11 октября 1958 г.
Альберт Голдман: «В студенческом пабе «Йе Крэк» Телма [Пиклз] слушала язвительные реплики Джона. Его шуточки, все более ядовитые по мере того, как он напивался, порой шокировали, но вместе с тем и завораживали девушку. Гуляя с ней по улице, Джон отпускал отвратительные шуточки в адрес всех несчастных, которые попадались им навстречу – калек, умственно отсталых или сгорбленных под бременем лет стариков. «Ну что, потерял где-то ноги? – бросал он какому-нибудь бедолаге на кресле-каталке. – Будешь теперь знать, как бегать за девочками…». В другой раз он мог пристроиться сзади хромающего по тротуару калеки, подражая его походке, а затем внезапно преградить ему дорогу, состроив страшную рожу».
Телма Пиклз: «Он был совершенно бешеный, говорил людям непереносимые вещи. Он мог проявить невероятную жестокость. Мог подойти на улице к каким-нибудь старикам и до смерти напугать их диким криком; Если он видел инвалида или урода, то отпускал громкие замечания вроде, например, таких: «Некоторые пойдут на что угодно, лишь бы не загреметь в армию». Он любил рисовать страшные картины. Мне, правда, они казались потрясающими. Например, женщин, склонившихся над детьми и любующихся ими. Дети же были уродцами со страшными лицами. Это было очень жестоко. В день, когда умер папа римский, он нарисовал на него несколько совершенно чудовищных карикатур (прим. – папа римский Пий XII умер 9 октября 1958 г.). Вот папа, схватившись за ворота, стоит у колонн при входе в рай, он пытается туда проникнуть, а под карикатурой подпись: «Но это же я, папа римский».
Джон: «Конечно, у меня был жестокий юмор. Это началось еще в школе. Однажды мы возвращались из школы и успели пропустить несколько стаканчиков. В Ливерпуле полным-полно каких-то уродов. Например, эти лилипуты, которые продают газеты. Вообще-то я никогда не обращал на них никакого внимания, но в тот день они чудились мне повсюду. И это так нас смешило, что мы просто не могли остановиться – все хохотали и хохотали. Наверное, таким образом мы скрывали свои чувства. Я бы никогда не причинил боль калеке. Просто такие у нас были шутки, такие привычки».
Альберт Голдман: «В молодости Леннон не отдавал себе отчета в том, что заставляло его поступать подобным образом, однако много лет спустя он объяснил причины такого поведения, написав песню «Духовный калека» (Crippled Inside). Ущербность души, говорил он, рано или поздно передается и телу. Он внутренне ощущал себя чудовищем, но боролся, стараясь сохранить нормальной хотя бы видимую оболочку, отказываясь, например, носить очки. Леннон боялся этого кошмара, и, стараясь изгнать из души страх, то издевался над всеми, кто представлял собой малейшее отклонение от нормы, то рисовал странных персонажей, заполнявших его студенческие тетради: мужчину с головой в виде скалы и лапами, как у ящерицы, тщедушного мальчика с клювом вместо носа и вытянутой, как у страуса, шеей. Родись он лет на десять пораньше, он мог бы найти свое место в мире сюрреалистов и мастеров черного юмора, став, быть может, английским Ленни Брюсом – Джон обожал этого актера. Вместо этого он скрепя сердце плыл по течению и провел свою молодость, сочиняя песенки про любовь для тех, кого он называл «рынком животных».
Майкл Маккартни: «Он [Джон] никогда не шел ни на какие компромиссы. Это был очень простой сложный человек, вы понимаете, что я имею в виду. Он никогда не произносил два слова, если достаточно было одного. Он был похож на молодого голодного зверя».
Телма Пиклз: «Джон, никого не уважал, но его всегда окружали поклонники. Одна девушка была безумно влюблена, в него, все время плакала».
Рэй Коннолли: «Одноклассники из художественного колледжа вспоминают, что испытывали благоговейный трепет перед Джоном: перед его пижонистыми костюмами «тедди боя» (а все они носили извечные мешковатые свитеры студентов-художников), перед его привычкой брать деньги в долг и никогда их не отдавать, перед его непристойными карикатурами и жестоким юмором, когда он изображал горбунов и других калек. По канонам моды тех дней он не был красив («дево-притягательным был у нас Пол», – говорил Джон), но его острый ум и оригинальность с лихвой это компенсировали. Справедливость требует отметить: он был звездой еще до того, как стал звездой».
Телма Пиклз: «У него были комплексы. Он стеснялся своих очков и ни за что не хотел их носить. Даже в кино. Однажды мы пошли на фильм с Элвисом, он и тогда не надел очки. В этом фильме показывали неприличную рекламу, нейлоновых чулок, Джон ничего не разглядел, и мне пришлось потом все ему пересказывать. Я никогда не относилась серьезно к его музыке. Он сообщал, что написал новую мелодию, и это было для меня истинным чудом – просто оттого, что кто-то может сочинять. Но оценить, насколько его музыка хороша, я не могла. То, что люди способны сочинять мелодии, – это и есть самое невероятное. Я понимала, что он может стать знаменитым, но понятия не имела как. Он был ни на кого не похож, отличался абсолютным своеобразием. Кем он должен стать, чтобы прославиться? Может быть, комическим актером?».
Найджел Уэлли: «Однажды Джон пригласил меня и еще нескольких ребят в их старый дом, в районе Аллертон. Он рассадил нас вокруг большого круглого стола, разложил на нем какие-то жуткие на, вид карточки и, выключив свет, сказал нам, что проведет спиритический сеанс
Он стал делать над столом круговые движения руками, мы не сразу заметили, что карточки на столе начали двигаться, и вкомнату вползли какие-то приглушенные разговоры и жуткий шепот. Джон сохранял полное спокойствие, а нас просто замутило от страха. Я до сих пор не знаю, был ли это талантливый розыгрыш или что-то еще».
Мими: «Джон постоянно был не в ладах с одним преподавателем из колледжа. И вот, однажды, когда мы еще, жили на Менлав-Авеню, меня разбудил шум на мансарде. Я побежала туда в одном халате. Все светильники горели, время три часа утра, Джон, что-то напевая сквозь зубы, усердно рисовал. «Я должен закончить это к утру», – сказал Джон и предложил мне кресло, ноги плохо меня держали, и я присела, переводя дыхание. Закончив работу, Джон сбегал на кухню, принес солонку и перечницу, аккуратно посолил и поперчил свою работу, но этого ему показалось мало, тогда он принес сахарницу и посыпал картину еще и сахаром.
«Зачем ты это сделал, тебя же просто вышвырнут из колледжа?!». «Я, видите ли, не нравлюсь этому надутому индюку, так вот пусть знает, что я тоже не сгораю от любви». Я попросила его не носить эту работу в колледж, но он стоял на своем, и мне ничего не оставалось, как прождать весь день в напряженном ожидании. Вечером Джон вернулся с видом победителя: «Он не посмел сказать мне ни слова. Покивал головой с умным видом, молча пожевал губами. Но, он ведь не дурак, он все прекрасно понял».
Найджел Уолли: «Как-то я, Джон и еще четверо ребят играли в гольф на лужайке возле Аллертона, и тут появились полицейские. Они построили нас вдоль стены и стали обыскивать. Джон явно заинтересовался этим обыском, и вдруг говорит полицейским: «Получше обыскивайте – мой отец тоже «фараон», так что я в этом деле понимаю толк».
Ричард Тейт (актер, учившийся с Джоном в ливерпульском художественном колледже): «Леннон имел обыкновение воровать в католическом книжном магазине (прим. – магазин находился в центре города на Манчестер-Стрит, неподалеку от въезда в туннель через Мерси. Сейчас этого магазина там уже нет). Он обычно ходил туда, чтобы что-нибудь стащить. Казалось, что он хотел, чтобы его за это разразил гром. Он мог бы пойти в «Вулворт», но нет. Он специально шел в тот магазин. Помню, как однажды он украл книгу о Папе Пие XII. Все это попахивало какой-то чертовщиной, и это всегда пугало. Из-за своего «нарочито несносного» поведения Леннон часто попадал в центр внимания».
Телма Пиклз: «У Джона всегда не было денег, настоящий бродяга, вечно клянчил у всех взаймы, заставлял покупать ему жареную картошку, выпивку, выпрашивал курево. Наверное, и по сей день многим должен».
Джон: «Так как у меня в колледже денег не было, я должен был или одалживать, или воровать».
Мими: «Я выдавала ему на карманные расходы 30 шиллингов в неделю, и не могла понять, на что он их тратил».
Джон: «Я все время тянул монеты из таких собачонок, как Телма».
Телма Пиклз: «Но он обладал такой магнетической силой, что всегда мог выпросить деньги».
Альберт Голдман: «Тем временем отношения Джона с Телмой не ограничивались одними прогулками. Он постоянно стремился затащить ее в постель. По вечерам они отправлялись флиртовать на поле для гольфа в Аллертоне, где целовались до потери пульса, однако Телма, опасаясь забеременеть, как это случилось уже с пятью или шестью девушками из колледжа за один только год, не позволяла Джону ничего более серьезного. В то время аборты были запрещены, и секс оставался очень опасной игрой. Кроме того, Телма и не стремилась к сближению с Джоном, так как считала, что у него напрочь отсутствует романтизм. Вместо «заниматься любовью» он говорил «сделать забег на пять миль», а девушек, которые в последний момент увиливали от близости, называл «постельными девственницами». Телма, безусловно, была порядочной девушкой, что вполне устраивало Джона. Он всегда нуждался в нежности, в ласковом слове и мечтал, чтобы рядом с ним была одна из таких девушек, которых он именовал «спаниелихами».