8 мая 1968 г.
Синтия: «На следующее утро я проснулась с головной болью и пугающим осознанием того, что брак мой, похоже, распался окончательно. Я понятия не имела, как поступают в таких случаях. Поведение Алексиса ночью, когда он пытался воспользоваться моей беспомощностью, свидетельствовало, что моё пребывание в этом доме не сулит ничего хорошего. Однако идти мне было некуда. Дженни мне очень сопереживала, Алекс, к счастью, держался предельно скромно, так что весь следующий день я просидела на диване, пила чай и думала, что мне делать дальше».
Ричард Хэлл: «В то время я служил в вооруженных силах Германии. Мой брат (моложе меня и поклонник “Роллинг Стоунз”) пригласил меня на свадьбу. Его будущая жена была родом из Миддл Вэллоп в Хэмпшире, и свадьба состоялась в Эндовере. Естественно, что мы с женой были приглашены, и мой брат сказал, что было бы неплохо взять с собой нашу юную немецкую подругу – Ренату. В Германии в Хильдесхайме Рената жила от нас всего в нескольких сотен метрах, и она была большой поклонницей “Битлз”.
Мы добрались до Остэнда и там сели на паром до Дувра. В то время не было автострады от Дувра до Лондона. Чтобы добраться до Эндовера можно было либо поехать на юг через Сассекс, а затем в Хэмпшир, либо ехать на север, добраться до Норт-Сиркулэр-Роуд (потом она станет автострадой М25), выбраться на А30, и доехать до Эндовера.
В маршруте через Сассекс было только один недостаток – дорога проходила в значительном удалении от Уэйбриджа в Суррее, тогда как двигаясь на север и выбравшись на А30 вы проедете прямо через Уэйбридж. Выбор, выбор, выбор. Никакого выбора, никаких размышлений, никаких проблем – мы едем на север. Нет, не на Аляску.
Мы проехали предместья Лондона, в Стэйнсе свернули на А30, и направились в сторону Уэйбриджа – безусловно самую красивую часть Англии. Было не слишком трудно найти Сент-Джордж-Хилл. Что меня по-настоящему удивило, это то, что не было никакой охраны на въезде в поселок Сент-Джордж-Хилл. В то время у меня была белая “Симка 1000”. Некоторое время назад на гололеде я попал в аварию и перевернулся. В общем, мне пришлось поменять одну из дверей. В то время нельзя было купить дверь какого-либо цвета, они были только чёрные, которые окрашивались уже потом. Моя новая дверь всё ещё оставалась чёрной, а на автомобиле были глубокие царапины и вмятины. Почему я об этом говорю вам станет понятно позже.
Когда мы проезжали через Сент-Джордж-Хилл, я понятия не имел, как должен выглядеть дом Джона Леннона. К счастью, мы встретили женщину, гулявшую с двумя маленькими скотч-терьерами. Я остановился и спросил, где живет Джон Леннон. Она повернулась в мою сторону и ответила: “А, мистер Леннон, он живёт как раз за этим углом”. И она показала в направлении дороги перед нами. “Его дом слева – вы увидите его с дороги. Он на холме”.
– Большое спасибо.
– Не за что, – ответила женщина, и мы продолжили путь.
Когда мы повернули за угол, то действительно увидели слева дом Джона. Подъехав к воротам, которые были открыты, я уже начал выруливать на дорожку, ведущую к дому, когда Морин сказала: “Стой”.
– Почему? – спросил я.
– Дик, – сказала она, – ты не будешь въезжать на дерьмовой “Симке 1000” с черной дверью, нуждающейся в покраске с вмятинами и царапинами. Припаркуйся за воротами.
Я припарковал машину за воротами, мы вышли из автомобиля и пошли вверх по дорожке к дому, стоящему на небольшом возвышении. Нет необходимости говорить, что сердце бешено колотилось от мысли, что сейчас может воплотиться мечта встретиться с ним.
Когда мы приблизились к дому, то все трое заметили, что кто-то бреется в комнате наверху. Это был Джон Леннон. Это на самом деле был он. Боже мой, он дома. Он внутри. Мы познакомимся с ним. Но, всегда есть но в таких ситуациях. Нужно соблюсти ритуал. Я подошел к двери и нажал на дверной звонок. Дверь открыла горничная, посмотрела на нас и спросила: “Да?”.
– Скажите пожалуйста, дома ли мистер Леннон.
– Сейчас посмотрю, – ответила она, повернулась и ушла в дом, оставив дверь приоткрытой.
Когда горничная вернулась, возникшие восторг и надежда исчезли: «Мистер Леннон в Австралии/Канаде/Лондоне/Бангкоке». (Но мы видели его, бреющемся наверху!!!).
Потом дверь открылась – не горничной, не прислугой. К нам вышел Джон Леннон, а за ним следовал Джулиан. Он поздоровался и пожал нам руки. Он пригласил нас пройтись с ним и Джулианом по саду.
– “Битлз” всё ещё популярны у вас, как об этом пишет пресса? – спросил он. – А то мы знаем только то, что пишут в газетах, и порой не верим в то, что они говорят.
У меня с собой был черно-белый восемь на десять фотоснимок Джона, сделанный в Эссене, и я попросил его подписать фотографию. Он собрался подписать фотографию, и в этот момент я ему сказал: “Подпишите просто Леннон, не надо Джон. Не надо “Кому”, не надо “От кого”, только Леннон».
– Так, – произнёс он, – так это ты тот маленький засранец, который называет меня Ленноном.
Я писал ему много раз, ни разу не получив ответ, и во всех своих письмах никогда не обращался к нему “Дорогой Джон”, и в тексте письма я никогда не называл его “Джон”, я всегда именовал его только как “Леннон”.
– Так, значит вы получали мои письма.
– Ну, да, – ответил он, – но их так много, чтобы отвечать на них, но я помню, что в некоторых всегда ко мне обращаются как “Леннон”. Видимо, это твои письма.
Шариковая ручка отказалась писать по глянцевой поверхности фотографии, поэтому он очень сильно на неё надавил, и, фактически, прочертил свою подпись на фотографии. Чтобы увидеть подпись, нужно держать фотографию под углом, чтобы свет отразился от выдавленного изображения слова “Леннон”.
После того как он подписал фотографию, я вернул её в папку, и Джон показал цыганскую повозку Джулиана. Я выразил восхищение его садом.
– Это не ко мне, – ответил он. – Ничего не понимаю в садах. По этому вопросу обращайся к Джорджу, он у нас садовый эксперт.
Что касается Ренаты – естественно, что она свободно говорила на немецком языке, но также свободно владела классическим оксфордским английским языком, но в тот день она не смогла вымолвить ни слова. Бедная девушка, она была просто ошеломлена от такой близости к своему кумиру. Она лепетала и бормотала, но не смогла произнести ни одного слова – ни на английском, ни на немецком. К этому времени мы общались уже более получаса, когда Морин обратилась к нему с просьбой: “Пожалуйста, можно получить что-нибудь от вас на память о нашем посещении?”
– Хорошо, – сказал он, повернулся и ушел в дом.
– Ты шутишь, он и так потратил на нас своё время, чего большего мы могли желать? – сказал я Морин.
– Знаешь, – ответила она, – он может дать пепельницу, чашку, блюдце, пустую вазу для цветов – что-нибудь небольшое, просто на память.
– Уму непостижимо, – это всё, что я мог сказать.
Джон вышел из дома, держа в руках небольшую бронзовую статуэтку, которую он вручил Морин со словами: “Это подойдет?”.
Морин взяла статуэтку, и я смог хорошо различить слово “велло”, написанное вокруг основания. Морин дала мне подержать статуэтку, и я увидел, что вдоль основания шла надпись: “Айвор Новелло награждает”. На ней была маленькая металлическая пластина с надписью: “Джон Леннон «Она ушла из дома» 1967”. Я протянул ему статуэтку и сказал: “Леннон, вы не можете отдать это. Вас наградили за музыку. Это ваше. Вы должны хранить её у себя”.
Он взял у меня статуэтку и отдал её Морин.
–Вот, – произнёс он, – она только пыль в доме собирает, и если она нравится, храните у себя.
Морин прижала статуэтку к себе и не было такой силы, чтобы она рассталась с нею.
– Спасибо, спасибо вам, Джон, – сказала она. Я сфотографировал Морин вместе с Джоном, вручающем ей статуэтку. Я сделал ещё один снимок Ренаты вместе с Джоном. Потом эту фотографию опубликует журнал “Браво”.
Джон был одет в белый восточный халат и Морин всегда подчёркивала отутюженные стрелки на его брюках. Она сфотографировала меня с Джоном, но её руки дрожали так сильно, что снимок смазался. Эти фотографии были сделаны фотокамерой “Роллифлекс 120”.
Покинув “Кенвуд”, мы отправились к дому Ринго. Он написал на паспорте Морин (на страничке с обменом валюты): “Морин с любовью – Ринго Старр”. Это был великий день, я буду помнить его всю жизнь».
Джон с Морин Хэлл. Фото Ричарда Хэлла.
