16 декабря 1959 г.
Бруно Цериотти (Bruno Ceriotti, историк): «В этот день группа «Рори Сторм и Ураганы» (Rory Storm And The Hurricanes) выступает в зале «Святого Луки» (St. Luke’s Hall, Crosby)». Состав группы: Эл Колдуэлл (он же Рори Сторм), Джонни Берн (он же Джонни «Гитара»), Ти Брайен, Уолтер «Уолли» Эймонд (он же Лу Уолтерс), Ричард Старки (он же Ринго Старр)».
Аллан Уильямс: «В 1959 году все газеты писали о прошедшем в Челси костюмированном балу, и я решил организовать нечто похожее в Ливерпуле. Для этой цели я снял Сент-Джордж-Холл в центре города».
Филипп Норман: «Уильямс был захвачен своим главным предприятием – антрепренерством. Он взял в аренду главное публичное здание Ливерпуля – «Сент-Джордж-холл» – для проведения «Бала искусств», аналогичного таковому, устраиваемому в лондонском районе Челси.
Джон со Стюартом были вдвоем большую часть дня. Они часами сидели в «Джакаранде». Стю делал наброски, в то время как Джон с плотоядной ухмылкой высматривал наиболее податливую официантку. Тут-то Аллану Уильямсу с его талантом использовать людей и пришло в голову, как использовать двух безденежных студентов-художников».
Аллан Уильямс: «Я попросил Стюарта Сатклиффа и Джона Леннона изготовить несколько так называемых «фигур» или транспарантов, которые должны были разбиваться в полночь, в полном соответствии с «бальной» традицией».
Филипп Норман: «Стю и Джон были привлечены к изготовлению и раскрашиванию разноцветных карнавальных шаров, ритуальное уничтожение которых было отличительной чертой лондонского бала».
Аллан Уильямс: «Джордж и Пол тоже приняли в этом участие. Я пообещал им целую кучу денег – 15 фунтов – плюс бесплатные билеты на вечер. «Фигуры» получились замечательные, лишний раз засвидетельствовав то, что у «Битлз» имелось истинное чутьё на линию и цвет. Стюарт был настоящим художником; если бы он не умер так рано, его ждала бы блестящая карьера. Джон и Стюарт были движущей силой, и с помощью Джорджа и Пола произвели на свет нечто потрясающее. Одна из «фигур», как я припоминаю, была сделана в форме огромной гитары, символа их будущей славы».
Филипп Норман: «Затем Уильямс использовал Джона и Стю в качестве рабочей силы для перетаскивания шаров через площадь святого Георга – под неодобрительными взглядами Виктории и Альберта – в холл с его роскошным мозаичным полом, мраморными бюстами Пила и Джорджа Стефенсона и огромным органом».
Аллан Уильямс: «Бал в Сент-Джордж-Холле, располагавшемся прямо напротив старинного здания театра «Империя» на Лайм-Стрит, вызвал у жителей города невероятный интерес. Было продано несколько сотен билетов. Люди готовы были покупать их по ценам чёрного рынка. Не помню, кто, позвонил мне и пообещал целую неделю бесплатно поить меня пивом в своём баре – «сколько смогу выпить» – если я достану ему пару билетов. К сожалению, я ничем не мог помочь. Все билеты были проданы, а городской совет выражал опасение по поводу возможного переполнения их драгоценного, древнего, многократно прославленного Сент-Джордж-Холла.
В обычные дни в помещении заседал Верховный суд, и многие ливерпульские «урки» взирали на это здание со страхом и ужасом. В главном зале, где должны были происходить основные события, был установлен один из самых больших и знаменитых органов мира. Это была одна из достопримечательностей, которой гордился город. Многие известные пианисты мира стояли у гигантской клавиатуры этого потрясающего воображение инструмента.
Мы планировали провести конкурс на самую симпатичную медсестру и пригласили представительниц от всех городских больниц. Председателем жюри был Брюс Форсайт, звезда местной эстрады и телевидения. Я организовал наверху спецбуфет для своих высокопоставленных гостей, откуда они могли бы наблюдать за всем, что происходило в зале. Всё было подготовлено на славу.
В день открытия бала, за несколько часов до начала, «Битлз» и я перетащили части транспарантов в главный зал. Затем Джон, Джордж, Пол и Стюарт собрали их воедино. Нам пришлось так поступить, потому что «фигуры» были такими огромными, что не пролезали сквозь распахнутые двери.
Мы отошли на шаг и застыли в восхищении. «Здорово получилось, ребята! Вам лучше было бы стать дизайнерами, а не музыкантами. Ещё не поздно передумать, а?». «Я бы не возражал, Аллан», – сказал Стюарт, единственный истинный художник среди них. «Будь я проклят, Эл, они бесподобны», – поддакнул Пол. – «Надо бы увеличить гонорар!». «Обойдётесь», – сказал я.
Я не скупердяй, поймите меня правильно. Просто я всегда считаю деньги. Слишком часто они ускользали от меня. Когда их мало, я становлюсь ужасным скрягой, но превращаюсь в транжира, если имею дело с приличными суммами. У каждого из нас свои слабости, не так ли?
Буфеты вели оживлённую торговлю. По всему залу шатались подвыпившие гости. В каждом углу валялись пьяные. Когда пришло время разбивать «фигуры», люди просто обезумели. В центре разрушения я увидел откровенно забавлявшихся «Битлз». Они явились на вечер в костюмах Пьеро, а их подружки в юбочках из травы изображали, по-видимому, туземок с островов Южных морей.
Позже я наткнулся на Пола в буфете и за кружкой пива спросил, нравится ли ему вечер. «О, да, Эл. Но у Стюарта, похоже, другое мнение. Он расстроился». «Что ты говоришь? Отчего? Что приключилось со стариной Стю?». «Ну, эти «фигуры»… Ему, по-моему, всё это не понравилось». «Что именно?». «Ну, то, что их раскурочили», – вздохнул Пол. – «Все просто взбесились и разломали наши транспаранты». «Но это же изюминка любого костюмированного бала. На этом всё и держится. Это же символ бала. Без этого бал не бал». «Я понимаю. И ты понимаешь. А Стюарт расстроился Он, похоже, совсем скис». «Чёрт», – сказал я, глотая пиво, – «Лучше бы ты мне этого не говорил». «Я подумал, надо сказать тебе об этом, если ты вдруг увидишь его сегодня. Ты будешь знать, отчего он такой кислый». «Да, конечно. Спасибо, Пол. Бедняга Стюарт».
Я дождался, пока Пол с истошным воплем не нырнул в толпу в поисках своей подружки. «Битл» в костюме Пьеро. Словно сошедший с полотна Пикассо. Я отправился на поиски Стюарта, надеясь поднять ему настроение. Его нигде не было, и я решил глотнуть свежего воздуха. Как раз должен был начинаться конкурс на самую симпатичную медсестру.
Когда я вышел из Сент-Джордж-Холла, на небе пылала огромная полная луна. В воздухе пахло грязью и пылью, долетавшими со стороны Мерси. В центре автостоянки на Лайм-Стрит развернула торговлю чаем передвижная автолавка, окружённая полуночными прохожими. Мимо протопала ватага китобоев, прямо на ходу присасываясь к горлышкам бутылок. К дверям старинного ливерпульского Пресс-клуба постоянно подъезжали лимузины и подходили приглашённые. Туда теперь пускали всех подряд. Если говорить о журналистской братии, то эти ребята из Пресс-клуба знали толк в хорошем времяпрепровождении. Интересно, у них там тоже была выпивка?
Вернувшись к дверям, я заметил всеми покинутую, одинокую фигурку в костюме Пьеро. Это был Стюарт. Он стоял возле огней одной из реклам на огромной площадке перед входом в здание.
«Привет, Стюарт», – сказал я, – «Почему один? Почему бы тебе не вернуться в зал и не повеселиться вместе с ребятами?». «Спасибо, Эл, мне просто захотелось побыть одному». «С тобой всё в порядке?».
В свете луны я видел его тонкое грустное лицо. Даже его костюм, казалось, свисал мешком, грустя вместе с ним.
«Ты же знаешь, Аллан. Эти «фигуры»… Мы так старались. Ребята и я. А их разломали, как какую-то никчёмную вещь. Я не понимаю людей».
Я положил руку ему на плечо. Из дверей просачивались звуки музыки. Из соседнего магазинчика доносились хохот и весёлые визги.
«Послушай, Стюарт, ты же прекрасно знал, что всё этим закончится». «Знал. Но в людях есть что-то звериное. Что-то ужасное. Стремление к разрушению. Я вдруг понял, что больше не люблю людей. Там в толпе мне стало страшно. Эта толпа стала одним огромным чудовищным зверем, разрывающим на куски всё вокруг».
Бедняга Стюарт. Такой чувствительный. Такой ранимый. Не подозревающий о своей скорой смерти.
«Вряд ли мы можем что-нибудь с этим поделать, Стюарт. Люди, в общем-то, не такие уж плохие. Немного без тормозов, быть может. В каждом из нас сидит зло. Лучшие из нас не позволяют ему вырваться наружу. И таких большинство. Таково наше общество. Поверь, хороших людей всегда было больше, иначе мы бы все давно рехнулись. Ну, давай же, улыбнись!».
Я знаю, сейчас это читается как куча дерьма, но так оно было на самом деле. Лицо Стюарта озарилось слабой улыбкой.
«Наверное, ты прав, Аллан. Я должен ближе узнать людей. Таких, какие они есть».
Он всегда хотел увидеть людей, «какими они есть». Бедняга Стюарт.
«Это как? Заглянуть им внутрь, что ли?». «Я хочу нарисовать картины, которые покажут миру его собственное лицо, хочу заставить мир увидеть собственную душу. Заставить людей взглянуть на самих себя, таких, какие они есть на самом деле – счастливые и грустные, подлые и благородные, скупые и щедрые, и, конечно, глупые. Глупые, в первую очередь».
В свете луны я увидел слёзы, катящиеся по его щекам. Я взял его за руку.
«Пошли, Стю. Пошли в зал. Не стоит так раскисать из-за мелочей. Ты должен сдерживать себя. Нельзя быть таким ранимым».
Но Стю был именно таким. Он был настоящим художником. Он переживал вместе с людьми и за людей. Мы вернулись в зал, и я потерял его из виду. Объявили конкурс «Мисс Медсестра». Девушки устроили парад. Они были действительно великолепны. А затем всё полетело ко всем чертям.
На балу было полно студентов Ливерпульского университета, в массе своей немногим отличавшихся от обитателей Лондонского зоопарка. Они тайно пронесли с собой десятки пакетов с мукой, и через минуту весь зал наполнился летящими снарядами. Студенты были наверху, на галёрке, и с этой позиции открыли прицельную бомбардировку танцующих. В зале начался хаос. Люди рвались во все стороны, пытаясь скрыться от обстрела. Пол покрылся дюймовым слоем белой пыли. В самый разгар битвы я вдруг услышал тяжеловесные аккорды могучего органа. Какой-то подвыпивший идиот пытался играть рок-н-ролл на самой большой драгоценности Ливерпульской корпорации – на их всемирно известном органе! Я послал вышибалу оторвать этого придурка от клавиш, но едва я отдал распоряжение, как увидел ещё одного типа, державшего в руках огнетушитель. Аппарат извергнул реактивную струю пены, которую эта скотина целила на толпу внизу.
Едва первые крупные белые хлопья обрушились на ещё не пришедших в себя гуляк, раздались истерические крики. Я вырвал огнетушитель из рук балбеса, и помчался к ближайшему туалету. Направив струю в унитаз, я стоял и смотрел, как помещение медленно наполняется горой белой пузырящейся пены. Очень сюрреалистично.
Тем временем, в главном зале всё окончательно пошло кувырком. Я с трудом прорвался наверх, к спецбуфету, где Брюс Форсайт с друзьями потягивали пиво. Предполагалось, что в полночь на головы танцующих будут опускаться воздушные шары. Было уже около полуночи. Я посмотрел вниз на толпу, усыпанную мукой. Одним это нравилось, другие возмущались. В самой гуще я заметил «Битлз» с подружками. Четверо Пьеро и девчонки с Гавайских островов. Подростки, похоже, переживали свой звёздный час.
Шары, которые должны были разноцветным ковром опускаться вниз, удерживались под потолком огромными сетями, которые использовались для ограждения трибун непосредственно за футбольными воротами, не позволяя мячу улетать к зрителям. Я взял сетки напрокат, и они выглядели очень эффектно. Высоко под потолком плавало больше сотни шаров, которые мы надували несколько часов. Неподалёку стоял мой человек, который должен был обрезать два угла сети, когда я подам знак. Минутная стрелка подошла к заветной цифре «12», и я заорал: «Давай! Обрежь верёвки и выпускай шарики!».
Парень, ответственный за шары, вытащил огромный тесак, и полоснул им по верёвкам, привязанным к углам футбольных сеток. Брюс Форсайт, стоя рядом со мной, сказал: «Отлично, Аллан. Неплохо придумано, парень!». «Посмотрим, Брюс».
Парень отрезал два угла, и шары начали медленно опускаться вниз на возбуждённую зрелищем толпу. Словно глоток успокоительного в этот безумный вечер. «Отлично, Аллан, отлично! Просто прекрасно!», – сказал Брюс. – «Правда, ребята?», – повернулся он к своим приятелям. «Балдёж», – согласились те.
В этот самый момент я увидел своего человека, прорывающегося по галёрке на другой конец балкона. Нож всё ещё был у него в руках. Огромные футбольные сети болтались под потолком. Внезапно я понял, что он хотел сделать. Он собирался перерезать остальные верёвки и позволить сетям свалиться в зал. Люди могли получить серьёзные травмы. Меня бы посадили в каталажку, и потребовали бы отчёта за каждое пенни, которое я не получил. Катастрофа!
«Стой!», – завопил я в ужасе. – «Эй, ты, с ножом! Ради всего святого не делай этого, идиот! Пожа-а-а-а-луйста, сто-о-ой!».
Этот недоносок помахал мне рукой, аккуратно перегнулся через перила балкона и отрезал одну из верёвок. Я опоздал. Я был уже почти рядом, когда последние верёвки были обрезаны и сети обрушились вниз. Десяток танцующих были пойманы на манер гладиаторов из фильмов о Древнем Риме. Раздались панические крики. Проклятые студенты, почуяв забаву, схватили сети и стали запутывать в них как можно больше пар. Парень, который был всему виной, исчез, а я вернулся в буфет. Брюс Форсайт стоял, разинув свою знакомую всем телезрителям «варежку». Он не верил своим глазам. «Аллан, мальчик, я никогда ещё не видел ничего подобного! Задумано великолепно, но если ты чего-нибудь немедленно не предпримешь, боюсь, могут быть жертвы».
Что я мог предпринять? Коротышка (а я всего пяти футов ростом!) против этих здоровенных студентов? Служители же были уже немолодыми людьми. Тем не менее, я собрал их и послал вниз в качестве карательного отряда. Седовласые старики в роли вышибал! Надо отдать им должное, они ринулись в самую свалку. На мгновение всем показалось, что порядок восстановлен. Но тут один из этих типов с плечами регбиста, явно выступавший у них за центрового, заорал: «А ну, ребята, загоняйте ублюдков в сеть! Подкинем их повыше!».
Бедные старики были пойманы в сети и в своих военных регалиях и униформе, на счёт «раз-два-три» были подброшены к потолку. Высокие фуражки, военные медали, синяя саржа и седые виски смешались в одну большую кучу. После этого стариков вывалили из сетей на пол. Как вышло, что никого не убили, я не понимаю до сих пор. Но и это ещё не всё. Не расходитесь ребята, дальше будет ещё интереснее! Какой-то подонок спустился в подвал, и открыл все пожарные краны. Праздник пришлось срочно прекратить и начать срочную эвакуацию. Мы хорошо повеселились.
Бал закончился кошмаром. Чудное старое здание едва не было разнесено по кусочкам. Ливерпульский городской совет пришёл в ужас и сказал, о, боже, боже! Рок-н-ролл на нашем драгоценном органе! Пакеты с мукой! Служители в сетях! Огнетушитель, извергнутый в туалете! Больше никаких «костюмированных балов», сказали они. Никогда.
После того, как всё завершилось, отцы города заявили, что больше не позволят никаких «костюмированных балов». Никогда. И уж тем более в Сент-Джордж-Холле. Ни в коем случае. Нет, нет и нет, сэр! В Ливерпуле об этом говорят по сей день. В некоторых, слегка одряхлевших кругах, седые «свингеры» вспоминают об этом с ностальгией.
Моим самым ярким воспоминанием остаётся разговор со Стюартом. Он открыл мне свою душу. Я помню слёзы на его щеках. Его погасший взгляд. Его желание общаться с людьми, «какими они есть». Добрые старые денёчки. Всё прошло, всё…».