19 июля 1959 г.
(условная дата)
Синтия: «Приближались летние каникулы, и у всех нас было приподнятое настроение. Настолько приподнятое, что один из студентов предложил устроить «отвальную» перед роспуском на каникулы. Все согласились, что для доброй вечеринки любой предлог хорош. На том и порешили.
Один из преподавателей, Артур Баллард, в прошлом боксер, довольно требовательный, но прекрасный учитель, предложил нам воспользоваться его комнатой при условии, что он тоже будет приглашен. Это была самая маленькая аудитория колледжа. Но размеры не имели для нас значения, главное – собраться и «погудеть». Мы с радостью согласились и скинулись на пиво. Выпивку решили приобрести в складчину. Кто-то взялся принести проигрыватель и самые новые пластинки. Наконец, назначили дату.
Должна признаться, я очень ждала эту вечеринку. Я ждала эту вечеринку, но не потому, что надеялась увидеться с Джоном: я не рассчитывала, что его заинтересуют наши скромные, чинные посиделки. Я была уверена, что он не снизойдёт до какой-то там невинной студенческой пирушки. Наоборот, я мечтала немного развеяться и освободиться от постоянных мыслей о нем. Я думала, что она поможет мне хотя бы на время отвлечься от мыслей о Джоне Ленноне. Потом наступят каникулы, считала я, и все потихоньку пройдет. Я твердо намеревалась как следует отдохнуть и преодолеть свое увлечение Джоном. Мы с Фил решили, что будет совсем неплохо сходить туда, чтобы развеяться и немного повеселиться под конец семестра.
День выдался теплый, лучи солнца пробивались сквозь не слишком чистые окна расположенной на втором этаже комнаты Артура Балларда, где мы раз в неделю собирались, чтобы показать преподавателю свои рисунки и эскизы на заданную тему. Мы сдвинули столы и стулья к стенке, приготовили кое-какую еду, достали напитки и поставили пластинку из принесенной кем-то толстой стопки дисков. Компания собралась вполне традиционная для таких случаев — десять-пятнадцать парней и девушек, ставших друзьями-приятелями с первого курса. На мне были просторная блузка-размахайка из хлопка, коротенькая черно-белая юбка, черные колготки и мои лучшие черные туфли-лодочки на высоком каблуке.
На курсе у нас тогда уже закрутилось несколько романов, поэтому вечер проходил в весьма наэлектризованной атмосфере. Энн Мэйсон тогда гуляла с парнем по имени Джефф Мохаммед, близким другом Джона. Лишь только появившись, они тут же подыскали себе относительно укромный уголок и, казалось, были намерены просидеть там в обнимку весь вечер. Мы с Фил понимающе переглянулись.
И тут вошел Джон. Я притворилась, что не замечаю его, однако лицо мое вспыхнуло, и судорога свела желудок. Так же, как и я, он был во всем черном — в своих узких-преузких брюках, свитере и замшевых ботинках. Я не могла спокойно переносить это. Я чувствовала жуткую слабость в ногах, моё лицо приобрело цвет переспелой сливы. И спрятаться было негде!
Конечно же, никому не было дела до моего эмоционального состояния. Все хотели одного – как следует повеселиться и взять от вечеринки всё, что можно и пока можно. Наконец мне удалось справиться с собой и включиться в общее веселье. С каждым бокалом я чувствовала себя раскованнее. В то время я ещё не была опытной выпивохой, поэтому эффект принятого спиртного не замедлил сказаться. Солнце ещё светило, музыка была чудесной, и то, о чём я втайне мечтала, случилось. Джон пригласил меня на танец».
Джон: «Я пришел на танцевальный вечер, злой был как черт и набравшись духу, пригласил ее на танец. Джефф пошутил: «Знаешь, а ты ей нравишься».
Синтия: «Он направился прямиком ко мне и спросил: «Приподняться не желаешь?». Я покраснела, но встала и отправилась с ним танцевать. Я прямо умирала от счастья, но виду не подала и сама удивилась своему внешнему спокойствию и собранности. Танец был медленный и тягуче-слащавый. Я старалась казаться равнодушной, а Джон, по-моему, был этим немножко смущён. Всё это было одновременно мучительно и сладостно. То, о чём я так долго мечтала, превратилось в какой-то кошмар. Я просто растерялась от всей этой тесноты и физической близости к Джону. Я была уверена, что все, буквально все читали по моему лицу, что творятся у меня в душе. Те, кто не танцевал, глядели на нас с недоумением. Уж больно неподходящей парой друг другу мы им казались. Пока мы танцевали под Чака Берри, Джон прокричал мне в ухо: «Может, сходим куда-нибудь вместе?».
Джон: «Пока мы танцевали, я пригласил ее на следующий день на вечеринку».
Синтия: «Я была так взволнована, что только и смогла промямлить: «Извини, я тут… помолвлена с одним парнем из Хойлейка». От собственных слов мне захотелось провалиться сквозь землю: настолько высокомерно и натянуто они прозвучали. «Я ж тебя, черт подери, не замуж зову!» — выпалил Джон в ответ».
Джон: «Но она отказалась. Она была занята».
Синтия: «Лицо Джона сразу помрачнело. Он отошел в сторону, и, уверенная в том, что на этом все кончено, я замолчала и погрузилась в переживания. Однако через пару часов, когда вечеринка уже подходила к концу, Джон с друзьями позвали Фил и меня в соседний паб. Тогда, сказал он, пойдем и выпьем после танцев. «Вот здорово! — подумала я. — Может быть, еще не все потеряно». Сначала я отказалась, а потом пошла с ним. Я ведь на самом деле все время хотела этого».
Джон: «Когда я понял, что подцепил ее, то возликовал».
Синтия: «Я уговорила Фил составить нам компанию, и мы отправились в «Йе Крэк», ближайший паб, который часто посещали студенты. Он был забит народом, так что нам приходилось орать друг другу в уши, чтобы хоть как-то быть услышанными среди царившего гвалта. Всё вроде шло хорошо, и все-таки я с ужасом спрашивала себя: «Господи! Во что я позволяю себя вовлечь?!». У меня было такое ощущение, словно мне угрожает что-то страшное. Но я была уже по уши влюблена в Джона и решила положиться на судьбу. Буду плыть по течению и надеяться на то, что прилив вынесет меня на берег целой и невредимой.
В пабе было столько народу, что он, казалось, вот-вот лопнет по швам. Мы с Фил не были тут ни разу — как приличные и воспитанные девушки, после занятий мы сразу же направлялись домой, и это был для нас первый опыт знакомства со студенческой жизнью за пределами колледжа. Шум, смех и непринужденная атмосфера пришлись нам по душе; мы вдруг поняли: именно этого нам до сих пор и не хватало.
Я чувствовала себя очень неловко. Язык словно омертвел. Но нам с Фил очень нравилось, что мы очутились вне нашей привычном обстановки и нас окружают горластые пьяные личности. Двигаться не было никакой возможности, мы совсем не слышали друг друга, но всё равно это было здорово. Так вот чем люди занимаются после работы! До нас начало доходить, какая жизнь проходит мимо нас. Работа, работа и никаких развлечений – так действительно можно отупеть.
Джон со своими старыми приятелями Джеффом Мохаммедом и Тони Каррикером расположился в другом углу паба и первое время, казалось, не собирался подходить к нам. Мы встретили знакомых и весело с ними болтали. Мне заказали, а потом я сама купила изрядное количество спиртного и начала чувствовать себя навеселе, тем более что с раннего утра во рту у меня не было ни крошки.
После пары бокалов «Черного бархата» — популярного здесь коктейля из смешанных пополам «Гиннеса» и сидра — я слегка захмелела и решила, что пора домой. Джон и его поклонники общались тесной кучкой, и мне начало казаться, что меня позвали просто ради забавы. Меня разочаровало то, что Джон так и не заговорил со мной. Сердце моё упало. Если надо мной просто хотели подшутить, то – подумала я – лучше как-нибудь незаметно смыться.
Только мы хотели исполнить это намерение, как вдруг раздался громкий голос Леннона: «Разве вы не знаете, что мисс Пауэлл была раньше монашкой?». Его голос на время перекрыл стоявший в кабаке галдёж, я снова оказалась в центре внимания, и меня уговорили остаться. Могла ли я сопротивляться?
Фил нужно было успеть на автобус, и она спросила, иду ли я. Я знала ее отношение к Джону, но к тому моменту уже попалась на крючок: если он хочет, чтобы я осталась, я остаюсь. Я виновато улыбнулась Фил, та растерянно пожала плечами и ушла. Мы с Джоном выпили еще по паре коктейлей, после чего он шепнул мне: «Пойдем!» — и мы выскользнули на улицу, прочь от шумной толпы.
Наступил вечер, и вокруг было тихо. Как только мы вышли из паба, Джон остановился, крепко прижал меня к себе и запечатлел на моих губах долгий и страстный поцелуй. Затем прошептал мне на ухо, что у его друга Стюарта есть комната, куда мы можем пойти, крепко схватил за руку и буквально потащил за собой. Я была безумно счастлива рядом с ним и знала, что он чувствует то же самое. В тот момент я готова была последовать за Джоном куда угодно».
Джон: «Мы выпили и отправились к Стю, по дороге купив рыбы с жареной картошкой. Я вел суровую жизнь в грязной квартире [на Гамбиэ-Террас]. Мы провели там месяца четыре. Мы репетировали и рисовали. Квартира напоминала свалку. Мы жили там всемером. Условия были ужасными, никакой мебели, кроме кроватей. Но поскольку чаще всего мы валяли там дурака, никто не считал эту квартиру домом. И если кто-то еще пытался хоть как-то привести ее в порядок, то мы до этого не унижались – правда, однажды я купил кусок старого ковра или что-то в этом роде. Там я оставил все свое барахло, когда уехал в Гамбург».
Синтия: «У Стюарта была отдельная довольно просторная комната в задней части многоквартирного дома. Стюарт жил в квартире в очень большом доме на Гамбиэ-Террас, очень близко от колледжа и совсем рядом с любезной моему сердцу Начальной художественной школой.
Его большая комната была лишена всяких удобств. В одном углу, под широченным и грязным окном без малейшего намёка хоть на какую-нибудь занавеску, одиноко лежал широкий матрац. Половицы били там и сям заляпаны масляной краской самых разных цветов. Центральное место в комнате занимал мольберт. Повсюду были беспорядочно разбросаны законченные или брошенные в приступе творческого разочарования полотна. Короче говоря, комната Стюарта была архетипом мастерской нищего художника. Когда я появилась там в первый раз, я просто пришла в ужас. Как он мог жить в таких условиях? Черный от сажи камин был забит каким-то хламом. На каминной решётке валялись груды начатых тюбиков из-под краски. Стены были увешаны плакатами и выполненными углём прекрасными эскизами обнажённой фигуры Джун, королевы красоты в нашем колледже. Мне страшно захотелось засучить рукава и взяться за уборку. Я почувствовала сильный материнский инстинкт. Вообще у Стюарта был такой вид, словно он отчаянно нуждается в любви и заботе. Он был весь такой щупленький, мягкий, нежный и впечатлительный. Вся его жизнь была в искусстве. Комфорт и жизненные удобства ничего не значили для него. Место, где можно переночевать, да немного денег на краски и холсты – больше ему ничего не нужно было. Его комната была его крепостью, а независимость и свобода творчествa превосходили любую другую потребность.
B тот день, когда мы с Джоном наконец-то выяснили наши отношения, после пьянки в кабаке мы очутились в квартире Стюарта. Точнее, в комнате, которая служила одновременно гостиной и спальней. Вопрос о том, будет ли между нами интимная близость, меня совсем не волновал. Я не задавала себе никаких вопросов. Все произошло самым естественным образом. В то время ни о чём другом мы не думали. Мы оба жаждали как можно более тесной близости и с того момента мы уже полностью принадлежали друг другу. Но, хотя наши отношения зашли уже очень далеко, ни он, ни я не задумывались о том, куда они могут нас привести. Mы не думали о будущем, а только о настоящем. «Завтра» для нас не существовало. Моё прошлое, настоящее и будущее были сплавлены воедино, абсорбированы в настроении момента, в настроении человека, которого я любила. А Джон был воистину человеком настроения.
Бардак [в комнате] нас беспокоил меньше всего — мы сразу же рухнули на матрас и в течение следующего часа занимались любовью. Это было чудесно — никакого сравнения с моим предыдущим коротким опытом. Думаю, что и Джон чувствовал себя так же. Его самоуверенность и манеры крутого парня улетучились, когда мы лежали, сплетясь в объятиях.
Потом он произнес: «Боже, мисс Пауэлл, это было что-то! А как же твоя помолвка?». Я сказала, что мой роман в Хойлейке окончен. С озорной улыбкой Джон заметил, что я невероятно сексуальна, и признался, что с вожделением смотрел на меня в течение всего семестра. «Да, кстати, — добавил он. — Никаких больше «мисс Пауэлл». Отныне ты — Син».
Нам все же пришлось вернуться к суровой реальности, когда я вдруг поняла, что опаздываю на последнюю электричку. Мы кое-как натянули одежду и помчались на станцию. Забежав на платформу, мы быстро поцеловались на прощание, и я уже почти на ходу вскочила в вагон. «Что ты делаешь завтра, послезавтра и послепослезавтра?» — прокричал мне Джон, когда я высунулась в окно, чтобы помахать ему. «Встречаюсь с тобой!» — успела крикнуть я в ответ.
Возможно, окружающие считали, что мы не пара. Но я с самого начала знала, что между нами установилась очень крепкая связь. Мои чувства к Джону ничуть не походили на те, что я испытывала раньше в отношении других молодых людей: они были более мощными, страстными и стойкими. И я видела, что они взаимны. Наверное, мы оба понимали и признавали, что отчаянно нуждаемся друг в друге. Конечно, тогда я ничего не анализировала. Просто чувствовала всем сердцем, что происходящее с нами — не мимолетное увлечение. Что это — настоящая любовь.
Домашний телефонный аппарат нам впервые установили незадолго до того, как я поступила в колледж. Это было довольно громоздкое приспособление, которое крепилось к стене в прихожей, рядом с лестницей, и, чтобы позвонить, нужно было сначала опустить в него двухпенсовую монетку. Мы еще не привыкли к нему толком, и его пронзительное верещание каждый раз заставляло меня вздрагивать от неожиданности. Когда он зазвонил на следующее утро, я со всех ног бросилась снимать трубку.
Джон предложил встретиться завтра, но я, к сожалению, не могла: начались каникулы, и мы с мамой собирались на пару недель в гости к моему брату Чарльзу в Бэкингемшир. Я давно мечтала об этой поездке, но теперь она превратилась в препятствие, мешающее мне видеться с Джоном. Ничего не поделаешь, менять планы было поздно, и, хотя мне уже было девятнадцать, мама не допускала и мысли о том, чтобы оставить меня дома одну. Я обещала Джону, что буду писать.
Вот так, друзья мои, началась невероятная глава в книге моей жизни. Невероятное начало космического взлёта, который закончился восемь лет спустя, когда я снова плюхнулась на грешную землю. Всего восемь лет, но, боже мой, какие это были годы!».