Ринго участвует в репетиции телешоу Силлы Блэк

1 февраля 1968 г.

Ринго сфотографировал себя с семьёй, используя затвор замедленного действия для предстоящей авторизованной биографии «Битлз» Хантера Дэвиса.

Хантер Дэвис (автор книги «Авторизованная биография Битлз»): «Как и остальные “Битлз”, Ринго пытается для разнообразия вести жизнь частного гражданина. Он считает, что, поскольку они перестали гастролировать и не являются теперь общественным достоянием, публика должна оставить их в покое.

– Но, где бы мы ни оказались, на нас все глазеют, как в цирке. Я могу понять это, когда я Битл Ринго. Но когда я обык­новенный человек – Риччи, у меня должно быть больше свободы. Наверное, это напрасные надежды. Люди столько слышали о нас. Они хотят нас видеть. Слава – вот как это называется. Они не понимают, что мы перестали играть. По-прежнему хотят, чтобы у них челюсть отвисала.

Единственные физические упражнения Ринго – это игра на бильярде или на игральном автомате.

– Есть сад, что ещё надо? Я часто гуляю в саду.

Ринго как будто и не нуждается в физ­культуре, он в форме, и вес его за шесть лет не увеличился. Учитывая нездоровый образ жизни во время гастролей, а также тяжелые болезни, которые он перенес в детстве, это удивитель­но.

Ринго, после того как в течение двух лет водил машину без прав, поскольку трижды проваливался на экзаменах, на­конец-то получил их. У него три автомобиля: “Мини-купер”, “Лендровер” и “Фейсел-вега”.

– И не спрашивайте меня, как пишутся эти названия. Меня не было в школе, когда проходили грамматику.

Ринго помогает не только родителям – он одалживает день­ги и другим родственникам и друзьям, чтобы те смогли купить себе собственный дом.

– У меня тут валяется много всякой всячины – иной раз выскочу, накуплю разного, а через неделю забуду. Камеры, фотоаппараты – я всё время их покупаю; потом мне кажется, что другие лучше, я покупаю новые, и так без конца. Понятия не имею, сколько я стою. Вот если бы я сказал: а ну-ка принесите мне к завтрашнему дню все мои деньги, сколько бы, интересно, получилось? Не представляю.

Ринго не носит с собой денег.

– Покажи мне, как выглядит фунтовая бумажка, а? А эти, хорошенькие такие, полушиллин­говые монетки еще выпускают? Морин, правда, делает покупки, но пользуется при этом чековой книжкой.

Счета отсылаются бухгалтеру. Бухгалтер представляет их Ринго и Морин для подтверждения.

– Мои расходы составляют обычно около тысячи фунтов в месяц. В прошлом месяце вышло тысяча шестьсот фунтов, но я купил тогда новый объектив.

– Влип я только однажды. Мы были в гостях у Брайена и решили с Морин уйти пораньше. Туда нас кто-то подбросил, а на обратную дорогу Питер Браун дал нам свою машину. На полпути домой, а это была ночь с субботы на воскре­сенье, в баке закончился бензин. Мало того, что бензоколонкой поблизости и не пахло, но, даже если бы она и объявилась, у ме­ня всё равно не было при себе денег. Я остановил какую-то машину и сказал, что у меня кончил­ся бензин. “Не могли бы вы одолжить мне пять шиллингов на галлон бензина – доехать до дому?” Тот парень спросил: “Вы Ринго?” Я ответил – да. “Деньги вам не помогут, – сказал он, – потому что бензоколонки в округе нет. Но я могу отвезти вас домой”. Что он и сделал. Всё устроилось наилучшим образом. Но только оказалось, что он журналист из “Дейли телеграф”. Вот так и получается, что в газету попадает всякая ерунда, как раз то, против чего возражаешь. Я пригласил его зайти в дом и подарил ему долгоиграющую пластинку. Но о ней он ничего не написал.

На всякий случай несколько лет тому назад всем им разда­ли чековые книжки, но они никогда ими не пользуются.

– В жизни никогда не выписал ни одного чека, – говорит Ринго. – Не знаю даже, как это делается. Я не успел получить свою чековую книжку, как потерял её. Мне ещё никогда не отказывали выписать счёт в магазине, даже если я заходил туда в первый раз. Никто никогда не тре­бовал у меня доказательств, что я и есть Ринго.

Он не ощущает особой тяги или необходимости жертвовать деньги на благотворительные нужды и не понимает, почему они должны это делать.

– Иногда Брайен посылал какие-то пожерт­вования от нашего имени. Джон ведь нарисовал рождественскую открытку для “Оксфам”, правда? Они на этом неплохо заработали. Но мне это как-то не очень по душе. Я заметил, что управ­ляют благотворительными фондами малосимпатичные люди. Что хорошего сделал фонд Аберфэн, если не считать адвокатов? За потерю ребенка они выплачивают пять тысяч фунтов. Смешно. Ребён­ка не заменят пять миллионов. Боюсь, что многие наживаются на благотворительности. Нет, это не для меня. Правительство забирает у нас девяносто процентов наших денег – нам до­стается шиллинг и девять пенсов от каждого фунта. Правительство ведь тратит их, чтобы помочь народу? Это и есть благотворительность. Я не хочу сказать, что правительство заслуживает добрых слов. Они вообще ни с чем не могут справиться. Ни с автобуса­ми, ни с поездами. Они не умеют работать. Вчера, когда я воз­вращался домой на машине, то обогнал пять автобусов № 7, ехавших в ряд один за другим, – в каждом сидели по два чело­века. Разве они не могли поехать на одном автобусе? И все дела. Правительство установило слишком высокие налоги. Какой может быть стимул, если всю жизнь тебя просто душат налогами? А когда не останется ни одного богатого человека, некому будет платить правительству. Всё, до чего дотрагивается правительство, превращается в дерьмо, а не в золото. Железные дороги получали прибыль, когда они были частными, разве нет? Наше правительство как викторианская Англия. Всё устарело. Все правительства одинаковые, что лейбористы, что тори. Ни те, ни другие ничего не могут мне предложить. Только и де­лают, что спорят друг с другом. Одни талдычат одно, а другие обязательно наоборот. Оба так. И на этом всё заканчивается. По­чему бы им, наконец, не объединиться и не поработать для стра­ны?

Все “Битлз” находят, что Ринго сентиментален, хотя его частички есть в каждом из них. Одним из проявлений этой сентименталь­ности является любовь Ринго к Англии, в то время как осталь­ные совершенно равнодушны к вопросам патриотизма. Когда обсуждались идеи насчёт греческого острова и прочие заграничные проекты, один Ринго не выказывал никакого энтузиазма. Он бы хотел, чтобы все жили вместе на сотне акров в Девоне, – ему совершенно не улыбается мысль надолго уехать в другую страну. Остальные Битлы говорят, что с легкостью пойдут на это.

– Я бы не мог жить нигде, кроме Англии. Я же отсюда. Здесь моя семья. Англия не лучше, чем какая-нибудь другая страна, я понимаю. Просто мне здесь хорошо.

В браке он придерживается старомодных традиций Севера: мужчина – глава семейства.

– Да, именно так. У моего деда Стар­ки было кресло, в котором никто не смел сидеть, кроме него. И я, наверное, такой же.

Пол и Джордж не такие ортодоксы в семье. Но Ринго несколько обеспокоен тем, что оказался хозяином и главой семьи в большей степени, чем намеревался.

– Морин сказала мне на днях, что наша домработница меня боится. Вот уж чего никак не ожидал. Наверное, Морин виновата – она носит­ся по всему дому и говорит: это надо убрать, это приготовить, это переставить, – он сейчас придет.

Когда они выходят вместе, Ринго ухаживает за Морин, как это принято у представителей рабочего класса. Несколько лет тому назад они отправились на обед в аббатство Воберн к гер­цогу Бедфорду. Ринго дружил с его сыном Рудольфом, обожаю­щим поп-музыку.

– Я подумал: забавно посмотреть, как живут другие, поэтому поехал.

Его усадили за громаднейший стол в нескольких милях от Морин, как это положено в высшем свете, и это его страшно обеспокоило.

– Я сказал: нет-нет, так не пойдёт. Ну-ка, милая, садись сюда. Они хотели заставить нас сидеть врозь. Вот чу­даки. Мне не кажется, что женщины так уж стремятся к равен­ству. Им нравится, когда их защищают, а они в свою очередь ухаживают за мужчинами. Так, по-моему.

Несколько лет тому назад они разочаровались в Лондоне и лишь изредка выходят вечерами.

– Когда мы только стали знаме­нитыми, приятно было разъезжать, чувствуя на себе взгляды, знать, что тебя узнают, – ну, в общем, как положено звёздам. Но все же это было скучно.

В строгом смысле слова гостей они не принимают. У Ринго есть один-два друга, вроде Роя Траффорда, ливерпульского при­ятеля с детских лет. Самый частый посетитель – это Джон, ко­торый заходит попить чайку или просто посидеть. Морин предпочитает спокойную, безмятежную жизнь, кото­рая для неё заключена в Ринго. Она хочет того же, чего хочет муж. Они очень счастливы. Морин в отличие от других жён “Битлз” никогда не ложится спать, не дождавшись Ринго, как бы поздно или в каком бы виде он ни заявился.

– Когда он записывается, я часто не ложусь до половины пятого утра. Он ведь наверняка встал поздно, не поел как сле­дует, поэтому я стараюсь приготовить что-нибудь к его приходу. Я должна быть уверена, что он хотя бы сыт. Потому что во вре­мя работы они только поковыряют что-нибудь, а есть не едят. Если же он всё-таки перекусил с ребятами или у него была с собой еда, это ничего, – картошка не пропадет, я никогда ни­чего не выбрасываю. Но обычно я его кормлю. Иногда он ест слишком быстро, потому что устал. Но, как правило, он не прочь спокойненько перекусить, когда возвращается домой. Мне ни капельки не трудно его ждать. Чтобы скоротать вре­мя, я иногда устраиваю перестановки. На днях я целых два часа думала, куда бы мне переставить лампу. Я умею шить – занавески, одежду. Недавно нашила блестки на старый аба­жур.

Много времени Морин тратит, отвечая на письма. Она обо­жает письма от поклонников Ринго. Может быть, из-за того, что сама когда-то была поклонницей, Морин понимает, что означает для них каждое её письмо. Если не считать матери Джорджа, миссис Харрисон, только Морин беспокоится о поклонниках. Конечно, Морин не тратит на переписку столько времени, сколько миссис Харрисон, ведь на её плечах лежат заботы о большом доме и малышах.

Когда приходят поздравительные открытки по случаю дня рождения Ринго, Морин всегда благодарит за них в нескольких словах, обязательно объясняя, что Риччи очень занят и просто не в состоянии сам ответить на поздравления. Морин всегда назы­вает его Риччи, если люди, пишущие ему, знают его только под именем Ринго.

– Ринго странно звучит для меня. Его зовут Рич­чи.

Иногда Морин заставляет Ринго надписать побольше авто­графов. Она отправляет автограф не каждому, кто просит, по­тому что это было бы слишком долгой работой, а только тем корреспондентам, которые кажутся ей особенно милыми и деликатными.

– Я люблю отвечать на письма. Уже пять лет, как этим за­нимаюсь. Часто получаю совершенно замечательные послания. Бывает, я начинаю уставать. Однажды, когда у меня по­явился Джейсон, я забросила всё это, и у меня оказалось три хозяйственные сумки, набитые письмами. Я отвечаю не потому, что это долг воспитанного человека. Просто я ставлю себя на их место и думаю, что, если бы кто-то нравился мне настолько, что я написала ему, мне, наверное, было бы очень приятно получить хоть какой-нибудь ответ. В некоторых письмах поклонники пишут, что это уже их пятнадцатое письмо. Наверное, им ужасно неловко. Оказывается, они всё время писали в офис. Но туда приходят тысячи писем, и они, конечно, не справляются с ними. Не подумайте только, что я хотела бы получать больше писем, чем сейчас, покорно благо­дарю.

Часы ожидания Ринго Морин часто заполняет шитьем.

– Люб­лю делать всё быстро. Из-за этого никогда не пользуюсь выкройками. Беру и сразу шью платье целиком. Потом начинаю обре­зать его то там, то сям, пока оно не делается размером с носовой платок.

Для шитья Морин покупает только дешевые остатки тканей. Она очень бережлива. Все покупки Морин делает в супер­маркете в Уэйбридже. И всегда сохраняет наклейки “Пинк Шилд” (определенное количество накопленных наклеек даёт право на бес­платную покупку), что кажется совершенно бессмысленным, поскольку она может купить что угодно и так. Она любит наклеивать эти бумажки. Иногда она достает свою книжечку, чтобы проверить, сколько у неё их набралось. Ринго находит это смешным, но очень доволен тем, как Морин управляет домом и ухаживает за ним самим. Он гордит­ся и её поделками – например, покрытым блестками рисунком к “Сержанту Пепперу”.

Супруги Старр пока не задумывались о том, какое образо­вание дать Заку и Джейсону, потому что они совсем ещё малы­ши. Как и Джон, Ринго хотел бы отдать ребят в обычную муни­ципальную школу.

– Но ведь Зак не совсем такой, как все, правда ведь? Ему не дадут проходу. Сейчас стало получше, но всё равно на него вечно нападают. Если единственный способ оградить его от обид заключается в том, чтобы платить, то ради бога. Захотят дети учиться в школе-интернате – что ж, я разрешу. Но мне бы хотелось, чтобы они жили дома, чувствовали себя свободными и любили друг друга. Я так говорю, хотя ведь никто не знает, ка­кими они будут, когда вырастут. Мне только не хотелось бы, чтобы с ними повторилась та же история, что со мной, когда мать всё время повторяла: не играй у окна, не разбей, не сломай… Слишком много ограничений. Когда наступает твоя очередь быть родителем, поневоле теряешься.

Одно Ринго знает точно: он ни в коем случае не допустит, чтобы его дети получили такое же образование, как он, – то есть никакого. Годы, которые он потерял из-за болезни, всё же сказались на нём. Правда, не так уж серьезно – по крайней мере он не делает из этого трагедии. Ринго не знает, что такое грамот­но писать, но относится к этому легко. Его представления о том, где находятся разные города и страны, тоже весьма приблизи­тельны.

– Я знаю, что пишу неграмотно. Но прочесть могу всё что угодно. Английское правописание вообще очень трудное. По математике я всегда шёл неплохо. Но лучше всего я умею рабо­тать руками. Если мне не будут мешать, я могу сделать почти всё. Сам до всего дойду. Но когда надо точно следовать инструк­ции, тут я пас.

Если судить по фотографиям, не говоря уж о карикатурах, у Ринго крупный нос. Иэ-за этого некоторые считают его евреем.

– Пока я не стал знаменитым, никогда не задумывался, ка­кой у меня нос. И никогда не думал, что меня принимают за ев­рея, а тут вдруг мне позвонили из “Еврейских хроник”. Пришлось сказать им, что они ошибаются. Теперь я понимаю, что стал тем, кто я есть, потому что рос без отца, а мать всегда работала. Из-за этого я превратился в тихого интроверта. Я только сейчас стал понимать себя, хотя в детстве чувствовал себя совершенно счастливым. Недавно я видел по телевидению передачу о том, как влияет на ребенка долгое пребывание в больнице.

Больница заставляет его уходить в себя. Морин считает, что Ринго мог бы добиться больше­го, если бы захотел.

– Ведь это он придумал разукрасить рисунок блестками, – он вам не сказал? Конечно, это чепуха, но он никогда не тычет в нос своими заслугами. Мне кажется, он себя недооценивает. Забывает, какие прекрасные идеи к нему приходили, потому что не считает себя творческой личностью. По его мнению, хоро­шие идеи – это для других. Но многое получается у него очень здорово. Ринго прекрасный художник. Думаю, он мог бы сни­мать хорошие фильмы. Надеюсь, он найдет себя в кино. Он всё умеет. А если бы вы знали, как он замечательно танцует!

– Я думаю, мы – четверо равных и это делает нас единым целым. Отличаясь друг от друга, мы похожи. Когда твоя роль сводится к сопровождению звезды или лидера, можно быть с ним, а можно на него и плюнуть. В четвер­ке важен каждый. Если ты общаешься с одним, ты не можешь не общаться со всеми остальными. Положим, тебе не нравится Элвис, – ну и не нравится, и дело с концом. В четверке будет посложнее. Мы никогда не конкурируем между собой, ни в жизни, ни перед публикой, хотя, конечно, у каждого из нас есть свои поклонники. Если бы мы вчетвером встали перед миллионом поклонников, и они должны были бы выбрать самого любимого из нас, то, я думаю, большинство голосов получил бы Пол. Джон и Джордж разделили бы второе место. Я занял бы последнее. Я вычис­ляю это и по письмам, и по восторженным крикам, и по толпам. Когда дело касается Джона и Пола, то поклонники каждого из них обычно настроены против другого кумира. А среди моих почитателей есть поклонники и Джона, и Пола. Они все любят и меня, и их. И поэтому, если бы стали подсчитывать очки по сумме, я бы на­верняка занял второе место. Поклонники испытывают ко мне материнские чувства. Я это знаю. “Милый маленький Риччи”. Ко мне и в детстве так относились. Меня любили не только девушки, но и старушки. За Полом тоже тянется что-то в этом роде. Я такой, что ж тут сделаешь. Мне не­зачем меняться. Иногда, правда, хочется стать другим. Когда меня просят сниматься в фильме, я думаю: дай-ка сыграю ка­кого-нибудь настоящего мерзавца. Интересно посмотреть, ка­кая будет реакция. Я не творческий человек, и знаю это. Но людям кажется, что я хочу им быть. Они пишут и просят меня попробовать. Па­ру лет тому назад я написал две маленькие песенки, но получилась какая-то ерунда. Конечно, ощущение, что ты не можешь творить, и что люди знают об этом, иногда угнетает. Но нельзя же, чтобы все чет­веро были творцами, вы согласны? Достаточно половины. Вспомните все группы, хорошие группы, – так там вообще ни­кто ничего не может сочинить. Конечно, я был бы счастлив, если бы мог творить. Скверно понимать, что не могу. У меня есть рояль, но играть по-настоящему я не научился. Часто у меня возникает чувство, будто сегодня, например, я смогу написать прекрасную песню, но на­чинаю и ничего не получается. Я не умею. Разве что сочинить двенадцать тактов в до мажоре. Шутка. Иногда мне неуютно. Действительно, сижу отдельно от всех, за своими барабанами, и выполняю то, что мне велят. Часто, когда ударники из других групп говорят мне, что я выдал по­трясающий бит, я, как правило, знаю, что сделал всего лишь то, о чем меня попросили, а меня за это хвалят. Снимать фильм, конечно, не последнее дело, но это ведь на­доедает. Как гадание на кофейной гуще, получится или нет – никогда не знаешь заранее. Правда, кино меня интересует – ведь я не умею писать стихи и сочинять. Почему бы мне не попробовать силы в кино, если получается? Приятно быть частичкой истории, хоть в каком-то смысле. Хотелось бы попасть в школьный учебник по истории, чтобы обо мне читали детишки».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «В этот день в Лондоне Ринго участвует в репетиции в специально подготовленном репетиционном зале одной из студий “Би-Би-Си” в Норт-Эктоне перед предстоящим выступлении в прямом эфире в новом телешоу Силлы Блэк».