14 декабря 1959 г.
(условная дата)
Синтия: «Когда очередной семестр подходил к концу, и назревали экзамены, у нас вдруг появлялась масса свободного времени, потому что резко сокращалось число уроков. Теория была такая: если после двух лет учёбы мы ничему не научились, то уже не научимся никогда. В соответствии с этой теорией нам давали много свободного времени перед грозными промежуточными экзаменами. В такие дни мы с Джоном выходили под ручку из ворот колледжа и шли в кино, или садились на автобус и ехали в Вултон к тётушке Мими. Мы были рады хоть немного побыть вместе. Но нам это редко удавалось. Когда мы бродили, забыв обо всём на свете и витая в облаках, резкий свист или окрик живо возвращал нас на землю. Это могло значить только одно – Джордж».
Джон: «Куда бы мы с Синтией ни пошли, он всегда был с нами. Когда мы выходили из художественного колледжа, он уже торчал у ворот. Мы с Синтией отправлялись в кафе или в кино, и он неизменно плелся позади, отстав на пару сотен ярдов. «Кто это такой? – спросила как-то Син. – Чего ему надо?» – «Он просто хочет быть с нами. Возьмем его?» – «О’кей, – ответила она, – пусть идет с нами в кино».
Хантер Дэвис: «Джордж говорит, что специально не отходил от Джона, постоянно вертелся около него. В те редкие минуты, когда Джону и Синтии казалось, что им удалось избавиться от Джорджа, он неожиданно появлялся из-за угла и бежал за ними, возвещая о своем появлении пронзительным свистом».
Синтия: «Привет, Джон! Привет, Син!». Догнав нас, он заводил свою обычную песню: «Вы куда? Можно мне с вами?». И ни у меня, ни у Джона не хватало духу сказать этому худенькому, долговязому пареньку в школьной форме: «Слушай, пацан, вали отсюда! Мы хотим побыть одни, разве не видишь?» Бедный Джордж! Он ещё не дорос до серьёзных любовных романов и ни о чём таком не имел понятия. И вот мы проводили такие потерянные часы странной троицей, не зная, что с собой делать.
В других случаях, когда Пол тоже «случайно» оказывался свободен от занятий в школе, мы садились на автобус, вместе с гитарами, и ехали домой к приятелю матери Джона. Джон дал ему непочтительное прозвище Дергунчик.
Дергунчик был старшим официантом и имел ненормированный рабочий день . Джон рассчитывал всё так, чтобы дома никого не было. Всё это казалось мне «как-то не так». «А как же мы попадём в квартиру?» – спросила я в первый раз, полная опасении. Ответ Лжона совсем не успокаивал: «Э, не волнуйся. Попадём запросто. Он обычно оставляет окно в чулан открытым».
Окно действительно оказалось приоткрытым и было достаточно широким, чтобы один из нашей бродячем банды мог в него протиснуться. Потом дверь открывалась изнутри, и, обгоняя друг друга, мы врывалисъ в пустую квартиру. Обосновавшись там – иногда легально, а чаще вот так, нелегально, ребята садились по-турецки на полу, настраивали гитары и начинали упражняться в игре. Музыка захватывала меня, и все страхи пропадали. Джон, Пол и Джордж, играя свою музыку, забывали обо всём на свете. Обычно они сначала внимательно слушали пластинку, а затем старательно пытались воспроизвести её звучание. Несмотря на то, что играли они тогда не бог весть как, я начинала уже «притарчивать» на их музыке.
«Сеанс» обычно длился часа два. За это время чулан, понятное дело, лишался кое-каких съестных припасов, и мы пили чай, заедая его бутербродами с сыром или что там мы находили. Потом аккуратно всё прибирали за собой и исчезали, оставив всё так, как там было до нас. После одного из таких налётов Джордж поведал Джону свои мысли о пригодности меня как подруги: «Она вообще-то ничего, Джон, во всём, кроме одного». Длинная пауза… «Что же это?» – спрашивал Джон. Заметно робея, Джордж выдавливал из себя: «Ну, это… В общем, у неё зубы как у лошади».