1 октября 1956 г.
(условная дата)
Филипп Норман: «В октябре директором школы «Кворри-Бэнк» стал Вильям Побджой».
Пит Шоттон: «В то время самой большой ценностью Джона был его велосипед фирмы «Рэлей Лентон». Тогда мы ухаживали за своими велосипедами с таким же рвением, как сейчас большинство подростков заботится о первой машине. Они давали нам определенную свободу и мобильность и, как ни парадоксально, служили транспортным средством до школы и обратно. Обычно мы с Джоном каждый будний день встречались около 8 утра на углу Вэйл-Роуд и Менлав-Авеню и дальше две мили до школы ехали вместе. Но как-то утром, из-за моей неизлечимой способности опаздывать, которая могла вывести из равновесия даже Джона, ему пришлось уехать, не дожидаясь меня. Мчась на всей скорости, я наконец увидел, как он медленно едет по Менлав-Авеню, склонив голову над рулем. Как это часто бывало, если он не общался с кем-то, его мысли витали где-то в облаках. Поскольку Менлав-Авеню имела одностороннее движение, обычно Джону не было нужды уделять дороге свое «потустороннее» внимание (в любом случае, без очков он ничего бы не увидел). Но именно в то утро кто-то с нарушением правил припарковал свою машину прямо на этой узкой улочке.
«Джон! Джон!» – закричал я, на секунду опоздав пробудить его от грез. Врезавшись прямо в припаркованный автомобиль, он катапультировался из велосипеда и перелетел через машину. Однако, продемонстрировав виртуозную, кошачью координацию движений, Джон сумел приземлиться посреди дороги точно на ноги.
Когда я подъехал и спросил, не ушибся ли он, его волновал только велосипед; рука его была в крови, но искореженное переднее колесо и тот факт, что велосипед теперь неисправен, доставляли ему гораздо больше мучений. Мы решили оттащить «велик» к нему, и я помог промыть рану и перевязать ему руку. Потом мы выпрямляли покореженное колесо, пока оно не вернулось к первоначальному виду. После этого мы помчались в школу. Мы опоздали на первый урок на полчаса и нас отправили прямо в кабинет директора. В тот торжественный и важный момент и состоялась наша первая встреча с заменившим вскоре Эрни Тэйлора его преемником – Вильямом Эдвардом Побджоем».
Филипп Норман: «Среди информации, почерпнутой от своего предшественника, мистер Побджой нашел сведения о том, что Джон Леннон и Пит Шоттон являются лидерами школьных хулиганов».
Вильям Побджой: «Мне сказали, что был даже один учитель, которого они не просто терроризировали, а которого Леннон фактически колотил. Бедняге было так стыдно, что он молил судьбу, чтобы об этом не узнали все».
Пит Шоттон: «По внешним данным новый директор, хотя и был столь же далек от преподавания, как и мистер Тэйлор, был гораздо менее впечатляющей фигурой. Уже известный всем школьникам под кличкой «Пучеглаз» (кличка обыгрывает фамилию: «Pobjoy» превращена в «Popeye» – «Пучеглаз»), он был худощав, с бегающими глазками и манерами педанта, ему было всего 35 – намного меньше возраста большинства учителей. Тем не менее, этот мрачный нелюдим при первой встрече достаточно впечатлил нас своими авторитетом и властностью. Лишь огромная способность Джона убеждать, вместе с обследованием забинтованной руки смогли убедить мистера Побджоя, что Джон действительно пострадал в велосипедной аварии.
«Ну ладно, – наконец грубо бросил он. – А что же за уважительная причина у тебя, Шоттон?». «Велосипед Джона был разбит, сэр, – довольно запальчиво ответил я, – и мне пришлось помочь оттащить его домой». «Не смей говорить со мной в таком тоне, – сказал мистер Побджой. – На первый раз вам это сойдет с рук, но если с вами еще что-то приключится, можете не сомневаться, я не буду таким снисходительным».
Конечно же, нам с Джоном в школе не приходилось долго искать приключений. Через две недели мы опять оказались в кабинете мистера Побджоя, и опять из-за опоздания в класс. Обычно это преступление наказывалось черной отметкой на работу в школьном саду. (Мы задержались после обеда в «конфетнице», местном кондитерском магазине, объедаясь конфетами «Палм тоффи» (дешевые конфеты типа ирисок), нашим любимым блюдом, и источником жизненных сил всех школьников «Кворри-Бэнк». Оно было таким «жевательным», что, казалось, челюсти неосмотрительного потребителя замыкаются на замок.
«Ну и что же случилось на сей раз?» – сардонически ухмыльнулся мистер Побджой. «Мы зашли в «конфетницу» перед уроком, сэр, – ответил Джон, как всегда, проявивший красноречие первым, – и не знали, что уже опаздываем…». Директор повернулся к нам спиной и решал нашу судьбу, а Джон воспользовался этим и передразнил кислую мину Пучеглаза. Я, как всегда, не смог удержаться и захихикал.
Мистер Побджой мгновенно повернулся к нам. «А ну тихо, вы двое!» – шикнул он. Сидя за своим столом, он зловеще постукивал по пачке бумаг деревянной линейкой и, наконец, вынес приговор едва слышной фразой: «Идите домой». Мы не поверили своим ушам: «Идите домой?! – повторили мы, словно эхо. – Что это значит, сэр?». «Я сказал: «Идите домой». Уж, конечно, вы знаете английский настолько, чтобы понять, что это значит. Ведь мы с вами не тратим здесь времени попусту, не так ли? А?», – и мистер Побджой взметнул брови дугой, придавая выразительности своему ироническому вопросу.
«Конечно нет, сэр, – не подумав сказали мы. – Мы знаем, что означает «идите домой», сэр, но…». «Вот и идите домой! – отрезал он. – Вы оба мне надоели. И пока я не пошлю за вами, чтоб и ноги вашей в школе не было». Мы с Джоном онемели. Это было временное исключение из школы – неслыханная в «Кворри-Бэнк» мера наказания. Словно мы совершили фундаментальное преступление, были разоблачены и соответственно наказаны.
Я поплелся за Джоном на игровую площадку, и мы вместе побрели через поле к укрытию для велосипедов. «Ёкарный ужас, – завывал я, садясь на свой «велик», – что же я скажу своим ёкарным родителям?!». «А х*р его знает, – буркнул Джон, запрыгивая на своего «Рэлей Лентона». – А вот что я скажу моей ёкарной Мими? Ответь мне, какую х*рню мне теперь ей навешать?!». «Но ты понимаешь, что за х*рня с нами приключилась или нет?» – спросил я, медленно катясь вперед. Джон, описывая вокруг меня искусную восьмерку, вдруг разразился хохотом. «Да, Пит, нас турнули». Этот новый леннонизм был произнесен с преувеличенным французским акцентом.
Тут мы поравнялись с учителем по богословию, очень высоким преподавателем по имени мистер Макдермот, и он потребовал объяснить, почему мы едем на велосипедах из школы в такое раннее время. Джон притормозил: «Нас только что турнули». «Объясни, ради Бога, о чем ты говоришь, Леннон? – недоверчиво сказал мистер Макдермот. – Вас турнули? Что это значит?».
После того, как я объяснил, что к чему, мистер Макдермот зашагал прочь, покачивая головой и полушепотом повторяя «Турнули… турнули…». И все же, несмотря на этот смешной момент, наше настроение было очень кислым. Мы не слышали, чтобы из «Кворри-Бэнк» кого-то когда-нибудь изгоняли, тем более за такой пустяковый проступок. Даже мистер Макдермот явно почувствовал, что мера наказания не соответствует тяжести преступления.
Мы решили ничего не говорить родителям и примерно с неделю продолжали уезжать из дома в обычное время. Но отправлялись не в школу, а в Аллертон, где проводили весь день с мамой Джона».
Вильямс Побджой: «Они и в самом деле были совершеннейшими хулиганами, без конца устраивали всякие каверзы. Я никак не мог понять их. Однажды даже высек. Признаюсь в этом с сожалением, потому что я противник телесных наказаний. Эта система досталась мне в наследство, и я вскоре избавился от нее».