Ринго снимается в фильме “Сладкоежка”

9 декабря 1967 г.

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Как обычно, в опросе читателей, проведенном “Нью Мюзикл Экспресс” группа “Битлз” была признана “Лучшей мировой группой” и “Лучшей британской вокальной группой”».

Билл Уаймен (группа «Роллинг Стоунз»): «В выходные, когда вышел наш альбом «Их сатанинское величество просят», в списке лучших групп мира, составленном по результатам опроса «Нью Мюзикл Экспресс», мы заняли четвертое место (прим. – первое место заняла группа «Битлз»)».

Бэрри Майлз (автор книги «Календарь Битлз»): «Ринго снимается в фильме “Сладкоежка”».

Мэл Эванс: «9 декабря в семь утра кукурузные хлопья и чай, чтобы в восемь быть в студии! У Ринго в фильме роль не самая главная. Ринго играет роль Эммануэля – мексиканского садовника, который каждую субботу приезжает работать к отцу Сладкоежки, и становится её близким другом. Роль Сладкоежки играет восемнадцатилетняя Ева Олин – юная шведская актриса, блондинка с длинными до плеч волосами. Ради такой девушки любой мексиканский садовник сразу же отложил бы свою газонокосилку!».

Ринго: «Сладкоежка – молодая девушка, которая занимается любовью со множеством мужчин, и я сыграл первого из них. Я прочел книгу, по которой предполагалось снять фильм, и подумал: “Это что, розыгрыш? Как можно снимать по ней фильм?” Её следовало бы назвать не «Сладкоежка», а “Вертихвостка”. Неудивительно, что эту книгу запретили!»

Алан Клейсон (автор книги «Великая четверка»): «В итальянско-французском фильме с пометкой «х» – «Сладкоежка» – Рин­го появляется на экране всего на несколько минут в роли Эммануэля, мексиканского садовника, кото­рый готовится принять духовный сан, но не может совладать с плотским вожделением».

Ринго: «Я снимался всего десять дней, играл испанского садов­ника, роль без слов. Мой герой – очень нервный парень. Во время съёмок я тоже сильно нервничал и поэтому как нельзя лучше справился со своей ролью. Но я бы никогда не получил эту роль, если бы не был Битлом».

Ева Олин: «Я была поражена, когда появился шанс сыграть в одном фильме с самим Ринго Старром».

Ринго: «Я согласился играть в фильме потому, что роль была невелика, и я играл с такими звёздами, как Марлон Брандо и Ричард Бартон. Я подумал: они возьмут всё на себя, а я у них поучусь. Конечно, я не умею играть. Я не знаю, как это делать. Смотрю на актёров по телевизору. Ведь сразу можно точно сказать, что они настоящие актеры, потому что они такое вытворя­ют с лицом! Посмотрите на их глаза. Я этого всего не умею. И ничего этого не делаю.

Я до сих пор вспоминаю об этом с трепетом. Я снимался с Марлоном Брандо, Ричардом Бартоном, Вальтером Маттау и прочими знаменитостями. Вот это да! Это было здорово».

Мэл Эванс: «Это был день, когда впервые появился Марлон Брандо. Мы встретились с ним во время обеда. С нами был Шугар Рэй, и беседа была по-настоящему оживленной. Я кратко записал в своём дневнике одно из замечаний Шугара Рэя, которое мне показалось особенно забавным: “Я не из робкого десятка, – сказал он, – но готов сказать, мне жаль, если я не прав!”».

Ринго: «Марлон оказался таким смешным, он обожал играть. В тот день, когда он должен был прибыть, мы обедали вместе с Элизабет Тейлор (из-за участия в картине Ричарда Бартона). Она была потрясающей, но когда появился Марлон, я пришел в восторг, потому что это был сам Марлон Брандо, мой кумир! Он был таким обаятельным и дружелюбным. Специально для меня он “сыграл Марлона”: взял ложку и смотрелся в неё, разыгрывая самого себя. У меня в голове вертелось: “Это же сам Марлон Брандо, это Брандо!” Это было потрясающе! Я люблю тебя, Марлон».

Марлон Брандо в международном аэропорту Рим-Фьюмичино, 1967 г.

Марлон Брандо в роли Грайнда в фильме «Сладкоежка».

Мэл Эванс: «Наконец подошло время сцены с участием Ринго, Ричарда и Евы. Это была сцена в подвале дома».

Мэл Эванс: «В семь вечера съёмки закончились и на выходные наступило время отдыха. Получив приглашение Бартонов, мы должны были провести день и пару ночей на их яхте. Она была пришвартована в городке Анцио, расположенного в 90 минутах езды от Рима. Мы отправились туда на двух сверкающих «Роллс-Ройсах».

Ричард посадил Ринго и Морин к себе, я ехал с Элизабет в белом «Роллсе» Бартона.

Очень-очень шикарная яхта! Прибыл Марлон, чтобы присоединиться к воскресной вечеринке».

Ринго: «Мы были на их яхте, где сводили Ричарда с ума, потому что мне нравилось его разыгрывать. Я говорил что-нибудь вроде: “О господи, английский язык – это такая гадость!”, и он взрывался. А я говорил: “Эй, Шекспир, дайка нам передохнуть!” Я умышленно его заводил, но он всегда попадался на эту удочку и восклицал: “Убирайся прочь с моей яхты, молокосос!” Мне нравилось играть, по-настоящему нравилось. А ещё мне нравилось проводить время с великими актёрами, общаться с ними, быть рядом. Все они давали мне советы, это была моя школа актёрского мастерства. Они говорили: “Знаешь, а попробуй-ка сделать это вот так…”».

Мэл Эванс: «В течение всего вечера мы слушали «Сержанта Пеппера» и «Простака на холме», а перед сном вышли прогуляться с Бартонами и тремя их собаками».

Кит Ричардс (группа «Роллинг Стоунз»): «Анита Палленберг была сексуальной стервой, чтоб её. Я восхищался ею с безопасного, как мне казалось, расстояния. Я считал, что Брайану [Джонсу], конечно, здорово повезло. Как она могла ему достаться, мне было никогда не понять. Моё первое впечатление – очень сильная женщина. И ещё редкая умница – в том числе поэтому она меня и зацепила. Не говоря уже о том, что с ней было безумно весело и интересно, и красавица такая, что глаз не отвести. Она говорила на трёх языках, бывала и там, и сям, и где-то ещё. Женщина экстракласса, каких единицы во всём мире. Брайан, бывало, ночевал где-то в гостях, и мы с Анитой бросали друг на друга говорящие взгляды. Но увести женщину у товарища по группе – такого я не планировал.

Правда в том, что я смотрел на Аниту, смотрел на Брайана, потом снова смотрел на Аниту и думал: ну не могу я ничего с этим поделать. Нам просто придётся быть вместе. Несколько месяцев между нами порхали эти искры, и Брайан всё больше и больше отступал на задний план.

Анита вышла из художественной среды, да её и саму Бог не обидел – она всерьёз увлекалась искусством, приятельствовала с современными художниками, крутилась в мире поп-арта. Она выросла в большом дедовском особняке в Риме, но малолеткой её перевезли в Мюнхен и отдали в школу для загнивающей немецкой аристократии, из которой её потом выперли за курение, пьянство и – о ужас! – езду автостопом. Ещё в нежном возрасте она начала шататься по кафе и общаться с римской интеллигенцией. Анита была очень стильной девчонкой, и к тому же потрясающе умела собирать всех вокруг себя, заводить знакомства. Это был Рим периода “Сладкой жизни” (прим. – фильм Федерико Феллини). Она знала всех режиссёров: Феллини, Висконти, Пазолини; в Нью-Йорке она свела дружбу с Уорхолом, поп-артовской богемой и поэтами-битниками.

Если нарисовать генеалогическое древо хипповой тусовки Лондона, которой он как раз тогда прославился, у корней оказались бы Анита и Роберт Фрэзер, галерист и арт-дилер, вместе с Кристофером Гиббсом, библиофилом и антикваром, и ещё парой-тройкой важных светских деятелей. И всё благодаря контактам, которые они умели налаживать. Люди вокруг были интереснейшие.

Анита провела очень активное детство: яхты, плавание, лыжи, любые виды спорта на свежем воздухе, и Брайан был, конечно, ей не ровня, ни физически, ни в смысле ума или языка. В общем, первый шаг сделала Анита. Было понятно, что Брайан с Анитой дошли до точки. Они измотали друг друга по-черному, продолжать не имело смысла. Брайан как будто сам решил сдать пост и спровадить Аниту в мои объятия.

В приятелях у Аниты, как всегда, ходили люди из тогдашней модной тусовки вроде актёра Кристиана Маркана – он поставил “Сладкоежку”, следующий фильм с участием Аниты, снимавшийся в то лето с участием целой звёздной галереи, в том числе Марлона Брандо, который умыкнул её с собой однажды ночью, читал ей стихи, а когда это не прокатило, попробовал соблазнить меня с Анитой на пару. “Нет уж, парень, мы пас”».

Пит Шоттон (друг детства Джона Леннона): «Через одну-две недели после выставки Джонатана Хэчью Джон, Нил Аспинал и я приняли приглашение Дерека Тейлора посетить с его временную резиденцию за городом – особняк в японском стиле, которым владел Питер Эшер, расположенный на берегу сказочного по красоте озера вдали от каких бы то ни было населённых пунктов. Поводом было то, что Дерек хотел проиграть нам дебютный альбом доселе безвестного Гарри Нильсона, которого он назвал «американским Битлом».

Когда мы приехали к Дереку, ему позвонили и, подумать только, звонил никто иной, как Гарри Нильсон. После краткого обмена любезностями, Дерек повернулся к Джону.

– Не хочешь сказать пару слов Гарри? Он будет счастлив, если ты поговоришь с ним.

– О чём мне с ним говорить-то? – проворчал Джон, но всё же подошёл к телефону. – Привет, Гарри, – весёлым тоном произнёс он. – Мне очень понравилась твоя пластинка. Может быть, как-нибудь увидимся. Ну, пока-пока».

В семидесятые годы Гарри Нильсон стал одним из самых близких друзей Джона.

Когда детей Дерека уложили спать, мы приняли немного ЛСД и выкурили по паре косячков, снова и снова слушая прекрасную пластинку Гарри. Наконец, мы с Джоном, шумя и крича, пошли к озеру, освещённому прожекторами, а альбом «Нильсон» тем временем гремел из колонок, стоявших на лужайке. Через некоторое время пошёл дождь, мы вернулись в дом, где Дерек дал Джону ещё одну порцию ЛСД.

– Эта особенно забориста, – сказал он. – Раздели её с Питом.

Не расслышав последних слов, Джон проглотил всю дозу. Дерек пришёл в ужас и тут же позвал меня в соседнюю комнату.

– Слушай, Пит, – прошептал он, – это страшно сильная штука. У Джона будет жуткий трип, так что нам надо держаться рядом с ним».