Съемки фильма «Вечер трудного дня» / Литературный обед в честь Джона Леннона

23 апреля 1964 г.

Дейв Рубачевски (Dave Rybaczewski, автор книги «История музыки Битлз»): «23 апреля было сделано еще одно [после 20 апреля] моносведение песни «Вечер трудного дня» (A Hard Day’s Night), которое будет использовано только для выпуска на пластинке, но не в фильме. В студии присутствовали только Джордж Мартин, Норман Смит и звукоинженер Дэвид Ллойд».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Съемки фильма «Вечер трудного дня» на игровом поле Торнбери, Айслворт, Миддлсекс (Thornbury Playing Fields, Isleworth, Middlesex)».

beatlesbible.com: «13 марта 1964 года в аэропорту «Гэтвик» была снята сцена на вертолетной площадке в сопровождении песни «Любовь не купишь» (Can’t Buy Me Love). Тем не менее, отснятого материала оказалось недостаточно, поэтому в этот день были продолжены съемки этой сцены».

Джон: «Всем нам понравился эпизод на площадке, где мы скакали как сумасшедшие, – потому что это чистое кино, как объяснил нам режиссер. В тот момент мы вели себя очень естественно, мы наслаждались этим».

Сначала в эпизоде ​​было решено использовано песню «Мне остаётся только заплакать» (I’ll Cry Instead), однако позже режиссер решил, что довольно унылое настроение песни не подходит этой веселой, жизнерадостной сцене.

Фото Эмилио Лари (Emilio Lari). Эмилио Лари был молодым итальянским фотографом, который провел день во время съемок фильма «Вечер трудного дня». В 1965 году Дик Лестер пригласит его стать официальным фотографом во время съемок фильма «На помощь!».

Джон Винн (автор книги «Бесподобный путь: Битлз – записанное наследие»): «Где-то в середине апреля нью-йоркский ди-джей Мюррей К. вылетел в Лондон, чтобы встретиться с «Битлз» и представить их на предстоящем концерте лауреатов премии «Нового музыкального экспресса» 26 апреля и в специальной телепрограмме «Вокруг Битлз» 28 апреля. Во время своего пребывания в Лондоне, Мюррей К. записал несколько интервью с «Битлз».

Утром 23 апреля во время съемок фильма на игровом поле Торнбери, Айслворт, Мюррей К. вел свой репортаж для нью-йоркской радиостанции «Даблви-Ай-Эн-Эс», во время которого он описывает то, что происходит на съемочной площадке: «Они снимаются в разных сценах, падают на землю. Джон уходит на обед в грязной обуви (имея в виду литературный обед)».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Также был снят эпизод с мужчиной, выгоняющий их с поля».

Мужчина: Надеюсь, вы понимаете, что это частная собственность.

Джордж: Извините, что потревожили ваше поле, мистер.

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «К часу дня съемки были закончены».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Джон прервал свое участие в съемках фильма, чтобы посетить литературный обед Фойла, который был дан в его честь в отеле Дорчестер».

Джон: «По случаю выхода книги я был приглашен на литературный обед».

Брайен Эпстайн: «Джон стал почетным гостем на обеде, устроенном в честь успеха его великолепной книги».

Синтия: «Книга Джона шла нарасхват, и радости нашей не было предела. Молва о Битле-интеллектуале подлила масла и в без того бушевавший огонь его популярности. Джона сразу объявили очень интерес­ным и многообещающим литератором. Успех книги был настолько оше­ломляющим, что в честь Джoнa в литературном обществе «Фойл» был устроен банкет. Такая акколада – большая честь для любого писателя.

Накануне этого события мы с Джоном и ещё несколькими нашими дру­зьями пошли в ресторан пообедать и, в конце концов, очутились в «Ад-Либе» – клубе поп-звезд и прочих знаменитостей. В тот период, когда шли лихорадочные съёмки фильма «Вечер трудного дня», нашим любимым способом расслабиться и снять напряжение было «всей толпой» пойти в какой-нибудь очень дорогой ресторан. Только в та­ких заведениях клиентура была избавлена от разглядывания и прис­таваний со стороны «широкой публики». Простые удовольствия, которым мы предавались в прошлом, теперь были совершенно исключены.

В кино или театр мы могли пойти только в том случае, если устра­ивали закрытый просмотр, что чаще всего было сопряжено с такими трудностями, что проще всего было отказаться. Мы жили, как в коко­не. Такое существование было замечательно интересным, но здорово ограничивало наши возможности. Например, выяснилось, что Пол был в Ливерпуле чем-то вроде «быка-производителя». Иски об отцовстве приходили чуть ли не каждую неделю. Он обнаружил, что спрос на него даже больше, чем ему самому хотелось бы. Что касается правдивости всех этих претензий, то тут можно только гадать, но, к счастью для Пола, у него были Брайен и хорошим адвокат. Скандал был вскоре замят.

В абсолютном неведении, что день грядущий нам готовит, мы допоздна там пили, танцевали и веселились. Поспав часа четыре, мы, ворча и стеная, выпали из своего уютного ложа. Головы наши треща­ли, руки дрожали, глаза были красными. Запах изо рта был такой, как в давно нечищенной птичьей клетке. В общем, это было всем похмельям похмелье».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Возглавлял мероприятие [писатель и карикатурист] Осберт Ланкастер. Среди приглашенных гостей присутствовали Артур Аски, Гарри Секомб, Миллисент Мартин, Джоан Литтлвуд, Хелен Шапиро, Марти Уайльд, Иегуди Менухин, Виктор Сильвестр, Мэри Квант и карикатурист Джайлс. Также присутствовал Брайен Эпстайн».

Тиренс Спенсер (фотограф): «Остальные желающие могли приобрести входные билеты за 21 шиллинг. Удивительно, но никого из остальных «Битлз» на мероприятии не было. Кроме Брайена Эпстайна».

Синтия: «Когда мы поднимались по величественным ступенькам «Дорчестера», мы думали: «Ну, ничего», – успокаивали мы себя. – «В конце концов, это всего лишь обед, который скоро кончится. Не так уж всё это важно». Дo чего же мы были наивны! Не успели мы переступить порог этого шикарного отеля, как нас окружило море репортёров, обрушивших на нас целый шквал вопросов. Беспрерывное сверкание вспышек ослепило нас. К такой ата­ке мы были совершенно не подготовлены. Издатель Джона приложил максимум усилий, чтобы благополучно провести нас сквозь ад свер­кающих вспышек, огней юпитеров и хищных толп операторов. Мы были в совершенном ступоре, как два быка, которых ведут на бойню. Отчаян­но хотелось резко повернуться и броситься бежать сломя голову, но не было сил и духу сделать это».

Синтия: «Казалось, прошла целая жизнь, пока нас провели из фойе в банкетный зал. Войдя туда, мы прямо обалдели от того, что нас там ожидало. Огромный зал весь утопал в цветах. Сотни безукоризненно одетых людей при нашем появлении под­нялись со своих мест и устроили нам овацию.

Оба без очков, мы, спо­тыкаясь, почти ощупью побрели через дремучий лес людей, столов и стульев к отведённым для нас местам за главным столом. Там нас разлучили: Джона посадили по одну сторону, меня – по другую. Всё, никакой надежды на взаимную поддержку. Я чувствовала себя, как че­ловек, не умеющий плавать, которого бросили в глубокий омут. «Что ж, пора учиться плавать», – сказала я себе. Впервые в жизни я оказалась в центре всеобщего внимания, и мне очень помогло то, что все эти любопытные взгляды я видела точно в тумане. Мои соседи являли собой очень странную комбинацию: справа от меня сидел граф Арранский, а слева – Марти Уайлд. Последний нервничал не мень­ше меня, зато граф Арранский был просто молодцом. Он спас меня в тот день. Говорить с ним было сплошным удовольствием. Он очаровал меня своей необузданной любознательностью и весёлыми анекдотами. С ним я стала быстро забывать про своё волнение и больную голову. Я даже кое-что поела, в промежутках между глотками белого и красного вина, которые придали мне храбрости».

Тиренс Спенсер (фотограф): «Слева от Синтии сидят Марти Уайлд и Гарри Сикомб».

Тиренс Спенсер: «Среди приглашенных гостей был композитор Лайонел Барт».

Бен Перрик (Ben Perrick): «За день до обеда мне позвонил Брайен Эпстайн. «Я на счет этого обеда в честь Джона Леннона», – произнес он. – «Я хочу сообщить вам, что он не будет говорить речь». Эпстайн добавил, что если мы захотим, то он сам заполнит этот пробел и произнесет речь о Джоне и «Битлз». Я сообщил об этом Кристине Фойл, и хотя мы оба были озадачены, мы предположили, что Эпстайн имел в виду то, что Джон не хотел произносить длинную речь. Мы были уверены, что он скажет несколько слов.

В тот вечер я ужинал с Робертом Питменом, литературным критиком и обозревателем, и его женой Пэт. Пэт была знакома с Ленноном, и когда я упомянул о телефонном звонке Брайена Эпстайна, она сказала: «Джон Леннон – очень решительный молодой человек, и если он сказал, что не будет произносить речь, то можете быть уверены, ничто не заставит его передумать». И она оказалась права.

В день обеда Леннон прибыл в «Дорчестер» в самом приподнятом настроении. Он поблагодарил Кристину Фойл за организацию этого мероприятия, и все шло хорошо. Он ничего не сказал о том, что не хочет произносить речь, но во время обеда он признался председателю, что нервничает.

Сэр Осберт произнес свою вступительную речь, как планировалось: «По просьбе Джона Леннона я должен высказать дань уважения его коллегам из «Битлз». Я видел их, увы, только на экране телевизора. Во время Королевского эстрадного представления они сверкнули, как благое дело в порочном мире. Они восстановили нечто довольно редкое – нечто, что было успешным в старом английском мюзик-холле – гармонию взаимоотношения между аудиторией и сценой. Хотя они и используют свои, особенные методы, они являются воплощением истинной силы в английской индустрии развлечения, гораздо более действенной, чем ряд дам и господ, тяжеловесных в своей суете и накладных бакенбардах. Поэтому сегодня я с большим удовольствием предлагаю тост за одного из «Битлз», того, кто опубликовал свою первую книгу. Я нахожу его книгу чрезвычайно провокационной. Его послание проникает прямо и отчетливо».

Синтия: «Когда с едой и питьём, было, наконец, покончено, телекамеры и невероятно жаркие огни юпитеров были снова обращены в нашу сторону, и меня опять схватил мандраж. «Что еще?» –  заволновалась я. Я думала, что самое страшное позади, а оно только начиналось. Впав в лёгкую панику, я спросила у графа, что это за суета.

«Моя дорогая, разве вы не знаете? Ваш муж, как почётный гость и виновник этого торжества, сейчас произнесёт речь», – объяснил он. У меня душа ушла в пятки. Джон должен произнести речь?! Бо­же мой, мы этого не знали! Я прищурилась и среди массы шевелящих­ся голов и жестикулирующих рук разглядела Джона. У него был ужас­но несчастным вид. Он смущённо улыбался и теребил свой галстук. Деваться было некуда. Зал возбужденно гудел, ожидая великое собы­тие: все эти видные особы собрались здесь ради того, чтобы послу­шать содержательный и остроумный рассказ Битла Джонa Леннона о себе и своём творчестве. Я знала, что Джон был не в своей тарелке и, к тому же, не привык говорить с высокой трибуны. В эти минуты щемящая жалость к нему пронзила моё сердце.

Между тем гул всё нарастал. Сжавшись в комочек, я благодарила бога, что это не я подвергаюсь такому испытанию. Операторы и техники были в боевой готовности. Публика застыла в напряжённом ожидании. Наконец, призвали ко вниманию. Был произнесён тост в честь бедного Джона. Его представили собрашимся как Битла-литератора.

Наступила гробовая тишина. Из-за стола медленно и нервно под­нялась одинокая, съёжившаяся фигуpa перепуганного Джона. Его белое, как полотно, лицо подёргивалось нервным тиком в свете ослепите­льных огней».

Бен Перрик (Ben Perrick): «Джон Леннон приподнялся со своего места, пробормотал: «Спасибо и будьте здоровы», и сел обратно».

Тиренс Спенсер (фотограф): «В ответ Джон только и произнес, что: «Большое спасибо. Да благославит вас Господь».    

Синтия: «На другой день все газеты опубликовали фотог­рафию: я смотрю на Джона в момент произнесения им «речи». Выражение моего лица подытоживало всю ситуацию. Это было выра­жение панического страха и тревоги за любимого человека. Очень серьёзный профиль очень обеспокоенной жены».

Брайен: «Речи он не произнес. Лишь отвечая на тосты, Джон встал, взял микрофон и сказал: «Большое спасибо всем вам, да благославит вас Господь». Джон вел себя, как битл. Он не подготовился к этому событию не потому, что это было бы не в его стиле, а потому, что у него все равно ничего не получилось бы из этой затеи, а терпеть фиаско он не собирался».

Синтия: «И это, друзья мои, было всё! Не добавив ни единого слова, он сел назад – быстро и со вздо­хом облегчения. Лица всех присутствующих выразили удивлённое замешательство, разочарование и даже отвращение. Сцена была прямо комичная. Полнейшее замешательство».

Джон: «На обеде я не смог ничего сказать. Я струсил, зажался, поэтому и промолчал».

Бен Перрик (Ben Perrick): «Учитывая то, что в последующие годы Леннон зарекомендовал себя как уверенный в себе и опытный публичный оратор, высказывавший свои взгляды на большинство мировых проблем, было трудно объяснить его сдержанность на этом обеде».

beatlesbible.com: «После того, как Джон Леннон произнес свою краткую речь и сел на свое место, он повернулся к сидящему слева, и произнес: «У вас счастливое лицо».

Питер Браун (персональный помощник Брайена Эпстайна): «В комнате стояла напряженная тишина. «Что он сказал?» – наконец спросил кто-то громко. Другой гость предположил: «Он сказал: «Спасибо, у вас счастливые лица». Новая острота Леннона передавалась от стола к столу и несколько секунд комната взорвалась аплодисментами, все восторгались изысканным блеском юмора Джона».

Синтия: «Потом раздались нестройные хлопки, которые сменил нарастающий гул недовольных голосов. Нac окру­жали возмущённые люди, которых нагло обманули, лишив обещанного развлечения».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Кристина Фойл вышла из себя, когда подвыпивший Джон ограничил свою речь словами: «Большое вам спасибо, и благословит вас Бог».

Брайен: «Сэр Алан Херберт, который сидел ря­дом со мной, потом сказал: «Постыдный случай. Он, безусловно, должен был произнести речь». Но здесь Джон вел себя как битл. Он не был готов сделать то, что было не только неестественно для него, но также то, что он мог бы сде­лать плохо. Он не собирался ударить лицом в грязь. После мероприятия он сказал: «Дайте мне еще 15 лет, тогда может я и смогу произнести речь. Но не сейчас». И я согласился с ним. Я полагаюсь на ин­стинкт Джона и на инстинкт всех «Битлз» не только в музыке, но и в де­лах вкуса, и стиля, и общего поведения».

Бен Перрик (Ben Perrick): «Возникло ощущение некоторого замешательства, но ведущий вечера быстро призвал Брайена Эпстайна произнести речь. Брайен много сказал о шарме и обаянии Джона Леннона, и что он всецело поддерживает симпатию своей аудитории».

Тиренс Спенсер (фотограф): «Брайен любезничает с Кристиной Фоули».

Тиренс Спенсер (фотограф): «Председатель обеда и карикатурист Осберт Ланкастер не выглядит очень уж восхищенным в компании Джона».

Десмонд Моррис: «Когда на банкете мы с Джоном беседовали, один из гостей, уже в изрядном подпитии и, должно быть, раздраженный тем, что Джон за­ставил себя ждать, вразвалочку подошел к нам и, лучезарно улыбаясь, снисходительно произнес: «Поздравляю с книгой. Очень веселенькая, хотя, вне всякого сомнения, чувствуется значительное влияние Эдварда Лира». Не дожидаясь ответа, он развернулся и отправился в очередной раз наполнять стакан. Намек на то, что работа Джона насквозь вторична, был настолько несправедлив, что мне стало любопытно, как Джон к нему отнесется. Проводив глазами удаляющуюся коренастую фигуру, Джон повернулся ко мне и спросил только: «А кто это — Эдвард Лир?» Я засмеялся, и вопрос был закрыт.

Про себя я, конечно, не мог не думать о том, действитель­но ли Джон не слышал об абсурдистских стихах Эдварда Лира, или он просто хотел сказать: «Я — Джон Леннон, при чем тут какой-то Эдвард Лир?» Думаю, все же первое вероятнее, по­скольку в тот день Джон был со всеми до крайности любе­зен, скромен и обаятелен, словно проводящий предвыборную кампанию политик. Вряд ли в подобных обстоятельствах он стал бы демонстрировать высокомерие. С другой стороны, не­давно я набрел на одно эссе, автор которого уверяет, что, еще учась в художественном училище, Леннон «заинтересовался абсурдистской поэзией Эдварда Лира и «Гуннов»… а впослед­ствии идеями сюрреализма и дадаизма…» Так что, может стать­ся, я ошибался. Джон терпеть не мог покровительственного обращения, и, возможно, то его замечание было более рез­ким, чем мне тогда показалось.

Старшее поколение было, с его точки зрения, безнадеж­ным, он уважал его очень мало. Власть существовала для того, чтобы ее высмеивать, традиции — для того, чтобы их ломать. Например, в его книге есть персонаж по имени Скради, «ра­бочая лошадка», который кричит своему нанимателю, «раз­жиревшему заправиле-капиталисту»: «Почему б тебе не затк­нуть свою жирную глотку, а не то я тебе сейчас всю морду расквашу. Ты такой же, как вы все, жирные богатенькие бур­жуи…» Нетрудно разглядеть в этом выпаде отражение ранних социальных взглядов Джона Леннона.

Успех книги создал ему дополнительные трудности. Не­вероятная волна битломании сметала все на своем пути. Джо­на это по большей части раздражало, но остановить ее было невозможно. Как можно пойти против общества, когда оно всячески тебя превозносит? Каждый грубый выпад против благовоспитанного общества неизменно вызывал смех и апло­дисменты его остроумию. Колкие и меткие замечания, кото­рыми полны его интервью, стали легендой. Для него это было несложно: в душе он по-прежнему презирал влиятельные круги, видя в их заискивании перед собой лишнее доказатель­ство их глупости».

Бен Перрик (Ben Perrick): «Потом выстроилась очередь за автографами на его книге, никто не высказывал никакого разочарования, а сам Джон выглядел вполне довольным».

Джон: «Я ликовал, видя, как книга заняла место в хит-параде литературного мира – точно так же, как это было, когда пластинка «Битлз» заняла первое место. Причина этой радости в том, что это был совершенно иной для меня мир. До этого мы все делали вместе, а книгу я написал один. Честно говоря, они отнеслись к ней го­раздо серьезнее, чем я сам к ней отнесся. Все это началось еще в школе. Мне хорошо давалась рисование и родной язык, и вот, для потехи, я стал писать короткие рассказы и рисовать карика­туры… может быть я поздно взялся за это… во всяком случае, я знаю точно, что никогда не стал бы клерком или продавцом. Когда мне было 15, я горел желанием написать роман или уехать в Лондон и стать поэтом, может быть, когда я стану постар­ше, я все же напишу роман.

Вы не поверите, но я был весьма рад, что мою первую книжку так хорошо приняли. Особенно меня удивило то, что обо­зреватели тепло встретили книгу, совершенно игнорируя тот факт, что я один из «Битлз».

Синтия: «Мы с Джоном целый час подписывали первые экзем­пляры его книги. Нас окружили стаи щебечущих леди и джентльменов, непременно желавших заполучить наши автографы».

Брайен: «Когда Джона осадили дерущиеся леди среднего возраста, которым бы следовало вести себя поприличнее, одна женщина, держащая 10 копий его книги для автографов, сказала: «Поставте свое имя разборчиво вот здесь», – и она указала страницу пальцем, богато унизанном драгоценностями. Джон глянул на неё изумленно, а она повернулась к подруге, стоящей вплотную рядом к ней и сказала: «Никогда не думала, что унижусь до такого автографа». «А я никогда не думал», – заметил Джон, – «что меня будут принуждатъ расписываться для таких, как вы».

Синтия: «Банкет произвёл на меня, я бы сказала, просветляющий эффект. Меня засыпа­ли очень приятными комплиментами, которые придали мне уверенности в себе, чего мне так не хватало. «Вы знаете, моя дорогая, Бритт Экланд Вам и в подмётки не годится». В сущности, не так уж и плох он был, этот банкет».

Рой Орбисон празднует свое 28-летие [предположительно] в ресторане «Дольче Вита» (La Dolce Vita) в лондонском районе Сохо, 23 или 24 апреля 1964. (Рой Орбисон родился 23 апреля 1936). На торте можно различить надпись: «С днем рождения» и число «21», что вызывает вопрос, 28-летие ли это?

На снимке сразу за Джоном – ди-джей Джимми Хенни (Jimmy Henney). Женщина, которая кормит Ринго – жена Роя, Клаудит Орбисон (Claudette Orbison). На снимке также шестилетний сын Роя Орбисона.

Джон Леннон и Ринго Старр с Джимми Хенни и Мюрреем К. на дне рождения Роя Орбисона.