20 июня 1967 г.
Джон у ворот дома Пола, фото поклонницы Лиззи Браво, 20 июня 1967.
Джон: «Шумиха вокруг «Битлз» и ЛСД поднялась после того, как британское телевидение взяло интервью у Пола и задало ему вопрос: «Вы когда-нибудь употребляли ЛСД?» Пол ответил утвердительно, а потом репортеры спросили: «И вы не чувствуете никакой ответственности, объявляя об этом?» Пол сказал: «Чувствую. Не пускайте эту запись в эфир». Но конечно, они показали все интервью».
Майкл Маккартни: «Пол был обвинён в приёме ЛСД. Хотя он просто признался одному газетчику в том, что они с Джоном действительно экспериментировали со средствами, расширяющими сознание. Но битлы были настолько популярными, что для жаждущих сенсаций газетчиков это был тот случай, когда можно было громогласно объявить: «Вот видите, я же вам говорил!» и доказать, что «Битлз» были просто обычными людьми, которых можно растоптать».
Пол: «Я не знаю, обвиняли меня или не обвиняли. Наверное, и тех и других было поровну. Многие и раньше были в курсе того, что происходит. Друзья говорили: «Ого! Я слышал, что ты сказал в интервью», – или что-нибудь вроде того. Уверен, обвинили меня в пропаганде наркотиков главным образом газетчики, но я заранее предупреждал, что вовсе не хочу оповещать всех, что принимаю ЛСД. Кажется, я упомянул об этом даже в интервью. К тому времени мы все начали принимать ЛСД, и как раз тогда они задали мне этот вопрос. Если бы его задали любому из наших друзей, то получили бы тот же ответ. Просто до моего дома было ближе, чем до всех остальных, – я жил совсем рядом с телестудией “Ай-Ти-Эн”».
Джон: «По-моему в газетах нет ни слова правды. Единственное правдивое слово в любой газете – это её название. Не хочу сказать, что они умышленно искажают факты, – они просто ничего не могут с этим поделать. Они скрывают истину, значит, вся существующая система в корне неверна.
Телевидение хоть и немногим лучше, но и оно находится под влиянием системы, которая стремится замалчивать истину. У нас по-прежнему существует система, запрещающая людям говорить то, что они думают. Мы пытаемся быть откровенными, но нам всё равно навязывают какие-то рамки и правила, призванные стоять на страже чего-то. Однако такая «охрана» имеет побочные эффекты. Задача заключается в выборе момента, когда стоит подвести черту. Мы не можем говорить о своей любви к кому-нибудь, потому что это запрещено системой».
Джордж: «Всему виной газеты. Они стали смаковать этот скандал. Я думал, Пол промолчит. Лучше бы он ничего не говорил, потому что шум поднялся нешуточный. Нас давно пытались на чем-нибудь подловить. Наверное, до кого-то докатились слухи, вот Пола и решили расспросить о наркотиках. Все это было так странно: полтора года мы уговаривали его принять ЛСД, а потом в один прекрасный день он рассказал об этом телевизионщикам».
Джон: «Он всегда удачно выбирал время для своих заявлений, верно?»
Пол: «Остальные решили, что я рассказал про ЛСД умышленно. Но на самом деле на меня направили камеру, и мне пришлось быстро решать, говорить правду или нет».
Ринго: «Мы никому не рассказывали про ЛСД, кроме людей, которые знали нас, а Пол решил сообщить об этом всем. Он часто делал такие заявления. Реакция публики была противоречивой. Беда заключалась в том, что у прессы появился повод обвинить нас всех. Лично я считаю, что это не их дело, но, раз уж Пол во всём признался (и его слова отнесли ко всем нам), остальным троим пришлось принимать ответные меры, что мы и сделали со всей любовью, потому что любили друг друга. Но я лично предпочел бы обойтись без этой шумихи. Нам стали задавать вопросы вроде: «Считаете ли вы, что в употреблении наркотиков нет ничего плохого, ведь вам подражают?» В те времена мы и вправду считали, что наркотики должен попробовать каждый. По-моему, все должны попробовать покурить травку или принять кислоту. Мне было двадцать семь лет, и я прекрасно понимал, что я делаю. Это был наркотик любви – любви к товарищу или к женщине».
Джон: «Мы никого не учим жить. Единственное, на что мы способны, потому что к нам приковано внимание публики, – рассказывать о том, чем занимаемся мы, а дело других – рассуждать о том, что происходит с нами. Если же из нас пытаются сделать образец для подражания, мы можем только продолжать делать то, что находим нужным для нас и, следовательно, для них».
Пол: «Джон часто говорил так: «Если ты очутился на краю пропасти и думаешь, прыгнуть или нет, попробуй прыгнуть. Я страдал, когда говорил «нет». Я думал: «Ну вот, опять. Посмотрите, какой я трусливый». Да, я признаю, что употреблять наркотики опасно, но я принимал их, поставив перед собой конкретную цель: найти ответ на вопрос, в чём заключается смысл жизни».
Из интервью Джона Леннона Питеру Маккейбу и Роберту Шонфелду:
Маккейб и Шонфелд: Альбом «Сержант Пеппер». О нём можно говорить долго, но скажи вот о чем: эксперименты Пола с ЛСД имеют отношение к появлению этого альбома?
Джон: Нет, на «кислоте» мы сидели, когда записывали «Револьвер».
Маккейб и Шонфелд: И Пол?
Джон: Конечно. Хотя все думают иначе. Даже Джордж Мартин как-то заявил, что «Сержант» навеян «кислотой». Но это был скорее «Револьвер», ближе к концу записи.
Маккейб и Шонфелд: К чему тогда эти громкие заявления?
Джон: Просто пресса загнала его в угол. Не знаю, откуда они обо всём этом узнали, но однажды вдруг заявились к нему домой. Но к тому времени прошло уже больше года, как мы попробовали «кислоту». Во времена альбома «Резиновая душа» (Rubber Soul) мы курили «дурь», а «Револьвер» шёл под ЛСД. Но этого никогда не было во время записи – никаких наркотиков или чего-нибудь такого. Так что все вопросы об этом… Ну, как если бы сегодня спрашивать: «Дилин Томас написал «Под пологом пьяного леса» под влиянием пива?». Какого хрена это должно иметь отношение одно к другому? И пиво, и наркотики помогают отстраниться от мира, но никак не помогают лучше писать. Я никогда не написал ничего лучше от того, что употреблял или нет.
Маккейб и Шонфелд: Независимо от того, когда вы в самом деле их употребляли, когда вышел «Сержант» и Пол «раскололся», все решили, что было так, как он сказал. Не имеет значения, что было во времена альбомов «Резиновая душа» или «Револьвер»: подростки, особенно в США, решили, что «Сержант» – это наркотическое путешествие в глубины своего Я.
Джон: Да, та же история, что с нашими причёсками, битловскими пиджаками или ботинками. «Пеппер» встал в один ряд со всем этим. Просто другой психоделический имидж, вот и всё. Наши причёски и остроносые ботинки были одно время таким же символом, как сегодня штаны, усыпанные цветами. Автором наших пиджаков без воротничка был Карден, и их носили все. Так же, как потом армейские кителя, которые мы надели позже.
Маккейб и Шонфелд: Что ты думаешь о той молодёжи, которые считают, что раз уж они носят цветастые тряпки, то должны принимать наркотики?
Джон: Никто и никогда не призывал к этому.
Маккейб и Шонфелд: Ты предпочитаешь считать, что «Сержант» – произведение чистого искусства?
Джон: У меня никогда не было такого впечатления, что вкусы Хэйт Эшбери (прим. – центр хиппи) распространятся по всему миру, как это получилось во время выхода в свет нашего альбома. Та же история, как и с карденовскими пиджаками. Мы купили их в обычном магазине. Армейские кители и до нас носили ребята с Кингз-Роуд, просто мы сделали их знаменитыми. Причёски? Так ребята в моем колледже лет за десять до нас носили такие же. Мы просто сделали их модными.
Маккейб и Шонфелд: Наркотики были широко известны тоже ещё до того, как пошла волна их увлечением, особенно в Америке.
Джон: Правильно. Просто Тимоти Лири одним из первых начал твердить: «Попробуй, попробуй, попробуй». Так что мы воспользовались инструкциями, которые он изложил в своей «Книге мертвых» – этаком путеводителе в мире «кислоты». Тогда я написал «Завтрашний день никогда не знает» (Tomorrow Never Knows), которая вошла в «Револьвер». Это почти что самая первая кислотная песня, напичканная всяким дерьмом из книги Лири.
Мартин как-то заявил в интервью, что: «Леннон был по уши в “Книге мертвых”». Какая фигня! Просто я принял к сведению советы Лири для небольшой психоделической оттяжки – это было так забавно в то время.
Маккейб и Шонфелд: Ты думал когда-нибудь о том влиянии, которое вы оказывали на молодёжь?
Джон: Имеешь в виду – подталкивая их к наркотикам?
Маккейб и Шонфелд: Да, и это тоже.
Джон: Не думаю, что мы в ответе за это. Мы не делали ничего, что было бы для них неизвестным. Джазовые музыканты за многие годы до нас употребляли наркотики. В Ливерпуле ещё пацанами мы знали людей, которые сидели на игле, когда мы и представления не имели о наркотиках или о чём-то подобном. У музыкантов вообще было традиционно сидеть на наркотиках, насколько я знаю. Все музыканты, кого мы знали, использовал тот или другой из них. ЛСД стал просто ещё одним.
Маккейб и Шонфелд: Признание Пола последовало после выхода «Сержанта»?
Джон: В апреле 1967 года. «Сержант» только вышел.
Маккейб и Шонфелд: Он всегда выбирал подходящее для рекламы время, не правда ли? Как с заявлением об уходе из группы, например. Может быть это чисто инстинктивно?
Джон: Наверное. Тем не менее «Люси в небе с алмазами» (Lucy In The Sky With Diamonds) не имеет ничего общего с кислотой. Так же, как конь Генри не означает героин. Когда мы работали над «Сержантом Пеппером», я в глаза ничего подобного не видел.
Маккейб и Шонфелд: Что же делать, если молодёжь в это верит. И многие из них не последовали бы призыву Тимоти Лири, если бы это не сделали «Битлз».
Джон: Да. Но пусть уж за это отвечает Боб Дилан! Это он впервые научил нас курить травку в 1964 году. Так же, как и то, что он первым стал носить прическу, которая сейчас стала отличием «Черных пантер». Хендрикс перенял её у Дилана, а Пантеры последовали его примеру.
Маккейб и Шонфелд: Да, подобных историй много, и никто не заботится о последствиях…
Джон: Мы, да. Нам никогда не было до этого дела.
Джон: «Не думаю, что мы оказали какое-то влияние на молодёжь. Те, кто употреблял наркотики, делали это и без нас. Я никогда не чувствовал никакой ответственности только потому, что меня называли кумиром. Этого от нас не стоило ожидать. Это они переложили на нас свою ответственность, как сказал репортерам Пол, признавшись, что принимает ЛСД. Если бы их это беспокоило, им следовало бы подойти к делу со всей ответственностью и не предавать его слова огласке – так они должны были поступить, если бы по-настоящему боялись, что Полу начнут подражать. Если кто-то покупает наши пластинки, это ещё не значит, что эти люди подражают нам во всём. Так не бывает».
Лондонский бутик «Бабушка отправляется в путешествие» снискал славу первого психоделического лондонского магазина одежды.
Это было детище двух молодых лондонцев Найджела Уэймута и Шейлы Коэн, которые искали помещение для постоянно растущей коллекции антикварной одежды Коэна. Название заведению придумал независимый журналист Уэймут, вложив в него двусмысленность. Магазин расположился в здании 488 на Кингс-роуд. Это был участок улицы, известный как «У чёрта на куличках».
Летом 1965 года к ним присоединился Джон Пирс, выучившийся на портного на Сэвил-Роу.
Магазин открылся в начале 1966 года.
К весне 1966 года магазин добился всемирной известности, в том числе благодаря упоминанию в статье «Свингующий город Лондон» журнала «Тайм».
Атмосфера магазина представляла собой смесь новоорлеанского борделя и футуристического фэнтези. Стены были покрыты обоями с мраморными узорами, а на вешалках красовалась разнообразная одежда ярких цветов. Кружевные занавески скрывали дверной проем единственной примерочной. В задней комнате в стиле ар-деко играла музыка.
В 1967 году фасад магазина был украшен гигантским лицом Джин Харлоу в стиле поп-арт.
Рушди С: «Летом 1967 года – его тогда, насколько помню, никто не называл «летом любви» – я снимал комнатку в мезонине прямо над легендарным магазином, точнее говоря, легендарным он считался в те времена; что-то в нем способствовало мгновенной мифологизации. Назывался он «Бабушка отправляется в путешествие». Мезонин принадлежал некоей Джуди Скатт, которая шила для магазина всякие одёжки на продажу. Её сын был моим университетским приятелем.
«Бабушка» располагалась «У чёрта на куличках», на «неправильном» конце Кингз-Роуд, но для разномастных типов и деятелей, которые там ошивались, это место было Меккой, Олимпом, Катманду хипповского шика. Поговаривали, что бабушкины шмотки носит сам Мик Джаггер. Время от времени у дверей останавливался лимузин Джона Леннона, шофер входил в магазин, сгребал кучу всякого добра «для Синтии» и исчезал. Раза два в неделю появлялись немцы – фотографы в сопровождении взвода каменнолицых моделей, чтобы пощелкать их на фоне знаменитой бабушкиной витрины. Долгое время на фасаде красовалась Мэрилин в стиле Уорхола. Позднее все подобные магазинчики на планете украсились подделками под эти вывески – Монро в Уорхоловой манере, но «Бабушка» была первой. Как и «Унесенные ветром», она стала прародительницей клише.
Внутри магазина царила непроглядная темнота. Входишь сквозь тяжелую, снизанную из бусин занавеску и мгновенно слепнешь. Воздух был густым от благовоний, особенно пачулей, а также от запаха того, что в полиции называли «известными препаратами». Барабанные перепонки терзала звучащая на максимуме психоделическая музыка. Через некоторое время глаза начинали различать некое багровое свечение, в нём проступало несколько неподвижных силуэтов. Надо думать, это были шмотки, надо думать, на продажу. Спрашивать не хотелось. «Бабушка» была местом страшноватым.
Сотрудники «Бабушки» с большим презрением относились к попсовым заведениям «правильного» конца Кингз-Роуд – того, что ближе к Слоан-Сквер. Ко всем этим парикмахерским Кванта, полуботиночкам из змеиной кожи, блестящему пластику, Видал Сэссунам, ко всей этой болтовне про то, что Англия, мол, свингует. Ко всему этому мусору. Всё это считалось таким же отстоем, как (ф-фу) Карнаби-Стрит. Там говорили «кайф» и «круто». В «Бабушке» сдержанное одобрение выражали словом «красота», а если требовалось назвать что-то действительно красивым, изрекали «совсем неплохо».
Я стал брать у своего приятеля Пола куртки из лоскутков, украшенные бусинами. Научился часто и с умным видом кивать. То, что я индус, помогало выглядеть прикольным».
Кингз-Роуд в 1967 году.
