26 июня 1968 г.
Уведомление от 26 июня 1968 года всем сотрудникам «Эппл корпс» с просьбой предложить название для торговой марки новой дочерней фирмы.
Марк Льюисон (автор книги «Сессии записи Битлз»): «Студия 3 “И-Эм-Ай”, Эбби-Роуд. Продюсер: Джордж Харрисон. Продолжение работы с Джеки Ломаксом над композицией “Море скисшего молока” (Sour Milk Sea).
В этот день Пол Маккартни добавил партию бас-гитары».
Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Запись песни “Всем есть что скрывать, кроме меня и моей обезьянки” (Everybody’s Got Something To Hide Except Me And My Monkey)».
Марк Льюисон (автор книги «Сессии записи Битлз»): «19:00-03:30. Студия 2 “И-Эм-Ай”, Эбби-Роуд. Продюсер: Джордж Мартин; звукоинженер: Джефф Эмерик; помощник звукоинженера: Ричард Лаш.
На этом этапе у песни ещё не было названия».
Джон: «Это была просто красивая строчка, которую я превратил в песню. Она про меня и Йоко. Все вокруг казались параноиками, кроме нас двоих, пылающих страстной любовью. Когда ты влюблён, всё кажется простым и понятным. Понимаете, все находились в каком-то напряжении: “Что она делает в студии? Почему она с ним?” Вся эта ерунда происходила вокруг нас только потому, что мы всего лишь хотели всегда быть вместе».
Питер Эшер (менеджер по работе с артистами “Эппл”, брат Джейн Эшер): «Что касается необычного названия, то у каждого есть своя теория. Моя собственная догадка в том, что “Всем есть что скрывать, кроме меня и моей обезьянки” – это не отсылка к наркотикам. Просто какая-то странная ироничная песня Джона, которую он написал для Йоко».
Дэйв Рыбачевски (автор книги «История музыки Битлз»): «Хотя большинство песен “Белого альбома” были написаны весной 1968 года во время пребывания “Битлз” в Индии, эта песня, по-видимому, является исключением. Поскольку Джон сказал, что эта песня отражает реакцию всех на его любовные отношения с Йоко, которые установились у них только после возвращения из Индии».
Джордж: «Сначала это было даже занятно, но спустя некоторое время стало ясно, что она никуда не собирается уходить, и нам стало неуютно, потому что мы работали и привыкли делать это по-своему. Возможно, это была уже привычка, но обычно в студии находились только мы и Джордж Мартин. Иногда нас навещали знакомые. Брайен Эпстайн, чьи-нибудь подруги или жёны приходили и уходили, но рядом с нами никогда прежде не было чужого человека – чужого для всех, кроме Джона. Было очень странно видеть, как она постоянно торчит в студии. Не то чтобы мы недолюбливали Йоко или вообще чужаков, но мы ощущали присутствие постороннего, и это меня нервировало. Это было нам ни к чему».
Клаус Вурман: «Ринго был слегка озадачен, потому что близость Джона и Йоко его огорчала. Они стали одной личностью, и Ринго не мог этого принять».
Ринго: «Видеть Йоко в студии было непривычно. Это было что-то новое. Все мы воспитаны, как англичане с севера: наши жены оставались дома, а мы ехали на работу. Мы добывали уголь, а они стряпали ужин. Это было одно из устаревших убеждений, которое к тому времени мы только начинали утрачивать. Думаю, Морин побывала в студии раз пять или шесть, и Патти за все эти годы заходила туда всего несколько раз. Не помню, чтобы Синтия часто бывала в студии, когда она была замужем за Джоном. Ничего такого раньше просто не случалось. Это напрягало, потому что почти всегда мы, все четверо, были очень близки и ревниво относились друг к другу. Нам не нравилось, если рядом появлялись чужаки. А Йоко и была как раз этим чужаком (не для Джона, а для нас троих). Студия объединяла нас – вот почему мы работали так успешно. Все мы старались ничего не замечать, ни о чем не заговаривали, но всё-таки её присутствие чувствовалось, а по углам уже шептались.
Я часто спрашивал Джона: “Что всё это значит? Что происходит? Йоко не пропускает ни одной записи!” Он ответил напрямик: “Когда ты возвращаешься домой к Морин и рассказываешь, как прошел твой день, тебе достаточно для этого нескольких слов: «Мы хорошо поработали». А для нас это естественно”. Вот так они начали совместную жизнь: они не расставались. После этого я успокоился и стал свободнее чувствовать себя в присутствии Йоко».
Пол: «Джон привел Йоко в студию. Я не виню его, они были влюблены без памяти – переживали начало бурного романа. Но, видя, как она сидит на одном из усилителей, мы терялись. Так и хотелось спросить: “Прости, дорогая, можно прибавить громкость?” Мы не знали, как попросить её сойти с усилителя, не вмешавшись в их отношения».
Тони Бэрроу (пресс-агент группы): «Когда Йоко в первый раз громко высказалась во время одной сессии звукозаписи, всего лишь, чтобы дать какой-то банальный совет Джону о том, что он пел в тот момент, остальные Битлы переглянулись с непроницаемыми лицами, удивлённые и ошеломлённые. В студии наступила тишина, которую нарушил Пол: “Будь я проклят! Кто-то что-то сказал? Кто, чёрт возьми, это был?” Конечно же, он отлично знал, кто это сказал. “Ты что-то сказал, Джордж? Но твои губы не шевелились! У нас здесь новый продюсер?” – вторили ему остальные»
Джон: «Пол часто подходил к Йоко и мягко просил: “Ты не могла бы не вмешиваться?” Я не понимал, что происходит. За моей спиной что-то происходило».
Пол: «Это был чрезвычайно трудный период. Когда Джон окончательно отдалился от группы, я понял, что он сделал это, чтобы расчистить место для своих отношений. Всё, что было прежде, им мешало – весь багаж “Битлз”, всё, что было связано с нами. Он просто хотел уйти и часами смотреть в глаза Йоко, повторяя: “Всё будет хорошо”. Записывать песни стало почти невозможно. Теперь, вспоминая об этом, можно посмеяться. Это и правда смешно, но в то время речь шла о нас и нашей карьере. В конце концов, мы же “Битлз”, а тут какая-то женщина… Мы словно вдруг превратились в её свиту, и нам было не по себе. Работа над “Белым альбомом” была напряженной».
Билл Харри (автор книги «Самая полная энциклопедия Битлз»): «Йоко, несомненно, сыграла роль в распаде “Битлз”. Их это напрягало, случались конфликты, и даже Джорджа Мартина нервировало то, что она постоянно находилась в студии. Всех это напрягало, и они злились. Пол говорил: “Мы с Джоном уже не пишем вместе, но всё равно, вдохновляем друг друга”. А тут эта Йоко. Он говорил: “Иной раз хочу обменяться с Джоном идеями, попробовать то да сё, а она тут как тут. И всё, – говорит, – я уже ничего не хочу”».
Пол: «Йоко проводила в студии много времени. Они с Джоном сошлись, у них был бурный роман. Она очень сильная женщина, на редкость независимая, а Джону, думаю, всегда нравились сильные женщины. Если рассудить, тетя Мими была довольно сильной женщиной, как и мать Джона, а Синтия была совсем другой – возможно, именно поэтому они расстались. Синтия была всего лишь милой, она не умела доминировать, а Йоко, по-моему, умела. Она была концептуальной художницей, хотя у неё были и другие увлечения. Джон был словно околдован ею. Она часто говорила что-нибудь вроде: “Я не знаю никаких Битлз”, – и это удивляло: ого, нашелся хоть один человек, который не знает “Битлз”! Это, видимо, и привлекало Джона».
Джон: «До знакомства со мной из всех нас Йоко слышала только имя Ринго, потому что по-японски оно означает “яблоко”».
Пол: «Она могла сказать: “Мне нравятся мужчины в кожаных пиджаках”, – и он влезал в свой кожаный пиджак и начинал вести себя, как хулиган-подросток. Это был отличный способ вспомнить всё то, чего он уже давно не делал; думаю, благодаря ей его творческие горизонты стали шире. Беда заключалась в том, что это отражалось на нашей общей работе».
Нил Аспинал (персональный помощник «Битлз»): «Это был первый альбом, во время записи которого я не присутствовал в студии. Я находился на Сэвил-Роу и занимался бизнесом. Помню, однажды я зашел в студию, и Джон спросил: “А ты что здесь делаешь? Твоё место в офисе”. Знаете, это не так уж приятно. Мне не нравилось торчать в офисе, это не моя стихия. Йоко везде была вместе с Джоном, она проводила с ним всё время не только в студии – они везде появлялись только вдвоём, а когда он находился в студии, она тоже была рядом с ним».
Пол: «Можно сказать, что семя распада зрело уже давно. Хотя, ну, не знаю, но это зрело. Начались трения, разборки по вопросам бизнеса. Взаимоотношения… ведь каждому хотелось иметь кого-то близкого. Как Джон нашёл для себя Йоко. Но это всё усложнило. Он хотел разделить с ней весь свой внутренний мир, но как раз это мы всегда приберегали для группы. Конечно, начались всякие конфликты, ясное дело. Джона можно понять. Ему нужно было время, чтобы быть с ней. Но надо ли уделять ей так много времени, как он? Это уже касалось всей группы».
Джордж: «Если спросить Йоко, возможно, выяснится, что ей нравились, а может, и не нравились “Битлз”. Но на самом деле она нас недолюбливала, считая, что “Битлз” стоят между ней и Джоном. Мне она казалась клином, который старается вонзиться всё глубже и глубже в трещину между Джоном и нами, и так было на самом деле. Наверное, несправедливо обвинять во всём только Йоко, потому что все мы к тому времени были на взводе. Мы уже шли каждый своим путём, а она, возможно, стала катализатором, ускорившим процесс, каким бы он ни был. Сейчас я ни о чем не жалею, но в то время при ней мне становилось не по себе».
Джон: «Оглядываясь назад, я понимаю, что были четверо дружных ребят, и с ними были женщины, жены или подруги, женщины традиционного типа, которых все мы знали и любили. Они всё время проводили на кухне и с детьми, никогда не приходили в студию. Жен мы видели только на презентациях и после того, как они меняли прически. И вдруг мы с Йоко стали проводить вместе всё время, ворковать и хихикать в уголке. А Пол, Джордж и Ринго задавались вопросом: “Что, черт возьми, они делают? Что с ним происходит?” Я совершенно перестал обращать на них внимание. Я сделал это не умышленно, просто был увлечён нашими с Йоко отношениями. А потом мы оглянулись и поняли, что нами недовольны. Но я понимал, что они чувствуют, потому что, то же самое почувствовал бы, если бы Пол, или Джордж, или Ринго влюбились бы в кого-нибудь и совсем потеряли голову».
Из интервью Леннона Питеру Маккейбу и Роберту Шонфелду:
Маккейб и Шонфелд: Вы сразу почувствовали, что привлекаете друг друга?
Йоко: Это было прекрасно. Хотя я считала себя такой изысканной представительницей среднего класса…
Джон: А я был пресыщенным, жирным, никогда-не-делающего-ошибок поп-звездой, гением из рабочих, альбом каждые несколько месяцев, ну и всё такое. Разные там прибамбасы тут и там типа Харе Кришна, всякие социальные обязанности…
Йоко: Сноб.
Джон: И она – тоже. И мы выколачивали друг из друга всю эту грёбаную херню, пока от неё не избавились. Конечно, выколачивали фигурально выражаясь. Это было очень полезно для каждого из нас. Мне пришлось долго привыкать к такому положению вещей. Раньше я мог наорать на любую женщину. Основным моим аргументом всегда было то, кто из нас громче заорёт. Я всегда выигрывал, независимо от того, прав был или не прав. И они принимали это, как должное. А она – нет! Она просто уходила, уходила, уходила – пока я не понял, в чём дело. И я научился её уважать.
Маккейб и Шонфелд: Это стало основой ваших отношений?
Джон: Да, таких, каких у меня никогда и ни с кем в жизни ещё не было. Честных, нормальных отношений. Не как со всеми. Я был даже поражен всем этим.
Йоко: Я думаю, что все отношения зависят от взаимопонимания, а не просто от уважения. Оттого это так редко в жизни и бывает.
Маккейб и Шонфелд: Йоко, когда у вас с Джоном сложились отношения, как тебя воспринимали остальные Битлы? Битловская команда?
Йоко: Я свободная женщина и остальные Битлы, кроме Ринго, который относился ко мне хорошо, на публике просто меня игнорировали.
Джон: Вот тут-то я впервые понял, какие они на самом деле.
Йоко: Ну, вот представьте. Я женщина, вошедшая в их мир. Значит, мы как-то влияем всё-таки друг на друга? Но они на публике не разговаривали со мной, даже не упоминали, когда журналисты задавали обо мне вопросы.
Джон: Они ничего и не могли понять, потому что были так воспитаны. Просто потому, что они мужчины. И они вели себя с ней так, как с любой женщиной вообще.
Из интервью Пола Маккартни в 2003 году:
Корреспондент: В интервью журналу “Моджо” Йоко Оно сказала, что запись “Белого альбома” не была кошмаром, что были и светлые моменты. А вы как об этом вспоминаете?
Пол: Так и есть! Если бы всё было так плохо, как принято считать, то мы бы не записали альбом. Помню, мы подарили Джону и Йоко чайник с дарственной надписью. Было весело. Время, когда мы не ладили, было относительно коротким. Увы, больше всего запомнилось именно это, потому что закончилось-то всё распадом группы.
Come on, come on, Давай, давай
come on, come on Давай, давай
Come on, its such a joy Давай, это такая радость
Come on, its such a joy Давай, это такая радость
Come on, let’s take it easy Давай, давай не переживай
Come on, let’s take it easy Давай, давай не переживай
Take it easy Не переживай
Take it easy Не переживай
Everybody’s got something to hide except for me and my monkey Всем есть что скрывать, кроме меня и моей обезьянки
The deeper you go, the higher you fly Чем глубже ты погружаешься, тем выше взлетаешь
The higher you fly, the deeper you go Чем выше взлетаешь, тем ниже падаешь
So come on, come on Так что давай, давай
Come on, its such a joy Давай, это такая радость
Come on, its such a joy Давай, это такая радость
Come on, let’s make it easy Давай, давай не переживай
Come on, let’s make it easy Давай, давай не переживай
Take it easy Не переживай
Take it easy Не переживай
Everybody’s got something to hide except for me and my monkey Всем есть что скрывать, кроме меня и моей обезьянки
Your inside is out, when your outside is in Твоё внутреннее во вне, когда внешнее внутри
Your outside is in, when your inside is out Внешнее внутри, когда внутреннее во вне
So come on (Woo!), come on (Woo!) Так что давай (ууу!), давай (ууу!)
Come on, its such a joy Давай, это такая радость
Come on, its such a joy Давай, это такая радость
Come on, let’s make it easy Давай, давай не переживай
Come on, let’s make it easy Давай, давай не переживай
Make it easy, Облегчись
Make it easy, Облегчись
Everybody’s got something to hide except for me and my monkey Всем есть что скрывать, кроме меня и моей обезьянки
Come on… Давай…
Джордж: «Фраза “давай, это такая радость” (come on, its such a joy) было одним из любимых высказываний Махариши, как и само название песни, кроме части об обезьянке».
Пол: «Он [Джон] начал употреблять более тяжелые наркотики, чем мы, и поэтому в его песнях стало появляться всё больше намёков на героин. До этого времени мы делали довольно не явные, косвенные ссылки на марихуану или ЛСД. Теперь же Джон заговорил о дозах (fixes) и обезьянах (прим. – выражение “иметь на спине обезьяну” (have a monkey on back) означает какую-то серьёзную проблему, делающую жизнь трудной или неприятной, в том числе пристрастие к наркотикам), и это была более сложная терминология, которую остальные из нас не использовали. Мы были опечалены тем, что он пристрастился к героину, потому что не знали, как ему помочь. Нам оставалось лишь надеяться, что это не зайдет слишком далеко. На самом деле он очистился от этого, но это был период, когда он был на нём. Это был трудный период для Джона, но не редко такие невзгоды и сумасшествия приводят к хорошему творчеству, как было, по-моему, и в этом случае».
Дэйв Рыбачевски (автор книги «История музыки Битлз»): «В то время как значительная часть текста песни кажется бессмысленной абракадаброй, например, “твоё внутреннее во вне, когда внешнее внутри”, другие фразы, такие как “чем глубже ты погружаешься, тем выше взлетаешь”, можно интерпретировать как намёк на употребление героина (хотя они принимали наркотик только перорально, а не кололись, как считают некоторые). Что же касается термина “обезьяна”, то объяснения Джона и Пола противоречат друг другу. Пол утверждает, что это намёк на наркотики, поскольку “обезьяна на спине” – это фраза джазовых музыкантов 40-х и 50-х годов, обозначающая пристрастие к героину. Джон же говорит о том, что это означает Йоко, когда только у них двоих не было никаких “тараканов в голове”, в отличие от всех окружающих их людей, включая прессу и то, что писали о них в то время. Впрочем, в любом случае это могло быть задумано как двусмысленность.
Впервые Джон представил эту песню остальным участникам группы 28 мая 1968 года во время записи демоверсий только что написанных композиций в доме Джорджа в Эшере. На четырёхдорожечный магнитофон Джорджа “Ампекс” Джон записал вокал в сопровождении акустической гитары, всё с двойным наложением, в то время как остальная часть группы добавила различные перкуссионные звуки, такие как маракасы, тамбурин и бонго. На заднем плане также слышна другая акустическая гитара, играющая пробные ведущие фразы, которые вполне могли принадлежать Джорджу.
В этой записи уже присутствуют как основной музыкальный темп и вся сопутствующая “атмосфера”, так и весь текст, хотя её вокальное исполнение больше напоминает Боба Дилана, в отличие от той энергичной вокализации, что звучит на альбоме. Некоторые проблемы с аранжировкой ещё нужно было решить, например, вступление и детали гитарных партий, но несколько импровизированный характер песни уже был сформирован».
Марк Льюисон (автор книги «Сессии записи Битлз»): «Группа начала использовать новый способ работы, в котором они под запись многократно репетируют песню, после чего выбирают лучшее, по их мнению, исполнение, на которое в дальнейшем записывают наложения. В этот день было записано множество дублей, но ни один из них не будет использован».
Дэйв Рыбачевски (автор книги «История музыки Битлз»): «В этот день группа осваивалась с песней и прорабатывала аранжировку. Запись происходила постоянно. Намерение состояло в том, чтобы в итоге записать подходящий ритм-трек, на который они могли бы добавить наложения. Четырёхдорожечная лента включала электрогитары Джона и Джорджа на первой и второй дорожках, бас Пола на третьей дорожке и барабаны Ринго на четвёртой дорожке. Вокал не исполнялся. Из-за позднего времени они решили закончить эту сессию и определиться с дублями в другой день, поэтому в информационной карте было записано: “Разные дубли; выбрать лучший”».
