Родилась Синтия Пауэлл.

10 сентября 1939 г.

Бэрри Майлз: «В Блэкпуле, Ланкашир, родилась Синтия Пауэлл (Cynthia Powell), в будущем жена Джона Леннона».

Синтия: «Вы, наверное, помните, как начиналась реприза одного знамени­того комика: «В тот день, когда началась война, моя дама сказала мне…». Так вот, в тот день, когда началась война, моя мать ожидала третьего и определённо последнего ребёнка – меня! Но ожида­емое прибавление семейства не очень радовало мою маму, которая думала, что уже давно видела последние в своей жизни пелёнки. К тому же, это совпало с объявленными правительством Его Величества срочными эвакуационными мерами, и потому ей было совсем не до сме­ха.

Для моих двух братьев, Тони и Чарльза, эвакуация означала транспортировку со всеми их пожитками из густо населённой части Ливерпуля в отдалённее районы Северного Уэльса. Для них эти мес­та были всё равно, что степи Монголии. Но в приютивших их семьях они устроились лучше, чем мама, которую, как и сотни других беремен­ных мамаш, отвезли в Блэкпул, в Ланкашире.

Представьте всю эту картину: осень 1939 года, серые дни во всех смыслах, место действия – Блэкпул у моря. Десятки печально знаменитой теперь породы приморских квартирных хозяек сидят у своих окон за разноцветным занавесками и хорошо политыми аспидистрами, и с нетерпением ждут новых квартирантов. С таким же не­терпением хозяева отелей занимаются подготовкой номеров для своих не менее нетерпеливых гостей. Наконец, из вагонов высыпают беременные мамаши всех мастей, форм и вероисповеданий и начинают вторже­ние.

Эти женщины, разлученные со своими семьями в период национа­льного и личного кризиса, находились в состоянии сильного стресса. Моя мама стояла у входа в отведённой для них «Холидэй-отель» («Отель отпускников») в окружении своих измученных, плачущих, потерянных подруг по несчастью. Местный правительственный чиновник провёл их во временное жилище и представил даме, от которой зави­села теперь их судьба – хозяйке гостиницы. Выяснилось, что она 6ыла только рада представившейся возможности лишить правительство его денег за предоставление жилья, но сочла слишком обременительным обеспечить новых постояльцев кроватями!

Счастливое событие, которого ждала моя мама, должно было про­изойти через три дня, но условия были ужасными. Шла только первая неделя войны, а рацион продуктов питания уже урезали до минимума. Из-за этого, а так же по причине отсутствия тёплого, доброжелатель­ного отношения, да ещё после хозяйкиного ультиматума («одна пос­тель на двоих!») действительно началась настоящая война. Обалдевшие женщины начали проявлять свой ливерпульский темперамент. Зная свои права, гостьи-чужестранки заявили, что не желают тут оставаться и отправляются на поиски жилья, более подходящего их положению. Разношёрстная команда вновь пустилась в путешествие «в незнаемое», на этот раз уже без официального предводителя.

Оказавшиеся в незнакомой части страны, эти измотанные, но не­сгибаемые матери вели свои поиски в мире, который, казалось, обезумел. Всё население Блэкпула состояло из военных, домохозяек, беременных женщин и вопящих младенцев. Найти комнату «с видом» было не просто, но бог услышал их молитвы. У входа в один довольно кра­сивый отель усталых путников приветливо встретил молодой человек и провёл в вестибюль, а оттуда – в столовую, где столы ужe ло­мились от яств. Молодой человек объяснил, что ожидавшаяся партия дам так и не прибыла, поэтому ковёр радушной встречи был рассте­лен для моей матери и её группы – впервые после их отъезда из родных мест. Их накормили, напоили и уложили спать.

На другой день, после беспокойного сна в незнакомой постели, у мамы начались первые родовыe схватки, и её тут же перевели в «Дом временных родов» – ещё одно заведение, пользовавшееся дурной славой! Её устроили в комнате, имевшей мизерные размеры и такие же мизерные удобства: кровать, судно и латунное изголовье, за ко­торое можно было держаться. И всё. После этого её оставили одну на весь день и всю ночь. Наутро в «камеру» вошла акушерка, сообразившая, что пора что-нибудь сделать для мамы и помочь ей произ­вести меня на свет. Это была добрая женщина. Она сразу поняла, что нужны решительные меры, иначе мы с мамой просто не выдержим. В довершение всех бед, она была без всяких инструментов, которые обыч­но нужны при трудных родах. Условия были ужасные.

В это серое, мрачное воскресенье, 10 сентября I939 года, поездом из Ливерпуля приехал мои отец, ничего не знавший о мучениях мамы. Он только раз взглянул на неё и расплакался. Акушерка быст­ренько выпроводила его гулять под дождем, пообещав, что не прой­дёт и часа, как родится ребёнок. Она сдержала своё обещание. Запе­рев на замок дверь в грязную, мрачную комнату, она заставила маму дать клятву хранить в тайне всё, что сейчас произойдёт, и буквально вытащила меня на свет божий за волосы, уши, нос – всё, за что только могла уцепиться. Эта акушерка пошла против всех правил, изложенных в медицинских учебниках, но сейчас я благодар­на ей за это. Она сохранила мне жизнь, а маме – здравый рассудок.

Затем последовал наш поспешный Исход. Как только мама доста­точно окрепла, она решительно отказалась остаться в Блэкпуле, упа­ковала чемоданы и уехала, невзирая на советы врачей. Оказалось, что уезжать из Ливерпуля и не надо было. За время нашего отсутствия там не было ни бомбардировок, ни катастроф, ничего необычного. Зато после перенесённых испытаний она чувствовала себя мудрее и бла­годарила Господа за то, что я появилась на свет целой и невреди­мой».