14 мая 1954 г.
(условная дата)
Ринго: «Когда я попал в больницу во второй раз [в конце 1953 года], там работали монахиня сестра Кларк и медсестра Эджингтон. В тринадцать-четырнадцать лет у меня начался период полового созревания, и, когда медсестры целовали нас перед сном, это по-настоящему волновало: «Не поцелуете меня на ночь?» – и многие из них по-настоящему целовали меня. Все они были еще молоды (во всяком случае, не стары), им было лет по восемнадцать-двадцать. Но монахинь мы никогда не просили поцеловать нас.
Большую палату разделяла перегородка, в одной половине помещались девочки, в другой – мальчики. Между нами часто вспыхивала бурная страсть. По ночам мы пробирались в палату для девочек и надолго оставались там. Я проводил в той палате многие часы, стараясь потрогать чью-нибудь грудь. Ну а поскольку все мы были больны туберкулезом, то бациллы передавались друг другу с лёгкостью. У нас появлялись подружки, но ненадолго: когда кому-нибудь становилось лучше, его сразу увозили из города. Так мы взрослели, и взрослели мы очень медленно.
Чем только меня не пытались занять – даже вязанием. Из папье-маше я сделал большой остров и ферму с массой животных. В больнице у меня вышла драка с одним парнишкой. Он совсем свихнулся – трахнул меня по рукам тяжеленным подносом, чудом не раздробил мне пальцы.
Играть на барабанах я начал в больнице в 1954 году, где нас немного учили музыке, чтобы хоть чем-нибудь занять. Учительница приходила с огромным мольбертом и листом картона, на котором были нарисованы символы инструментов. Были нарисованы на бумаги большие ноты – зеленые, желтые, красные, где красные обозначали большой барабан, желтые – тарелку…
Она раздавала нам ударные: треугольники, бубны, барабаны. Потом она показывала на желтый значок – и звучал треугольник, потом на красный – и слышался стук барабана. Я играл, только когда мне давали барабан.
Мне дали барабан, и я отказывался играть на чем-либо другом. Я не хотел ни треугольник, ни тамбурин. Орал: «Дайте барабан!».
Играл и в больничном оркестре. Сначала я стучал катушками из-под ниток по шкафу рядом с кроватью. Я провел в постели десять месяцев – это долгий срок, поэтому я старался развлечь себя чем-нибудь – барабанами, вязанием. Именно там я и начал играть по-настоящему. С тех пор я уже не мечтал ни о чем другом. Мне хотелось только одного: иметь барабаны».
Ринго: «Это я в больнице, второй раз, заметьте. С туберкулезом, мы просто сидели в этом парке, на отгороженной лужайке, и дышали свежим воздухом, потому что, откуда я родом, он был не очень свежим. В том районе было много туберкулезников, и раньше до стрептомицина они просто сидели в общей комнате и умирали, у кого он был. Это был простой выход, потому что они не могли их вылечить. Это сиделка Эджи. Она была очень значимой для всех нас».
Ринго (из интервью журналу «Роллинг Стоун», апрель 2015): «Мне всегда казалось, что у меня было отличное детство. Мама раз в неделю ехала на двух автобусах и переправлялась на пароме через реку Мерси, чтобы меня навестить. А психолог сказал мне: «А звучит так, будто вас бросили родители и вы выросли в трущобах».