5 января 1958 г.
(условная дата)
Полина Сатклифф: «Сначала мы с мамой познакомились с красноносым молочником. Потом с Джоном Ленноном. До сих пор не могу сказать, какая из встреч была более запоминающейся. Каждый раз, когда мы приходили на квартиру к Стюарту, там околачивался молочник. Нам казалось, что у него в голове что-то вроде радара. И, конечно, он всегда хотел получить деньги за две-три недели, хотя, вроде, ему заплатили лишь неделю назад. Быть может, он был в сговоре со Стюартом, чтобы стрясти с мамы побольше наличных – неудивительно, ведь в начале 1958-го у брата всегда было туго с деньгами.
Мы с мамой столкнулись с Джоном и Стюартом в тот день, когда шли домой по Хоуп-Стрит – ребята как раз собирались переходить дорогу, направляясь в паб. Стюарт рассказывал нам о Джоне, но это была наша первая встреча с ним. Казалось, Джон смутился, разговора у нас не получилось. Я сразу же насторожилась, увидев его, он немного пугал меня. Пока Стюарт представлял его, он едва ли смотрел в нашу сторону, словно нас и не было рядом вовсе. Похоже, он считал излишним следовать правилам приличия буржуа – таким как приветствие или фразы вроде «Рад с вами познакомиться».
Одет он был презанятно. Не «тедди», не битник – скорее, гибрид того и другого. Мне нравилось, как он выглядит. Стюарт уж точно восхищался им. Сам он был худым и не слишком высоким – примерно 168 см – но люди всегда обращали на него внимание. Брат носил узкие джинсы и цветные рубашки. И темные очки на веснушчатом лице – они стали его отличительным знаком задолго до того, как он уехал из Ливерпуля. Подозреваю, что многие поступки Джона нашли отголоски в бунтарских потаенных желаниях моего брата, в этом смысле они были повязаны: Джон был очарован Стюартом, известным своим стилем и смешением, разрушением границ между возвышенным и приземленным искусством.
Наше знакомство и первая встреча с Джоном наглядно показали, что именно эта разница между ними вызывала у Стюарта восхищение. Джон был небрежен в обращении, но не во внешнем виде. Стиль битников уже приелся, но все еще нет-нет да и всплывал. У Джона же он перемежался с остроносыми ботинками и брюками-дудочками – «трубами» – и сальными волосами в стиле, как тогда говорилось, Тони Кертиса – нелепые пряди с тонной бриолина, которые, казалось, пытаются спорить с законами гравитации. Пока Стюарт разговаривал с нами, Джон смотрел на него и был явно необычайно взволнован. Он был крупнее моего брата, и все время молчал, но все же напоминал фейерверк; мне казалось, он может вот-вот взорваться.
Мама непринужденно болтала – ей хотелось узнать у Стюарта последние новости, но, кроме того, она собиралась присмотреться к другу сына. Джон едва начал ходить, когда его отец, Фред Леннон, растворился в голубой дали, бросив сына и свою жену Джулию, у которой всегда имелись в запасе пара шуток и великолепная улыбка. В основном его растила сестра Джулии – Мими Смит, разделявшая взгляды его матери, но не ее стиль жизни. С Джоном она была строга. Его мать не особо въедливо следила за ним, а тетя Мими всегда была требовательна. Сурового вида, с квадратной челюстью, в неизменной шляпке – нам, детям, она казалась ужасной. Пожалуй, с чувством юмора у Мими были проблемы. У нее во всем был прямой подход, с ним же она отправилась к нашей матери, когда пыталась разузнать, кто мы есть, проверить, достоин ли Стюарт Джона. Сейчас я думаю, что в ней было немного снобизма, это же справедливо и по отношению к Джону.
Когда я впервые увидела ее, она, вероятно, пыталась скрыть боль от смерти сестры и мужа, умерших в течение нескольких лет. Не было похоже, что она хорошо ладила с Джоном. Такой я вижу ее сейчас, спустя многие годы, а по детству для нас, малышей, она была отталкивающей персоной, кем-то вроде Злой Колдуньи в «Волшебнике страны Оз». Она любила Джона больше всего на свете – с самого его момента появления на свет, вернее, когда увидела его спустя полтора часа в роддоме на улице Оксфорд, в Ливерпуле».