймёт тебя. Или какими там историями о тяжёлой жизни. Они все пичкают меня. Сложи свои заботы и печали. Мы уезжаем и тихо поём. Прощай, черный дрозд. Приготовь постель и зажги свечу. Я буду дома поздно ночью. Черный дрозд, прощай».
Мы прошли в комнату отдыха и устроились спать на жёстких скамейках. «Спокойной ночи, мальчики». «Спокойной ночи, Эл». «Спокойной ночи, Джон. Спокойной ночи, Пол. Спокойной ночи Стю. Спокойной ночи, Пит». Всем-всем спокойной ночи. Паром пыхтел, море было спокойным, впереди нас ждал причал Хук-Ван-Холланда. Мы были на полпути к Гамбургу. Мне кажется, в эту ночь мы все спали без задних ног. Позади была довольно тяжёлая поездка».
