14 мая 1959 г.
(условная дата)
Синтия: «Вслед за волосами объектом моей яростной атаки стал гардероб. Долой всё прежнее барахло, даёшь чёрные вельветовые брюки и модный жакет. Хорошо! Теперь моё внимание переключилось на эти ужасные очки. Я решила: всё, больше никогда не надену их. Конечно, это решение было равносильно катастрофе. Мои художественные работы стали… как бы это помягче сказать… импрессионистскими. А ежедневные автобусные поездки от центрального вокзала к колледжу частенько уносили меня в сторону, и я оказывалась где-нибудь в пригороде Ливерпуля. Впрочем, были и положительные моменты. Я, например, научилась читать по губам и распознавать своих знакомых по звуку их шагов. В общем, мне пришлось насиловать все мои остальные способности. В конце концов, я сдалась. Когда работала, надевала очки, сразу приобретая вид серьёзной учёной дамы, а в остальное время то сдёргивала их с носа, то опять цепляла их туда.
Во всей этой очкомании самое интересное то, что благодаря одной дискуссии по поводу очков Джон впервые обратил на меня внимание. Однажды утром сокурсники стали проверять, у кого какое зрение, и обнаружили, что у меня и у Джона почти одинаково плохое зрение. Это поразительное открытие стало для нас новой важной точкой общения и сближения. Мы обсудили это. Джон совершенно забыл наш первый разговор. Нехорошо с его стороны. Но я все помню. Джон признался, что стесняется носить очки и даже иногда снимает их в кино.
Мы часто посмеивались над тем, как нам обоим «повезло», и в какие неловкие ситуации мы попадали сослепу. Надо сказать, что именно это и сблизило нас, и с тех пор на уроках, вместо того чтобы заниматься, мы часто просто болтали о том о сем.
Впервые в моeй жизни я благодарила судьбу за этот недостаток. Вспоминая разные смешные случаи, связанные с нашей почти что слепотой, мы оба хохотали до упаду. Лёд был, наконец сломан.
Лёд-то был сломан, но никто из нас не решался первым броситься в воду. Это было мучительно. Я стала рассеянной, не могла сосредоточиться на работе. Все мои движения были намертво привязаны к одной мысли: «Придёт он или не придёт? А если придёт – что я сделаю, что скажу?» Я мучилась ужасно и не знала, как найти выход.
Моя мама была уверена, что я подхватила какой-то недуг. Я стала плохо есть и таяла на глазах. Уходила раньше, возвращалась позже. Выдумывала нелепые отговорки: «Знаешь, ма, утром меня просили прийти пораньше, надо помочь установить оборудование… а вечером у меня дополнительные занятия». А на самом деле я проводила томительнее часы, бродя по продуваемым сквозняками коридорам колледжа в надежде увидеть Джона хотя бы мелъком. Филлис решила, что я сошла с ума. Конечно, так оно и было, но в основе этого, такого необычного для меня поведения лежало настоящее возбуждение от любви к человеку, которого я считала недосягаемым. Я как будто жила на краю пропасти, и ощущение этого было восхитительным. Я наслаждалась каждым его мгновением, хотя и понимала, что в этом есть что-то ненормальное.
Все эти любовные томления происходили на втором курсе. Я потратила впустую массу времени, но вскоре случилось нечто, благодаря чему я поняла, что объект моего внимания меня тоже заметил».
