20 декабря 1952 г.
(условная дата)
Алан Клейсон: «В школе Риччи охарактеризовали как «спокойного, вдумчивого ребенка, который соображает довольно медленно. Со временем, конечно, он улучшит свою успеваемость, поскольку он очень прилежный и старательный ученик». Учителя определили Ричи «средним среди отстающих. За одно из полугодий 1952 года Ричи умудрился прогулять тридцать четыре раза, причем отнюдь не все из них были по болезни. Несмотря ни на что, по поведению он получил высшую оценку: очевидно, учителям было решительно наплевать на его бесконечные непосещения, во время которых он занимался мелким воровством, курил и травил сальные анекдоты с приятелями».
Элси Старки: «Они собирались с приятелями и ошивались около школы до последнего звонка, после которого расходились, так и не зайдя внутрь. При этом они уверяли, что не смогли попасть в школу, потому что двери были заперты. После этого они уходили и целый день играли в Сэфтон-парке».
Ринго: «Идти до «Дингл Вейла» было чертовски далеко, путь занимал добрых полчаса. Можно было дойти до школы через Принсес-Парк или по Парк-Роуд. Помню, однажды мы с Брайаном Бриско шли через парк сразу после снегопада. На снегу оставались наши следы, и в конце кондов мы решили не идти на уроки – так весь день и бродили по парку, любуясь собственными следами.
Дингл – один из самых опасных районов Ливерпуля, а Токстет до сих пор пользуется дурной славой. Там и вправду было опасно. В те времена там хозяйничали банды, вспыхивали драки, случались грабежи. Но детям, женщинам и старикам ничто не угрожало. Их не трогал никто. А теперь инвалидов вытаскивают из колясок, избивают девяностолетних старух. Трусы, отъявленные трусы! Если бы кому-нибудь раньше вздумалось избить старуху, все банды района разыскали бы его и избили до полусмерти. Такого не простили бы никому.
Ливерпуль был мрачным и безотрадным, но нас это не смущало. Мы с Дэви Паттерсоном и Брайаном Бриско были тремя мушкетерами, охотниками за скальпами, бандой Черной Руки, шайкой из трех человек. Мы все делали вместе. Мы играли в сыщиков и ковбоев, учились в одной школе и были очень дружны. До десяти или одиннадцати лет я воспринимал окружение как собственный, близкий мне мир, а руины, оставшиеся после бомбежек, казались нам раем. Мы не думали о тех, кто погиб в разрушенных домах, мы воспринимали их просто как большую игровую площадку. «Встречаемся на бомбежке», – часто говорили мы друг другу.
В школе постоянно вспыхивали драки. Стоило подраться с каким-нибудь мальчишкой и как следует вздуть его, как на следующий день у ворот школы тебя уже ждал здоровенный детина, который либо избивал тебя, либо хорошенько встряхивал, припугивая: «Больше не смей трогать Фрэнка даже пальцем!» В драках я всегда проигрывал. Поэтому мне всегда хотелось иметь старшего брата, который поколотил бы ублюдков, которые постоянно приставали ко мне. Но ни отца, ни старшего брата у меня не было. Вступалась за меня только мама. Если какой-нибудь парень постарше обижал меня, она шла разбираться с его родителями. Она очень любила меня. Как единственный, к тому же болезненный ребенок, я был для нее светом в окошке».
