21 сентября 1940 г.
Бэрри Майлз: «В ночь с 21 на 22 сентября Ливерпуль подвергся бомбардировке авиацией «Люфтваффе».
Аллан Уильямс: «Наш город подвергался самым сильным бомбардировкам во всей Великобритании. Потому что шла битва за Атлантику. Мы получали большую часть продовольствия из США, и подводные лодки уже почти победили в той войне, когда мы, наконец, вступили в войну с врагом во Франции. Я помню, как мы спрашивали: «У тебя есть жевательная резинка, друг?». Мы, дети (мне тогда было 9 лет), подбегали к янки и спрашивали (ведь сладостей тогда было очень мало)».
Хантер Дэвис: «В Дингле тогда не было бомбоубежища. Семья Старки сидела дома и разговаривала с двумя соседями — при звуках сирены они бросились прятаться в яму для угля под лестницей. Риччи завопил, и тогда мать обнаружила, что впопыхах в темноте схватила его вверх ногами. Она перевернула малыша, и он спокойно проспал весь налет. Это еще одна история, ставшая достоянием всех соседей, которую Элси рассказывает по сей день».
Ринго: «Я не помню войну и бомбежки, хотя Ливерпуль сильно пострадал от них. Наш район постоянно бомбили. Мне рассказывали, что нам приходилось часто прятаться, мы спускались в угольный погреб (больше похожий на шкаф). Помню большие прогалины в рядах домов. Когда я подрос, мы часто играли среди развалин и в бомбоубежищах».
Хантер Дэвис: «В 1940 году, когда Брайену Эпстайну исполнилось шесть лет, Ливерпуль стали бомбить, и семью эвакуировали сначала в Престатин, в Северном Уэльсе, а потом в Сауспорт, где расселилась большая еврейская община. Это был красивый дом в относительно безопасном районе».
Филипп Норман: «В 1940 году, во время бомбежек Ливерпуля, Харри Эпстайн перевез свою семью в относительно безопасное место – в Сауспорт на побережье Западного Ланкашира».
Брайен: «Когда мне было 6 лет, Гитлер, который к тому времени стал сильно всем надоедать, начал предпримимать попытки разрушить Ливерпуль, и хотя мы и жили в нескольких милях от доков, которые и были, в основном, целью налетов, наш пригород Чайлдвилл располагался все равно слишком близко, чтобы быть спокойным и безопасным районом.
Тысячи ливерпульских детей были эвакуированы в село и отделены от своих родителей. Однако некоторые из родителей решили запереть свои дома в городе и перебраться через Мерси к убежищу на полуострове Виррал, где располагалась большая еврейская община. Мой отец выбрал Сауспорт, и мы оставались там, пока бомбежки не прекратились. Меня отправили в колледж Сауспорта, где я начал свои первые небезуспешные попытки в рисовании и черчении, что весьма мне понравилось. Будучи вдали от покрова теплоты детсада и впервые испытывая чуждую мне дисциплину, я начал осознавать, что, не обладая ни какими-либо способностями, ни характером, я был не очень-то популярен среди сверстников».
Хантер Дэвис: «Когда Куини заметила, что у Брайена слегка косит один глаз, она тут же положила его в клинику на операцию, а это был период самых страшных бомбежек Ливерпуля. Подруга Куини сказала: «Вокруг взрываются бомбы, неужели тебя беспокоит косоглазие?» Но косоглазие делало Брайена не полностью совершенным, и Куини всякий раз это осознавала, глядя на него. В клинике она проводила все ночи у его изголовья, в то время как на город падали бомбы, и спала, сидя на стуле с жесткой спинкой, рядом с кроваткой Брайена».
Хантер Дэвис: «Когда Брайен подрос, его определили в сауспортский колледж, где начался длительный и безрадостный период его обучения».
Брайен: «Я раздражал всех, был белой вороной. Меня преследовали, ко мне приставали, надо мной издевались и ученики, и учителя. Родители не раз приходили от меня в полное отчаяние.
Взрослея, я обнаружил, что мне не очень хорошо давалось наладить дружеские отношения с другими. Правда, как мне кажется, я и сейчас не очень-то хорош в этом, хотя сейчас это гораздо легче, так как, по-видимуму, стал более коммуникабельным человеком».