15 декабря 1961 г.
Бэрри Майлз: «Дневное выступление группы «Битлз» в клубе «Пещера» (The Cavern), и вечернее выступление в танцевальном зале «Башня» (Tower Ballroom, New Brighton, Wallasey), совместно с группами «Кэсс и Казановы» (Cass & The Cassanovas) и «Большая тройка» (The Big Three)».
(условная дата)
Питер Браун: «С тех пор как Эпстайн связался с «Битлз», все окружающие заметили в нем разительную перемену. По вечерам его элегантные костюмы исчезали в шкафу, а на смену им появлялись черные водолазки и черная кожаная куртка – наряд, имитирующий одежду битлов. Брайену трудно было найти менее подходящую одежду, поскольку его элегантность и лоск откровенно проступали сквозь эту маскировку под подростка. Через какое-то время он попытался и причесываться под битлов, но понял, что за его спиной смеются. Он развозил ребят на своей машине на работу якобы по обязанности, но на самом деле просто таскался с ними всюду, очарованный их миром.
В один из вечеров он узнал, откуда битлы черпают такую, казалось бы, неистощимую энергию. Их пристрастие к амфетамину не прошло после возвращения из Гамбурга, и все, кроме Пита Беста, принимали сильные дозы этих таблеток, покупаемых на черном рынке. Потеряв надежду быть принятым на равных в их среду, Брайен тоже начал вместе с ними употреблять эти таблетки. Куини не могла не заметить, что, когда он поздно возвращается домой, у него глаза становятся остекленевшими и он все время облизывает губы».
Хантер Дэвис: «Однако самая большая заслуга Брайена состоит в том, с какой молниеносной быстротой преобразились под его руководством «Битлз», как они научились вести себя на сцене, подавать свою музыку. От Брайена они впервые узнали, что такое дисциплина. Брайен забрал у Пита Беста все ангажементы и поставил их на твердую организационную основу. Он добился того, что каждый член группы твердо знал, когда и где он играет».
Джон: «Пока он не появился, мы предавались мечтаниям. Толком не знали, что мы делали. Положение ценных указаний на бумагу сделало все это официальным. Брайен пытался очистить нас внешний образ. Он сказал, что нас никогда не пустили бы в приличное место. Он сказал нам, что джинсы не очень-то элегантны и что, возможно, что нам следовало бы носить обычные брюки. Но он не хотел, чтобы мы в одночасье стали выглядеть консервативными. Он позволил нам иметь свое чувство индивидуальности».
Брайен: «Я ведь не изменил их. Я просто сконцентрировал то, что уже было в них заложено. Выявил индивидуальности. На сцене от них шли флюиды, которые не поддаются определению. Но эти флюиды испарялись из-за того, что они ели, курили, жевали и болтали с первыми рядами».
Джон: «Мы уважали его взгляды. Мы перестали жевать на сцене булочки с сыром и бутерброды с джемом. Мы уделяли гораздо больше внимания тому, что мы делали. Делали все возможное, чтобы быть вовремя. И мы привели себя в порядок, в том смысле, что носили костюмы вместо неопрятной старой одежды».
Хантер Дэвис: «Инструкции Брайена были великолепно отпечатаны на машинке, чаще всего на листах с его собственным вензелем, изящно выполненным типографским способом из двух букв – «Б. и Э.». Он ненавязчиво учил их модно, со вкусом одеваться, во время выступления не курить, не жевать резинку и не есть».
Пит Бест: «Он сказал, что мы должны поработать над нашей программой и каждый раз во время выступления исполнять наши лучшие номера, а не то, что нам в голову взбредет. Объяснил, что нет смысла острить и обмениваться хохмами с ребятами, которые сидят в первых рядах, потому что сидящие сзади представления не имеют, что происходит впереди, – ведь в зале сидит не меньше 700 – 800 человек. Программу мы теперь строго разрабатывали, безо всякого дуракаваляния. Мы стали больше обращать внимания на то, что делаем. Все вдруг стали стараться быть пунктуальными».
Джон: «У нас была масса идей. Все наши ранние сценические прикиды, до Брайена, были результатом того, что я учился в художественном училище. Длинные волосы тоже было принято там носить, и черное, и джинсы в обтяжку, словом, все, что мы на себе таскали на сцене. Мы выглядели сценично, отличаясь но виду от других команд, которые больше смахивали на клерков или докеров. Мы даже походили на студентов, которыми не были, мы же еще учились в школе тогда. В этом был какой-то крутой шик, а тут еще и классный менеджер с хорошо подвешенным языком. Просто шикарно».
Из интервью с Тони Шериданом:
Шеридан: Он [Брайен] видел не только деньги, которые, возможно, могла принести эта группа. Он питал особые чувства к юношам, прежде всего к Джону. Это была любовь или что-то вроде влюбленности.
Вопрос: Вы намекаете на гомосексуальность Эпстайна?
Шеридан: Да, но там скорее речь шла об эстетике. У Эпстайна было очень тонкое чутье. Он любил Леннона не как сексуальный объект. Он уважал, ему были близки его интересы. Так что все тут было неоднозначно. Эпстайн хлопотал о выступлениях за пределами Ливерпуля. Он строго следил за тем, чтобы все сроки неукоснительно соблюдались, побуждал Джона не играть только то, к чему лежала душа в данный момент, а следовать четко составленной программе и исполнять только лучшие номера. Он приучал их к интенсивным репетициям, требовал расширения репертуара. И в то же время в музыкальные дела он никогда не вмешивался, позволяя им там делать все, что они хотели.
Вопрос: Вы полагаете, они с легким сердцем оставили свое бунтарство?
Шеридан: Определенно, нет. Но интуиция подсказала им, что Эпстайн – толковый малый и зря слов на ветер не бросает. Их честолюбие, желание забраться на самый верх славы побудило их пойти на компромиссы. Но когда они появлялись перед поклонниками в «Пещере», то опять становились мятежными парнями из Ливерпуля, жесткими рокерами. Бунтарский дух не умер, Джон Леннон всегда оставался бунтовщиком. С Полом Маккартни – другое дело, тот перестал бушевать еще в детстве. У Джона, напротив, оно было тяжелым. У него сложился другой характер, в силу которого он просто не мог подчиняться и приспосабливаться. Любому давлению он оказывал сопротивление. Шесть лет школы, сразу после этого – гимназия, и всегда – униформа. Причем не только снаружи, но и внутри. Тетя хотела подтолкнуть Джона к другому делу. Но мятежность была для Леннона больше, чем внешняя поза. Был момент, когда Джон надеялся, что тетя воспримет его дело как профессию – ведь уже существовал контракт, гарантирующий очевидные доходы. Но он ошибался.
Джон: «Брайен пытался руководить нами, но мы его не особенно слушались. Так продолжалось почти неделю, и в результате мы сказали, что не будем работать с ним. Но он не сдался, просто приходил и твердил: «Подстригайтесь так-то, а одежду носите такую-то» – и так далее. Почему все считают, что Брайен Эпстайн подобрал нас и сделал из нас людей? Ведь он и других подбирал, а ничего из них не вышло. Это не он нас нашел, это мы позволили ему найти нас. Когда Брайен взялся за нас, первым делом он сказал: «Все, ребята, меняйте одежку, – мы тогда носили джинсы и кожаные куртки – Вам нужны приличные костюмы и галстуки». А вы думаете, мы не хотели приличные костюмы? У нас ведь на них просто денег не было. Впрочем, если бы Брайен заставил нас нарядиться хоть в водолазные скафандры, я все равно бы не протестовал».
Джордж: «Брайан потратил уйму времени, чтобы сдвинуть нас с мертвой точки. Он верил в нас с самого начала».
Джон: «Мы считали Брайена экспертом, потому что у него был магазин. Всякому, у кого есть магазин, живется неплохо. И машина, и большой дом. Наплевать, кому все это принадлежит – самому человеку или его отцу: мы думали, что это имущество Брайена».
Брайен: «У меня были деньги, машина, магазин грампластинок. Думаю, все это сыграло не последнюю роль. Да и я им понравился. Для, меня же самым привлекательным в «Битлз» было явное наличие у каждого из них яркой индивидуальности – это были личности, и личности невероятного обаяния».
Джордж: «Брайен учил нас поведению на сцене. Мы стали следить за тем, как мы одеваемся, мы стали кланяться зрителям после, каждого номера, мы обрезали торчащие концы гитарных струн. В те, времена гитарные струны стоили недешево, поэтому, когда они рвались, их снимали, связывали узелком и натягивали снова. Все эти хвосты, свисавшие, с конца грифа, выглядели неопрятно, поэтому Брайан посоветовал: «Обрежьте их, приведите гитары в порядок – это поправится широкой публике». Поначалу эти советы вызывали протест. Что касается струн, совет Брайена означал, по существу, что надо снимать струну целиком и заменять ее новой, а это отнимало много времени. И поклоны. Джон кланялся, но нехотя. Он размахивал руками, всегда острил специально для нас. Мы понимали, почему он это делает, смеялись, но, думаю, до зрителей смысл происходящего не доходил».