Группа “Битлз” прибывает в Гамбург

17 августа 1960 г.

Бруно Цериотти (Bruno Ceriotti, историк): «Группа «Рори Сторм и Ураганы» (Rory Storm And The Hurricanes) выступает в Пулели, в танцевальном зале «Рок-н-Калипсо» дома отдыха «Батлин» (Rock ‘n’ Calypso Ballroom, Butlin’s Holiday Camp, Pwllheli, North Galles).

Состав группы: Эл Колдуэлл (он же Рори Сторм), Джонни Берн (он же Джонни «Гитара»), Ти Брайен, Уолтер «Уолли» Эймонд (он же Лу Уолтерс), Ричард Старки (он же Ринго Старр)».

Джордж: «Оттуда [из Харвика] доплыли до Голландии и высадились в Хуке».

Алан Уильямс: «Мы проснулись рано утром, на носу корабля уже показался Хук-Ван-Холланд. «Битлз» впервые увидели Большую землю. Они стряхнули сон с глаз, плеснули немного холодной воды на лица, и с надеждой смотрели через водную гладь на землю обетованную. «Точь-в-точь, как Англия». «Черт побери, какая плоская, а?». «Так это и есть иностранцы?». «А выглядят как нормальные люди». «Как мы».

Я надеялся, что опасные моменты при разгрузке фургона с корабля больше не повторятся. Мы сошли с корабля, когда он пришвартовался, и встали возле причала, со страхом ожидая разгрузки фургона. Им всё равно пришлось бы его снимать, коль его туда погрузили. Фургон был опущен на причал без происшествий. Но сердца у нас были не на месте, пока его колёса не коснулись земли. Все сразу и одновременно. Слава Богу. Мы готовы были расцеловать лохматых докеров. Они обращались с фургоном, как с драгоценностью английской короны. Вряд ли они догадывались, что эти инструменты были дороже нам любого золота, даже, если брать по весу.

Нашим следующим препятствием была голландская иммиграционная служба. Я не думаю, что они были настолько легковерны, когда мы вешали им лапшу по поводу нашей «студенческой» экскурсии. Но теперь в дело вступил магнетизм личностей «Битлз». Они могли бы очаровать птичек на деревьях, если бы захотели. Как обычно, всем заправлял Леннон. Джон позаимствовал шляпу у одного из чиновников и расхаживал с ней по кругу гусиным шагом. Ребята превратили всё это в шутку, и мы прошли без помех. Обыкновенная шайка студентов. Мы были в Европе.

Проезжая через Гаагу, я забыл про правостороннее движение, и чуть было не врезался в такси, которое свернуло с нашего пути в самую последнюю секунду. «Эти долбанные англичане ездят по неправильной стороне дороги! Вот, олухи!». Внезапно нас окружила стая велосипедистов, целое стадо. Они все спешили на работу. Они были очаровательны – здоровые, розовощёкие, чисто выбритые. Когда мы остановились на красный цвет, они, естественно, остановились тоже. Они вытянули руки и оперлись на наш фургон, ожидая когда сигнал светофора сменится на зелёный. Их было так много, что машина опасно закачалась на рессорах. «Битлз» высунули свои взъерошенные головы из боковых окон фургона и, улыбаясь, защебетали: «Пошёл в п…, приятель!». «Убери свои грёбаные лапы от машины!». «Перестань раскачивать лодку, скотина!». «Почему бы вам не свалить по-хорошему?!». «Опа, глянь-ка на эту разъевшуюся харю!». Голландцы тоже улыбались и кивали, приветствуя нас на своём языке.

Когда мы тронулись со светофора, я совершил ещё одну ошибку в вождении, проехав по кольцу в обратную сторону (ещё одна типичная ошибка англичан, впервые едущих за рулём на континенте). Навстречу нам вылетел огромный грузовик. Я рванул руль и выскочил на обочину. Грузовик прогремел мимо, ревя сиреной, грозящий кулак из окна. «Эти долбанные англичане! Они перебьют нас всех!».

Алан Уильямс: «Я должен был приноровиться к езде по «неправильной» стороне дороги. И сделать это быстро. «Битлз» подбадривали меня криками, и вскоре мы вырвались на дорогу, по обеим сторонам которой раскинулись бескрайние голландские поля. Здесь мы безнадёжно заблудились. Кого мы только не спрашивали, каждый указывал нам своё собственное направление. Вдобавок ко всему, – моё везение! – двое из тех, к которым я обратился за помощью, оказались глухими. Двое голландцев подряд. Убейте меня! А, может, они вовсе и не были глухонемыми, а попросту были сбиты с толку видом нашей разношёрстной компании? По большому счёту нам было на это наплевать, да мы особо и не волновались. Вуди пытался заварить чайку, сидя на переднем сиденье. Кто-то из «Битлз» бренчал на гитаре. Солнце садилось. Фургон ехал, как во сне. Мы наслаждались жизнью, и доехали бы до Гамбурга в любом случае, либо сделав крюк, либо напрямую, через Хук-ван-Холланд.

Я начал привыкать к езде по «неправильной» стороне дороги. Ароматы голландской глубинки приводили нас в восторг. Мы все расслабились. «Битлз» непрерывно восклицали: «Смотри, прямо как на открытке!». «Как на картинке в школьном учебнике!». «Где же эти долбанные тюльпаны, о которых мы читали?». «И ветряные мельницы». «Я не вижу никаких ветряных мельниц». «Вон одна!». «Везёт же голландцам».

Со стороны это может показаться странным, но в течение всего нашего путешествия в Гамбург мы чувствовали, что это – начало той самой цепной реакции событий, которая в итоге приведёт ребят к величию и славе. Я понимаю, что это звучит натянуто, но я был уверен, что делаю что-то значимое. Как будто душа сумела заглянуть вперёд и увидеть те оглушительные события последующих лет, ставшие сегодня частью истории «Битлз». Вы улыбнётесь. В конце концов, это были всего лишь пятеро подростков с неудержимой страстью к музыке. Тем не менее, так оно было. Я действительно ощущал, что делаю что-то очень важное.

Мы подъехали к указателю на Арнем, город, где во время последней войны отчаянно сражались солдаты британской армии. Я читал, что эта военная операция не увенчалась успехом, и они не добились ничего, кроме славы. Разве в других войнах бывает по-другому? Ничего хорошего в войнах не было никогда, за исключением тех славных эпизодов, когда храбрые мужчины геройски, но глупо умирали».

Алан Уильямс: «Я решил, что наступило время сделать очередную остановку для того, чтобы перекусить. По пути мы прикупили немного хлеба и сыра и могли бы заварить чай. Горячий напиток улучшил бы нам настроение. Я остановился неподалёку от Арнемского Мемориала, на котором выбиты слова «Пусть их имена живут вечно». Здесь когда-то, происходила ужасная битва с парашютистами. После того, как парашютисты приземлились, по ним открыли стрельбу. В память о погибших осталось кладбище, все усеянное маленькими белыми крестами, которые простирались почти до бесконечности».

Джордж: «Помню, проезжая через Голландию, мы остановились в Арнеме, где при высадке войск погибло много людей (еще одна маленькая шутка Уинстопа Черчилля). На кладбище мы видели тысячи белых крестов».

Пит Бест: «В Арнеме у нас было время, чтобы выйти прогуляться и размять ноги. Также мы пошли посмотреть арнемский военный мемориал. Есть фотография, на которой мы сидим возле него. Увидеть эти военные захоронения и все остальное было очень волнительно, по крайней мере, для меня. Мы немного притихли. Думаю, это была аура этого места, мир и спокойствие охватили нас».

Снято Джоном на кладбище в Арнеме; (слева направо) Алан Уильямс, Берил Уильямс, Лорд Вудбайн, Стюарт Сатклифф, Пол, Джордж, Пит Бест.

Алан Уильямс: «У моего шурина, Барри, был с собой фотоаппарат, и после того, как мы подкрепились хлебом и сыром, он сфотографировал нас на фоне Мемориала. Я был искренне потрясён картиной бесконечных рядов маленьких белых крестов, каждый крест – метка смерти одного британского солдата, покоящегося в этой чужой земле. Я подумал о их плоти и костях, питающих тучную зелень голландской глубинки. Удобрение. Навоз. У меня навернулись слёзы. Я отвернулся и прикрыл глаза рукой,  чтобы этого никто не заметил. Я не хотел, чтобы они считали меня маменькиным сынком.

Джон Леннон даже не вылез из фургона. Определённо, такие места его не привлекали. «Подобные вещи меня не интересуют. Это всё – туфта». Он чувствовал то же самое, что и я – любая война безумна, и все эти парни не должны были умирать. Так или иначе, но я был удивлён тем, что если он считает также, почему не захотел выйти и своими глазами увидеть свидетельства этого злополучного безумия. В душе я обозвал Леннона нехорошими словами. Оглядываясь назад, я полагаю, что он-таки был прав, а я – нет. Я должен был вести машину, а не упиваться этой жуткой и трагической атмосферой. В этом был весь Джон – упрямый, циничный, вспыльчивый не по годам. Едва ли я когда-либо воспринимал его как юношу, в отличие от других ребят. Скорее, как молодого старика. Ворчащий, упрямый, вечно шпыняющий окружающих, выставляющий их на смех (и часто это было в самом деле смешно!) в своей сногсшибательной манере. Среди мальчиков он был лидером. Он довлел над ними. Его зловещее и хулиганское присутствие ощущалось везде, где бы он ни был. Гениальность порой живёт в странных упаковках. Не последней из таких странных упаковок был Джон Леннон. Дорогой Джон.

Остальные мальчики, как и положено, переживали эту ситуацию каждый по-своему. «Пусть их имена живут вечно» гласила надпись на Арнемском Мемориале. Имена «Битлз» также будут существовать вечно. То, что мы остановились именно здесь, было знаком судьбы, предзнаменованием будущего? Впрочем, в тот момент мы и вправду заблудились».

Из интервью с Питом Бестом в 2010 г. в России:

Михаил Довженко: В 1961 году в Гамбурге вы все сфотографировались на фоне памятника жертвам нацизма, на котором было написано: «Ваши имена останутся в веках». Спустя годы, у вас не возникало мысли, что эта надпись для «Битлз» была пророческой?

Пит Бест: Тогда мы, конечно же, не обратили внимания на эту и ещё несколько фотографий, которые сегодня уже стали иконами для битломанов. Сейчас действительно можно подумать, что такое совпадение было неслучайным. Но, опять же, подобные вещи видит тот, кто хочет их увидеть.

Пит Бест: «Наша группа разделилась, так что, пока Алан отправился сделать то, что он хотел сделать, мы разошлись по своим делам, отправившись прогуляться».

Алан Уильямс: «Арнем был довольно милым городком, и мы немного задержались, чтобы прогуляться по его живописным улицам. День был жаркий и приятный, пчёлы жужжали в воздухе, пока мы шли по усаженной деревьями улице, глядя, как жители торопятся по своим повседневным делам. Свернув на боковую улочку, мы подошли к магазину по продаже пластинок. «Битлз» вошли внутрь, а я остался снаружи с Берилл, Лордом Вудбайном и Барри. Надо было мне пойти вместе с ребятами!

Когда они вышли несколько минут спустя, у них был виноватый и возбуждённый вид. Как у нашаливших мальчишек, которые совершили увенчавшийся успехом набег на кухню. Я бросил взгляд на их лица и спросил: «В чём дело, парни? Что случилось? Что?». Хотелось бы, чтобы наше путешествие завершилось без каких-либо проблем. Мы находились здесь, не имея разрешений на работу, скрываясь под масками «студентов». Последнего, чего нам не хватало – это неприятностей с местными властями. Я почуял неладное.

Леннон оглянулся, чтобы увериться, не смотрит ли кто на нас. Затем он вытянул из кармана своего пиджака большую и дорогую губную гармошку. «Как вам?» – спросил он, показывая её нам. «Где, черт побери, ты её взял Джон? У тебя же нет денег, я прав?». Я прекрасно знал, что денег у него не было. И он знал, что я это знаю. «Считай, что я её где-то достал». «Ты стащил её!» – пошёл я в атаку. Леннон злобно посмотрел на меня. Стальной взгляд. «Черт возьми, ты украл её, что ли?!» – продолжал я. – «Мы здесь в чужой стране, под видом студентов, а ты совершаешь такие идиотские поступки! Черт меня побери! Не хватало нам теперь ещё и кражи!».

Хантер Дэвис: «Из всей поездки Джон запомнил только тот день, когда они сделали остановку в Голландии, чтобы прошвырнуться по тамошним ма­газинам. В одном из магазинов, Джон не устоял перед искушением и спёр губную гар­монику».

Филипп Норман: «В Арнеме Джон Леннон вернулся из магазина с губной гармошкой, которую он, по словам Лорда Вудбайна, «взял посмотреть и забыл положить на место».

Джон: «Мы проехали через Голландию, где кое-что стащили из магазинов».

Алан Уильямс: «Джон был зачастую непрочь спи… спереть что-нибудь где-нибудь. Он взял, да и стянул эту чертову гармонику. Он это сделал, чтобы привлечь к себе внимание. А я подумал про себя: «Господи, такая уж наверно моя судьба, и я даже до Гамбурга никогда не доберусь». Я решил, что с этими отморозками у меня ничего не получится в Гамбурге. Нас упекут за решетку!

Я скорчил гримасу. Джон не ответил. Он снова засунул гармошку назад в карман. «Да», – согласился он, – «я её украл». «Ты – болван», – сказал я с горечью. – «Зачем ты это сделал, Джон? Ты мог сорвать все наши долбанные планы. Я бы купил тебе губную гармошку, если бы ты меня правильно попросил». «Дождёшься от тебя», – хмыкнул Леннон, ни капельки не смущаясь. У него была эдакая непробиваемая физиономия, типа «меня-не-надуришь!». «Да, пошло всё к чёрту», – сказал я ни к кому не обращаясь. – «Все равно ты идиот!».

Они были всего лишь мальчишками. Это была мальчишеская выходка. Не акт воровства. Джон Леннон никогда бы себе этого не позволил. Он мог быть кем угодно,  только не вором. Кто из нас может честно сказать, что когда он был мальчишкой, он не делал ничего противозаконного? Я помню, что заходил в лавку Вулворта и таскал сладости с прилавка. Я действительно делал много такого, когда был подростком. Я «специализировался» на электротоварах. Главное, что мне они были не так уж и нужны. Я делал это просто так, ради возбуждения, ради ощущения опасности. Чтобы бороться со скукой. Но губная гармошка была очень нужна ансамблю. Леннон профессионально играл на этом инструменте.

«Ладно, парни», – сказал я, – «поехали. Мы не можем вернуть эту гармошку в магазин. Они сразу вызовут полицию, и мы попадём в настоящую беду. Давайте уберёмся отсюда, пока нас не засекли. Нам не хватает только одного – закончить  поездку в Арнемской тюрьме!». «О’кей, Эл», – согласились они, немного испуганные, но не слишком.

Я выехал из Арнема с молитвой в сердце, что владелец магазина не обнаружит кражи и не потребует от полиции задержать нас по дороге. Мы вырвались из городка без происшествий. Некоторое время мы ехали в полном молчании. «Ну, хватит», – сказал Джордж, пытаясь разрядить атмосферу, которая сгустилась в салоне из-за этой несчастной губной гармошки. – «Давайте лучше споём».

Мы посчитали это хорошей идеей. Мы не могли долго предаваться этому ледяному антагонизму. Мы должны были притираться друг к другу. Я не мог продолжать злиться на Джона. Леннон всегда оставался Ленноном. В его случае это бы не сработало.

Нас было десятеро, и мы разбились на несколько нестройных хоров, затянув «Мэгги Мэй», песенку о популярной ливерпульской шлюшке. Мы, должно быть, чертовски громко шумели, заглушая не только рёв мотора, но и всё дорожное движение, потому что люди на улице оборачивались, махали нам руками и что-то кричали».

Алан Уильямс: «Через границу с Германией мы перевалили без каких бы то ни было неприятностей с таможней и иммиграционной службой. Они безропотно проглотили лапшу, что мы – просто студенты, едущие навестить своих друзей в Гамбурге. Гитары? Они лишь для того, чтобы дружно петь песенки по вечерам (и это была истинная правда!). «Немцы – очень музыкальная нация, не так ли, майн хер?». «Йа, йа», – соглашался таможенник, давая нам отмашку».

Пол: «Самым странным мне показалось то, что на границах нас спрашивали, нет ли у нас кофе. Я ничего не понимал. Ну, наркотики, ну, оружие – это понятно, как и провоз спиртного, но контрабанда кофе!».

Алан Уильямс: «Едва мы пересекли границу, как колёса нашего фургона застряли между трамвайными рельсами. К этому моменту за рулём сидел Лорд Вудбайн, дав мне небольшую передышку. «Что за херня, Вуди?» – сказал я. – «Ты хочешь, чтобы всех нас поубивало?». «О, Боже», – взмолился Вуди, сражаясь с баранкой. – «Я не знаю, что случилось с этой штукой!».

«Битлз» призывали Вуди убрать фургон с путей. «Давай, Вуди, сдвинь его с места!». «Газу, Вуди, газу!». «Чёрт побери, какого хера ты ничего не делаешь?!». «Съезжай с рельсов, уезжай!». «Берегись, Вуди, вон и долбанный трамвай показался!». В голосе звучал жуткий страх, поскольку трамвай действительно двигался прямо на нас. Из задних колёс повалил дым, Лорд Вудбайн упрямо рвал двигатель. Казалось, нас сейчас сметёт с лица земли.

Трамвай названивал, мы могли видеть искры из под его огромных стальных колёс, когда вожатый нажимал на тормоза. Я завизжал на Лорда Вудбайна, у которого с бровей лился пот. «Сделай что-нибудь! Убери нас отсюда! Нас всех убьёт! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!» – Мой голос сорвался.

Затем, когда трамвай должен был вот-вот нас задавить – прощай Гамбург! Здравствуй морг! – Лорду Вудбайну удалось наконец-то заставить фургон двигаться. Мы пулей сорвались с путей и встали поперёк дороги. Сзади прогремел трамвай, фонтан искр из-под колёс, побелевшие лица, прижавшиеся к окнам. Мы не могли объяснить, почему вдруг колёса фургона застряли в трамвайных рельсах. Да нас это и не заботило. Нам удалось выкарабкаться, и мы были теперь в безопасности. Лорд Вудбайн вышел из кабины, дабы успокоить нервы.

Мы поехали дальше. Гамбург, Гамбург. Доберёмся ли мы когда-нибудь туда в целости и сохранности. Я уже начинал сомневаться».

Пол: «Наконец поздно ночью мы прибыли в Гамбург».

Алан Уильямс: «Наконец, поздно вечером, мы прибыли в Гамбург. Пока мы искали Гроссе-Фрайхайт Штрассе, – улицу на границе района красных фонарей Репербана – где находились «Индра» и «Кайзеркеллер», я врезался в авто, за рулём которого сидела немецкая леди. Беда, беда, беда. В самую последнюю минуту. Я обернулся к «Битлз»: «Это всё, парни. Первое, что мы увидим в Гамбурге, это стены его тюрьмы». «Типун тебе на язык, Эл». «Блин, ну и поездочка!». «Всё наперекосяк!». «Смотри, Эл, она к нам направляется». «А выглядит она хреново, яволь!». Эти ребята шутили бы у самых врат ада. Леди оказалась очень милой. К счастью я не причинил её машине много повреждений. Она это понимала и потратила на нас уйму времени, направляя нас в нужное место».

Пол: «Мы неправильно рассчитали время, и нас никто не встретил. Нам пришлось долго водить пальцами но карте Гамбурга, но, в конце концов, мы отыскали район Сан-Паули, а потом и Репербан».

Главной туристической достопримечательностью Гамбурга является Репербан – местный район красных фонарей. Раньше на этой припортовой улице плели снасти для парусников, отсюда и название Реппербан – дорога канатов. Теперь здесь занимаются продажей «всех видов любви». Тот же бизнес процветал и на прилегающих к Реппербану улочках. Многие из них имели специализацию: на одной собираются гомосексуалисты, на другой – садомазохисты и так далее.

Хантер Дэвис: «Гамбург – это Ливерпуль Германии. Крупный северный порт. Климат сырой и ветреный. Гамбуржцы говорят в нос, и по произношению их легко узнают в любой стране. Даже географическое положение Гамбурга и Ливерпуля совпадает – 53° северной широты. Гамбург, однако, вдвое больше Ливерпуля, и, как издавна повелось думать, в нем процветает порок. Во всей Европе из­вестны высокая преступность и сексуальная распущенность жи­телей Гамбурга. На Репербане, гамбургском Сохо, больше ночных клубов со стриптизом, чем на любой улице мира».

Хантер Дэвис: «В том 1960 году, когда туда приехали «Битлз», и среди них совсем юный, семнадцатилетний Джордж, падение нравов в Гамбурге достигло своего апогея. Имея статус свободного порта, город стал центром передачи оружия во время алжирского кризиса. Гамбург наводнили зарубежные гангстеры и деньги. Когда в августе 1960 года появилась Берлин­ская стена, многие восточные германцы и нелегальные иммигран­ты предпочли Берлину Гамбург. Возникшая между разными бан­дами война сосредоточивалась вокруг клубов. Набирая официантов, отдавали предпочтение не их профес­сиональным достоинствам, а физической силе, чтобы в случае че­го они могли справиться с бандой из соседнего клуба».

Алан Уильямс: «Мы притормозили на Гроссе-Фрайхайт Штрассе, когда уже зажглись огни стрип-клубов, и проститутки начали свой ночной обход в поисках клиентов. Улицы кишели  сбродом, и отбросами человеческого общества. Тут были обкуренные наркоманы, сутенёры, посетители стрип-клубов и борделей, гангстеры, музыканты, трансвеститы, обычные гомосексуалы, грязные старикашки, юнцы, женщины, ищущие подруг. В магазинчиках вы могли купить оружие – ножи, кастеты, кнуты, тяжёлые дубинки, наручники – даже гранаты, если вы подходили к этому вопросу с правильной стороны. В 4-м районе Гамбурга вы могли купить кого угодно и что угодно».

Алан Уильямс: ««Битлз» вывалились из фургона, разминая свои скрюченные ноги. Они дышали воздухом неряшливого Гамбурга, оглядывались вокруг и их глаза вылезали из орбит. Им всё это нравилось с первого взгляда. Они приняли этот город. Отлично, отлично».

Клаус Вурман: «В то время многие здания были разрушены еще со времен войны. Бедности не было. Немцы быстро разбогатели. В этом смысле им как-то удалось быстро отыграться».

Алан Уильямс: ««Посмотри на уличные огни». «Посмотри на этого парня в женской одежде». «Что он делает в этом прикиде?». Я должен был объяснять им про трансвеститов. Для них всё это было в новинку. «Транс… кто?». «Ну и дела. Ух, ты!». «Классный городок, Эл!».

Я повёл их в «Кайзеркеллер», на другой конец Гроссе-Фрайхайт. Бруно был ошеломлён, увидев их. «Битлз» тоже были ошеломлены, увидев, каким легендарным клубом был «Кайзеркеллер». Я вынужден был напомнить им, что их ангажировали не для «Кайзеркеллера», а для другого клуба Кошмайдера – «Индры».

Пол: «К тому времени, как мы добрались до этой улицы, клуб уже был закрыт. Нам было негде ночевать, а спать хотелось давно. Мы сумели разбудить кого-то в соседнем клубе, он разыскал нашего антрепренера, тот открыл клуб».

Пит Бест: «Когда мы приехали, нас встретил Бруно Кошмидер».

Джордж: «Бруно ничем не напоминал молодого антрепренера исполнителей рок-н-ролла, он был уже в возрасте и к тому же был инвалидом войны. Он прихрамывал, неважно разбирался в музыке, да и во всем остальном».

Алан Уильямс: «Ага, зо», – сказал Бруно. – «Это и есть знаменитые «Битлз»?». Он общался через Герра Штайнера. Бруно устроил нам действительно тёплый приём. Он сразу запал на «Битлз». Он нашёл их притягательными и вскоре стал очень ревнивым по отношению к ним. Но всё это было в туманном будущем. Пока же ребята потрясли его руку, и бывший клоун засиял, когда они сделали лестные замечания о его клубе».

Пит Бест: «Бруно отвел нас в «Кайзеркеллер». «Вот где мы, наверное, будем выступать», – подумали мы. «Кайзеркеллер» нам понравился».

Филипп Норман: «На наружном портике большими буквами было написано: «Дерри и Сеньоры из Ливерпуля» (Derry and the Seniors von Liverpool)».

За успешность, Бруно Кошмидер изготавливал для групп сертификаты. Этот для группы «Дерри и Сеньоры». Дерри Уилки был в ярости, увидев надпись по-немецки: «Певец-негр» (Neger Sänger).   

Тони Шеридан: «Кайзеркеллер». Подвал. Как называется, так и было. Черная дыра в земле. 20 ступенек вниз и ты там. Обычно мы спускались вниз и не выходили оттуда неделю. Жили и спали в этой дыре. Но нам так нравилось. Тебе платят за то, что ты занимаешься любимым делом. Мы бы сами заплатили за то, чтобы нам разрешили это делать».

Тамара Воробьева (журналист): «Стены помеще­ния были разрисованы сценами из жизни островитян южных морей и океанов, ложи были сделаны в виде гондол, а вместо столиков стояли бочки. Обычно клуб был заполнен до последнего места: плотная толчея на танцевальной площадке, световые эффекты, синхронизированные с ритмами музыки… Исключительно юная публика вскакивает с мест при первых тактах очередного хита».

Филипп Норман: «Большое пространство со столами-бочонками и барами в виде спасательных шлюпок во­круг сцены и миниатюрной танцплощадки».

Пит Бест: «По дороге нам встретился Хави Кейси, парень из ливерпульской группы, которая уже была в Гамбурге».

Алан Уильямс: «Дерри Уилки, Гови Кейси и ребята тоже были там, в ожидании выхода на сцену. Гови довольно холодно принял «Битлз», потому что не считал их стоящей группой. Гови не был сволочью, как это может показаться, у него и Дерри были свои, довольно высокие, стандарты. Они просто не представляли, насколько продвинулись «Битлз» с того времени, как они их слышали. Потом, он, наверное, думал, что я передал мальчикам содержание его жёсткого письма, хотя я и не собирался этого делать. Мне не хотелось создавать напряжённость, раздувать вражду, и, вообще, раскачивать лодку на этом раннем этапе наших отношений. Я был абсолютно уверен в том, что отношение к «Битлз» резко переменится в лучшую сторону, едва они услышат их игру. Но на тот момент они рассматривали «Битлз» как насмешку. Гови был явно рад указать ребятам, что они будут играть не в блестящем «Кайзеркеллере», а в «Индре».

«Вы будете играть в «Индре», грёбаном стрип-клубе», – сказал Гови. Я возразил, что это неправда. Это бывший стрип-клуб. Как только Бруно увидел, какую пользу может принести ливерпульский бит процессу выжимания денег из посетителей, стриптизу указали на выход, а «Битлз» – на вход. «Битлз» не могли скрыть своего разочарования, услышав эти страшные для них слова – «стрип-клуб». «Послушай, Эл, мы уже наелись стриптиза в Новом артистическом кабаре-клубе». «Да, этой хрени мы поимели достаточно». «Мы не собираемся всё время играть для стриптизёрок». «Нет, Алан, нет, нет и нет!».

Я снова возразил. Это не тот случай. Там не будет стриптизёрок. «Парни, давайте решать проблемы по мере их поступления. Я никогда не предложу вам чего-то подобного, а герр Кошмайдер», – я кивнул на Бруно, – «никогда не нарушит своего слова». «Не волнуйтесь, «Битлз»», – сказал он. – «Там больше никогда не будет стриптиза. Можете быть в этом уверены». «Битлз» вздохнули с облегчением, к ним вернулось хорошее настроение, и они забросали Дерри и Гови вопросами о ночной жизни, о шлюхах, о выпивке. «Всё, что вы хотите, вы получите», – был ответ от Дерри. Глядя на Дерри, было ясно, что он хотел всего, и получал это «всё» без малейших проблем. «Битлз» решили, что они были бы не прочь получить «всё то же самое» и немедленно! Они были нормальными парнями с горячей кровью, и обеими руками загребли бы всё, что предлагалось в районах Репербана и Гроссе-Фрайхайт».

Пит Бест: «Нас повели в другой клуб – «Индра», – тоже принадлежащий ему, но гораздо меньше. По дороге хозяин объясняет, что с помощью «Битлз» хочет превратить бывший стриптизный клуб в рок-заведение».

Джордж: «Клуб «Индра» находился в дальнем конце Гроссе-Фрайхайт, в стороне от Репербана, района, где сосредоточены клубы. Бруно только что открыл этот клуб и отправил нас туда».

Рик Хэрди (он же Рик Ричардз, группа «Джетс»): «Индра» хотя и находилась на той же улице, что и «Кайзеркеллер» (Гросс-Фрайхат), была в некотором отдалении от него, куда основная толпа никогда не доходила, и, поэтому, не получала ту клиентуру, которую должна была иметь».

Алан Уильямс: «Мы двинулись по Гроссе-Фрайхайт с Бруно и герром Штайнером. Он повёл нас вниз, к «Индре». Вход в клуб не был освещён так, как прочие здания, и представлял собой унылое зрелище».

Филипп Норман: «Дальше по Гросс Фрайхайт, за католической церковью святого Иосифа, освещение уменьшалось. Здесь начинался район бор­делей с широкими фасадами, перемежавшихся с частными до­мами, где старые «хаусфрау» до сих пор держали горшки с растениями на наружных подоконниках. Здесь, под неоновой вывеской, изображавшей слона, находился клуб «Индра».

Пол: «Клуб назывался «Индра», большой слон над тротуаром символизировал Индию. Позднее, когда мы увлеклись Индией, нам казалось забавным, что первым местом наших выступлений стал именно этот клуб».

Алан Уильямс: «Эй, Эл, а где наша большая афиша?». «Не вижу, где здесь что-нибудь о грёбаных «Битлз», Эл». «Нас здесь никто не найдёт». «Мы, что, должны сами рисовать и расклеивать свои афиши?». «Да», – я должен был согласиться. – «Это немного разочаровывает».

Бруно что-то успокоительно прошумел, и мы вошли в фойе, где Джон чиркнул спичкой и вгляделся в мерцающие тени. «Вот вы и на месте!» – сказал я с триумфом в голосе. – «А вот и ваша афиша. Не так уж плохо, а?». Сказать, что это хорошо, было бы явной натяжкой. В мерцающем свете от догоравшей спички Леннона мы увидели несколько крохотных надписей, гласивших: «Легендарные «Битлз» из Ливерпуля, Англия». Спичка погасла, и я ощутил то разочарование, которое испытали «Битлз», пока мы стояли там, во мраке фойе.

«О’кей, мальчики?» – вопросил Бруно довольно приветливо, не замечая настроя ребят, которые ожидали афиш более крупного размера. «Ага, как же», – проворчал один из них. «Могло бы быть снаружи и с подсветкой!». «Будут-будут. Вот увидите!». «Хотелось бы поиграть в «Кайзеркеллере»». «Не очень мне нравится это место». «Да, ладно, мальчики», – сказал я. – «Давайте поставим этот клуб на уши!».

Беда была в том, что постоянные посетители приходили в «Индру» смотреть стриптиз. Это была не танцплощадка. Но, договор есть договор. Моей главной задачей было доставить «Битлз» в Гамбург. Я знал, что там они придутся ко двору. Их музыка прекрасно подходила для этого города. Гамбург был ещё одним Ливерпулем, более шумным и открыто поставляющим всё для того, что некоторые называют торговлей нравами (а я называю «удовлетворением обыкновенных сексуальных аппетитов», которые так востребованы в нашем закрытом обществе)».

План «Индры» 1960 года нарисован Хорстом Фашером (в 1960-м работал вышибалой в клубе «Кайзеркеллер») лично 21 февраля 2011 года.

Джордж: «Конечно, к нашему прибытию в Гамбург никто не подготовился. Владелец клуба Бруно Кошмидер отвез нас к себе домой – там мы и переночевали все на одной кровати. К счастью, Бруно не остался с нами, он разрешил нам побыть первую ночь у него в квартире, а сам уехал».

Пол: «Мы провели первую ночь в тесноте на красных кожаных сиденьях».