17 июня 1969 г.
Бэрри Майлз (автор книги “Календарь ‘Битлз’”): «Пол и Линда вернулись из отпуска».
Ежемесячный журнал для поклонников “Битлз” (№ 72, июль 1969 года): «Пол и Линда Маккартни с шестилетней Хизер вернулись из отпуска на греческих островах Корфу во вторник, 17 июня, за день до дня рождения Пола».
Бэрри Майлз (автор книги “Календарь ‘Битлз’”): «В нью-йоркском театре “Эдем” состоялась премьера музыкальной пьесы Кеннета Тайнана “О! Калькутта!”. Одна из сцен – мастурбационная фантазия под названием “Четверо в одной руке”, была указана в программе как основанная на идее Джона Леннона».
Билл Харри (автор книги «Самая полная энциклопедия Битлз»): «В 1960-х годах Кеннет Тайнан был известной фигурой в британском театральном мире. В 1962 году по приглашению Лоуренса Оливье он стал художественным руководителем Национального театра.
16 апреля 1968 года Тайнан написал Джону Леннону письмо: “Дорогой Джон Л. У меня есть идея для моего эротического эстрадного представления – конкурс мастурбации. Не могли бы вы сделать для этого короткий набросок? Я пытаюсь как можно скорее собрать весь сценарий в письменной форме”.
Джон ответил: “Знаете, основная идея такова, что четыре парня дрочат – обмениваются образами – описаниями – короче, это должен быть экспромт. И вообще они должны дрочить на самом деле – будет шикарно!”
Леннон действительно написал этюд, который был включён в постановку Тайнана, ставшей известной как “О, Калькутта!”».
прим. – Тайнан был яростным противником цензуры и всегда стремился нарушать табу; эротическое музыкальное ревю “О! Калькутта!”, которое Тайнан скоординировал и частично написал, дебютировало в 1969 году и стало одной из самых успешных театральных постановок; в ревю вошли сцены, написанные разными авторами, в том числе Сэмюэлем Беккетом, Сэмом Шепардом, Джоном Ленноном и Эдной О’Брайен.
Во время действия актёры играют и танцуют совершенно обнажёнными. Постановка мюзикла осуществлялась 13 лет подряд, что на некоторое время сделало его наиболее “долгоиграющей” пьесой на Бродвее. Английское название пьесы “Oh! Calcutta!” – каламбур, обыгрывающий французскую фразу “O quel cul t’as!” (Какая у тебя красивая задница!).
Пьеса Джона Леннона “Четверо в одной руке” или “Упряжка четвернёй” (Four in Hand):
На сцене четыре стула, спинками к зрителям. Перед ними большой проекционный экран, разделённый на четыре секции, по одной на каждый стул. Трое мужчин ожидают с нетерпением. Звонок в дверь.
Первый: Вот и он. Я говорил тебе, что он успеет. (открывает дверь.)
Входит Джордж: на нем фетровая шляпа с широкими полями.
Первый: Если хочешь присоединиться к группе, Джордж, то должен запомнить, что мы всегда начинаем вовремя.
Джордж: Извините, что опоздал, ребята.
Второй: Нам не нравятся те, кто нарушает правила, Джордж.
Джордж: Я уже извинился.
Третий: Так, мы разговаривать будем или начнём дрочить?
Первый: Хорошо, давайте начнём. Это твоё место, Джордж. Вот это (указывая на экран) машина нового типа – телепатический приёмник мыслей. Всё, о чём ты думаешь, появляется на экране. Теперь, правила таковы: все мы думаем о том, на что можно подрочить, пока кто-нибудь не кончит, и первый, кто кончит, должен помешать остальным это сделать. Понятно?
Джордж: Понятно.
Первый: Хорошо. Давайте начнём. Всё, что приходит на ум, Джордж.
Первый садится на своё место. Джордж сидит между Вторым и Третьим. Начинается ритмичная музыка. На экранах появляются изображения. Руки мужчин начинают ритмично двигаться перед ними. На экранах, обращённых к номерам 1, 2 и 3, голливудские и плейбойские сексапильные красотки. Экран Джорджа остаётся пустым. Ритм нарастает, экраны 1, 2 и 3 пульсируют с гламурными женщинами. Внезапно раздаются звуки увертюры к Вильгельму Теллю, и во время грохота тарелок на экране Джорджа появляется изображение Одинокого рейнджера (прим. – герой американского вестерна). Все экраны гаснут и четверо мужчин перестают мастурбировать.
Третий: Что, черт возьми, это было?
Первый: Что ты пытаешься сделать, Джордж? Второй: (встаёт, поправляя штаны) Я говорил вам не приглашать посторонних.
Джордж: Извините, ребята, просто это первое, что пришло мне в голову.
Второй: У нас шесть месяцев не было здесь вакансии, Джордж! Харви ушёл только потому, что развёлся.
Третий: Как тебе серебряную пулю в задницу?
Первый: (подходя к Джорджу) Ты уверен, что с тобой всё в порядке, Джордж?
Джордж: Я в порядке, спасибо.
Первый: Хорошо, давайте попробуем ещё раз. Все снова рассаживаются по местам.
Первый: И убери это дерьмо, Джордж.
Снова звучит музыка и на экранах снова появляются изображения. Они более обнажены, чем раньше – крупные планы грудей и ягодиц. Постепенно на четырёх экранах начинает формироваться одно общее изображение. Джордж добросовестно старается. Наконец, в разгар ритма, на экране с номером 1 – голова обнажённой модели, на экране с номером 2 – её грудь, на экране с номером 3 – её ноги. Пауза. Образ лежащей модели почти сформирован. Внезапно раздаются звуки увертюры к Вильгельму Теллю и на экране Джорджа появляется изображение Одинокого рейнджера.
Джордж: (ликуя) Ага! А-а-а-а-а! Он поднимается. На его экране продолжает мигать Одинокий рейнджер. Под звуки нарастающей музыки резким взмахом руки он высвечивает изображение Одинокого рейнджера на других экранах. Изображение заполняет все экраны, Первый, Второй и Третий полностью теряют концентрацию и прекращают соревнование.
Джордж: (поворачивается, чтобы уйти) Увидимся на следующей неделе, ребята.
Первый: Пошёл нахрен отсюда!!! Звук четырёх «свистящих» выстрелов, все экраны становятся тёмными. Конец.
Пол: «В молодости мы устраивали сеансы мастурбации в доме Найджела Уолли в Вултоне. Мы оставались на ночь, все сидели в креслах, выключали свет и, будучи подростками, достигшими половой зрелости, дрочили. Кто-нибудь говорил: “Бриджит Бардо”, “О-о-о!” И все продолжали, затем кто-то, скорее всего, Джон, произносил: “Уинстон Черчилль” и вся наша сосредоточенность улетучивалась».
Пит Шоттон (друг детства Джона Леннона): «В пригороде Ливерпуля в начале 50-х секс не мог служить темой для вежливого разговора. Наши родители и учителя всячески старались избегать каких бы то ни было упоминаний о нём; даже скандально известные издания Флит-Стрит вроде “Новости планеты”, или, как мы его называли “Новости ахинеи” предлагали всего-навсего туманные забавные намеки. Благодаря общепринятым викторианским нормам морали, запрещавшим даже легкую эротику типа современного “Плейбоя”, лишь через несколько лет мы, наконец, увидели настоящую фотографию голой женщины.
Но, как гласит пословица, “если стоит, значит стоит”. И что касалось нас с Джоном, то уже сам факт, что взрослые считают онанизм, порнографию и внебрачный секс такими “порочными” и “возмутительными”, только усиливал существующий к этому интерес. Наши разговоры о сексе вошли в обыкновение задолго до того, как мы стали понимать, о чём говорим. Помню, как Джон в возрасте лет девяти или чуть больше уведомил меня, что женские органы размножения состоят из скопления черных точек. По его утверждению, всё сводилось к тому, что мужчина своим пенисом должен тереть одну из этих точек, если он вдруг потрет сразу две, женщина обязательно родит двойню. Несмотря на мое скептическое отношение к таким рассуждениям, о более правдоподобной теории этого мы смогли узнать только годом позже.
Когда нам было примерно одиннадцать, Джон как-то заявил мне с драматической интонацией: “Пит, я сегодня спустил – честное слово! Это просто пипец всему и самое кайфовое ощущение!”. Мы тут же отправились в свой заброшенный гараж на Вэйл-Роуд, где Джон повторил это явление в мою честь, но сам я, как ни пытался, смог добиться эрекции только через несколько месяцев.
На первом году учебы в “Кворри-Бэнк” у нас с Джоном появилась привычка “спускать” в кустах, когда мы возвращались из школы. Кроме того, мы смогли подбить всю нашу банду на несколько “сессий по онанизму”, на которых имели возможность сравнивать, у кого больше и толще. Увидев, что у одного из наших приятелей эрекция члена принимает, буквально, форму банана, мы всегда старались помешать ему довести дело до конца.
Чтобы у читателя не возникло ошибочных домыслов, поясню, что наши фантазии были строго гетеросексуальны. “Ну что, ребята, – бросал кто-нибудь. – Кого мы будем сегодня?”. Тут все наперебой начинали выкрикивать имена известных секс-бомб, каждое из которых поднимало нас на новые высоты кайфа, пока мы разминали свои члены. Джон неизменно отдавал предпочтение Бриджит Бордо, кроме одного памятного случая, когда он заорал “Уинстон Черчилль!” – мгновенно повалив нас в припадок истерики, который свел на нет все наши старания.
Через несколько лет эта сцена была увековечена в постановке Кеннета Тайнана “О, Калькутта!”. Когда Тайнан впервые обратился к Леннону с просьбой описать забавный случай для его рентгеновского ревю, Джон собрался было бросить его письмо в мусорную корзину, и тут я напомнил ему об этом “случае с Черчиллем” и сказал, что он может обладать определенным драматическим потенциалом. Однако Тайнан с некоторой вольностью заменил имя национального героя Великобритании на Лоуна Бэнджера».
Крэйг Браун (автор книги “Теория шести рукопожатий”): «Терлоу-сквер, 20, Лондон. Весна 1968 года Принцесса Маргарет часто бывала в гостях у Кеннета и Кэтлин Тайнан на их рискованных приёмах. Тайнан, добившийся известности как ниспровергающий авторитеты театральный критик, – одна из самых ярких фигур столицы. Его вечеринки представляют собой взрывоопасную смесь из порнографии, снобизма и революционных идей. “На Кубе Фиделя Кастро возникает новый вид человека”, – вот одно из его убеждений, и однако при этом он был известен тем, что бранил гостей, если они не кланялись принцессе. Он в авангарде и левой политики, и высшего общества и отказывается видеть в этом какое-либо противоречие. Когда он расхаживает на собственном приёме в тёмно-фиолетовом костюме, один незваный гость, член Рабочей революционной партии, спрашивает: “А кто этот торговец антиквариатом?”
Гости Тайнана одеты по последнему писку моды, угощаются ягнёнком “Каса Ботин” или тюрбо по-монакски, пьют изысканное вино и, если захочется, принимают наркотики. Тайнан устраивает свои приёмы, как театральные спектакли, а Кэтлин выступает помощником режиссёра. Выбор актёров определяется тем, насколько они способны на конфликты. Он начинает скучать в отсутствии ссор, хотя бы назревающих, и заполняет вакуум тем, что планирует всё более сумасбродные развлечения.
“Я очень хорошо помню, как на одной нашей вечеринке кто-то вдруг предложил пись-пись в Букингемском дворце, – вспоминает Кэтлин. – В другой раз мы решили изобразить студентов, которые захватили школу изящных искусств, и захватить оперный театр ‘Ковент-Гарден’. Между потенциальными захватчиками завязался спор о том, что представлять на сцене. Пропаганду или искусство? Шелли или Фрейд? И на этой ноте эстетических разногласий пришлось от плана отказаться. Вместо этого мы подумали, а не лучше ли сжечь ‘Олд Вик’ (прим. – театр)”.
Среди завсегдатаев посиделок Мэри Маккарти, Жермен Грир, Майк Николс и Ванесса Редгрейв. Однажды вечером у них на каменной лестнице сидел Джон Леннон в белом костюме и рассуждал об идее скетча для предстоящей постановки Тайнана ‘О! Калькутта!’: “Понимаете, в чём главная мысль, четверо парней дрочат – обмениваются образами – описаниями – короче, это должен быть экспромт. И вообще они должны дрочить на самом деле – будет шикарно!” Тем временем Шерон Тейт, которая недавно вышла замуж за Романа Полански, сидела по-турецки и раздавала только что самолично испечённые печеньки с марихуаной.
Тайнан постоянно в поиске новых видов сексуальных приключений. В июле 1961 года, после того как Джонатан Миллер рассказал ему о группе мотоциклистов, которые надевают маски, бешено разгоняются, кончают и разбиваются насмерть, он берёт такси (“что обошлось в целое состояние”) и везёт всю компанию в то место, где должен был проходить ритуал, но там ничего не происходило. “Место оказалось беспредельно респектабельным, и единственные сумасшедшие там были мы”, – вспоминает Кристофер Ишервуд.
А в этот вечер Кен решает развлечь гостей после ужина показом авангардных кинофильмов. Присутствует только восемь человек: драматург Гарольд Пинтер с женой – актрисой Вивьен Мерчант, комик Питер Кук с женой Венди, а также лорд Сноудон и принцесса Маргарет. В ближайшие годы все их браки окончатся разводами.
Ужин начинается плохо – или, может быть, хорошо, учитывая, как Тайнан любит скандалы, – когда Кен хочет представить Вивьен Мерчант принцессе Маргарет, а Мерчант воротит нос и просто продолжает болтать с Питером Куком. “Я протянула руку, но её не приняли, – вспоминает принцесса Маргарет, – тогда я подняла её повыше, вроде как я так и собиралась с самого начала”.
За ужином Мерчант предложили сесть рядом с лордом Сноудоном, который недавно фотографировал её в роли леди Макбет в Стретфорде.
– Само собой, единственная причина, почему мы, артисты, даём вам себя фотографировать, это потому что вы её муж, – заявляет она ему, тыча пальцем куда-то в сторону принцессы.
В этот момент “все начинают размеренно пить”, замечает Кэтлин Тайнан.
После ужина гости устраиваются смотреть порнографические фильмы. Тайнан – гордый и активный поборник общества вседозволенности. Тем не менее он принял меры предосторожности и предупредил лорда Сноудона, что там будут “кое-какие очень откровенные сюжеты”. Но Сноудон спокоен, даже заинтересован.
– Это будет хорошо для М., – отвечает он.
Фильм начинается. “Английские фильмы были дилетантскими и очаровательными, изредка мелькали соски и лобковые волосы, – пишет Тайнан в дневнике, – а американские съёмки через ‘рыбий глаз’ с зумом оказались настолько технически робкими, что нечастых моментов с откровенным сексом было практически незаметно – то есть быстрый наезд на эрегированный член был похож на быстрый наезд на заводскую трубу”. Атмосфера безнадёжной неловкости, царившая за ужином, сменяется более расслабленной и игривой. Но тут начинается фильм Жана Жене “Песня любви”. Действие происходит в тюрьме: заключённые мужчины находят себе всяческие приключения. “Он содержал много совершенно явных кадров с членами – членами мягкими и твёрдыми, членами, которыми размахивали, потрясали или виляли, – вперемешку с лирическими рядами образов из фантазий заключённых, которые представляли себе, как резвятся в траве”, – рассказывает Тайнан.
Гости смолкают. Как будто вместо шестидесятых наступили пятидесятые. Общество вдруг оказывается гораздо менее вседозволенным. Но Питер Кук спасает положение: он начинает озвучивать то, что на экране. Тайнан ему благодарен: “Он стал комментировать фильм, как будто это реклама молочного шоколада ‘Кэдбери’, блестяще подметив сходство между дубравными фантазиями Жене и зелёными пейзажами, которые сопровождают на телевидении продажу буквально всего – от сигарет до ‘роллс-ройсов’. Через пять минут мы все уже покатывались со смеху, включая и принцессу Маргарет. Это был гениальный номер… Я обнял Питера в благодарность за одну из самых уморительных импровизаций, которые мне доводилось слышать в жизни”.
Секс умело профильтровали, превратив в комедию и избавив всех от смущения. Гости Тайнанов расходятся довольные, кроме, разве что, Гарольда Пинтера. Он так пьян, что, “торжественно откланявшись”, падает с лестницы и катится до самого низа».